Дьявольская живопись

Волошина Ольга

– Вы слишком строги к себе, дитя мое, – ласково сказала Бэла, касаясь тонкими пальцами руки Анны. – Господин Кароль попробует помочь, если ваш отец не станет возражать. Вы ведь согласны, Макс?

– Разумеется, кто бы смог возражать такой могущественной покровительнице. Конечно, я согласен.

– С господином Греем я договорюсь, о гонораре за уроки вы поговорите с ним сами. Очень благодарна за ваше участие, мадам Брайт. Я приложу все силы, чтобы доказать, что вы не напрасно потратили на меня время…

– Вы сможете приступить к занятиям уже завтра? –

прервал её скульптор сухо. – Но предупреждаю, вам придется очень тяжело работать.

– Я этого не боюсь и готова начать хоть сегодня.

Анна была очень довольна результатами переговоров с Бэлой и Максом, и ей стоило усилий не бежать вприпрыжку, насвистывая что-нибудь легкомысленное. Теперь она обязательно добьётся всего: славы, признания, восхищения, зависти. Она выжмет из Макса всё, что только можно от него получить. Он не знает, что такое подлинная одержимость.

Маэстро Грей величественно восседал за маленьким низким столиком, заставленным напитками и десертами. Лёгкое ажурное кресло под его грузной основательной фигурой выглядело, по меньшей мере, княжеским троном. Стоявший перед Греем бокал был пуст и абсолютно сух. На лице маэстро застыло мрачное выражение. Он был явно недоволен выставкой. Живопись его единственной и обожаемой дочери успеха у зрителей и критиков не имела, а восхваления по адресу собственных творений давно ему наскучили.

Шевельнулась тяжёлая портьера, закрывавшая вход в этот импровизированный кабинет позади выставочного зала, и перед Греем появилась та, о которой он только что думал. Анна улыбнулась отцу и протянула ему наполненный бокал:

– Твоё здоровье, папаша Джо! Спешу тебе сообщить, что я за твоей спиной договорилась об уроках живописи с маэстро Каролем. За твой счет, естественно. За всю мою мазню никто не даст столько, чтобы хватило оплатить хотя бы одно занятие. А я хочу быть достойной дочерью своего отца. Ты ведь не против?

– Но он давно уж не брал учеников, – пробормотал папаша Джон вместо ответа. – Вряд ли он нуждается в моих деньгах.

– Он просто жаждет доказать, что может сделать из любой бездари настоящего живописца. Меня не очень интересуют, зачем ему это нужно. Главное, чтобы был результат. Говорят, он знает какие-то секреты передачи мастерства. И не дает уроков ваяния из боязни, что ученики превзойдут его самого.

– Интересно… Очень интересно, – только и смог сказать художник в ответ.

– Так я скажу, чтоб он зашёл к тебе, а то ты заскучал тут один? – и, не дожидаясь ответа, она выскользнула из комнаты так же неслышно, как вошла.

***

Бэла с Каролем сидели в углу полутёмного бара, там же, где Анна их оставила. Они по-прежнему что-то негромко обсуждали. Кофе в чашечках перед ними давно остыл, у Макса на тарелке уже заветрилось чуть надкушенное пирожное, перед Бэлой лежала нетронутая фигурная шоколадка.

– Ты опять одержала верх. Придется принять твои условия, – сказал Макс в тот момент, когда Анна подошла к столику. – Постараюсь выиграть на этот раз. Хотя не надеюсь, что это будет легко.

Их спор ни

к чему не вёл, и Анна решила прекратить его:

– Ну и отлично! С папашей Греем я уже провела переговоры. Думаю, что он ждёт вас с нетерпением, маэстро. У себя в кабинете, дверь прямо за картиной «Предчувствие осени». Мы с мадам Брайт подождем вас здесь.

– Да, Макс. Мы пока посидим, поболтаем о выставке.

Макс ушел, Анна вздохнула, помолчала немного и предложила:

– Я принесу вам свежий кофе. С растопленным шоколадом и капелькой сливок. У здешнего бармена отлично получается.

Глава вторая. Автопортрет с зеркалом

Девушка сидела под пышной пальмой, росшей в огромной кадке. Сквозь открытую раму в стене оранжереи, в просветы между яркими крупными листьями проникали лучи послеполуденного солнца. Светлые блики играли на незаконченных пейзажах, расставленных там и сям вокруг лёгкого стульчика художницы, скользили по запачканному краской балахону с короткими до локтей рукавами, окрашивали в густой медовый цвет пряди волос, небрежно подколотых на затылке. Анна задумчиво переводила взгляд с одного полотна на другое. На лице её застыла недовольная гримаса. Носок изящной домашней туфельки нервно постукивал по дереву подставки под пальмой. Девушка тяжко вздохнула, почесала голову кисточкой, капнув при этом краской на рукав и без того уже заляпанного одеяния, шлёпнула кистью по фигуре женщины на одной из картин и пробормотала себе под нос:

– Опять у меня эти человечки получаются полудохлыми. Ни жизни, ни экспрессии!

Скрипнула дверь, послышались шаги со стороны входа в оранжерею. В импровизированную мастерскую разрешалось входить только маэстро Максу. Под потоки света к прозрачной стеклянной стене огромной оранжереи вышел скульптор Кароль, встал над сидящей ученицей, молча оглядел подвешенные и расставленные холсты на подрамниках, покачался на длинных ногах, склонил набок лохматую голову и, наконец, произнес вместо приветствия:

– Всё это мы на время оставим. Мне тут пришла на ум одна чрезвычайно интересная идея. Ну-ка пойдем со мной, – с этими словами он взял Анну за локоть и потянул куда-то к двери, через которую только что прошёл сам.

Возле единственной непрозрачной стены, отделявшей оранжерею от остальной части большого загородного дома, они остановились. Однако выходить из оранжереи не стали. Макс встал чуть левее двери, у большого зеркала в овальной золочёной раме, подтолкнул к нему девушку и приказал:

– Посмотри туда очень внимательно.

И без того недовольная собой и окружающими, художница ещё больше разозлилась. Из зеркала на неё злобно смотрела раскрасневшаяся красотка с горящим взглядом и капризно оттопыренной нижней губой.

– Нравится? – без улыбки спросил Макс, глядя через зеркало ей прямо в глаза.

– Очень! – с вызовом ответила девушка.

Скульптор осторожно снял тяжёлое зеркало со стены и пошёл с ним куда-то вглубь искусственного сада под стеклянными сводами.