Дьявольский коктейль (сборник)
Шрифт:
– Ясно, – сказал я. Надо признаться, все это произвело на меня впечатление.
Сэр Стюарт Маклсфилд откашлялся, а полковник Беккет потрогал пальцами переносицу.
– Насчет этого допинга, – сказал я. – Вы говорили, что эксперты его не обнаружили, но я не знаю подробностей. Почему вы так уверены, что вообще что-то применялось?
Октобер взглянул на Маклсфилда, который медленно проговорил скрипучим старческим голосом:
– Когда после скачки у лошади идет пена изо рта, глаза выскакивают из орбит, а все тело покрыто потом, вполне естественно предположить, что ей дали какой-то стимулятор. Мошенников обычно подводит то, что очень трудно бывает рассчитать необходимую дозу стимулятора, которая заставит лошадь выиграть, но не возбудит подозрений. Если бы вы видели хоть одну из проверенных нами лошадей, вы бы поклялись, что ей дали слишком большую дозу допинга. А результаты
– А что говорят фармацевты? – спросил я.
– Дословно? – язвительно переспросил Беккет. – Это звучит неприлично.
Я усмехнулся.
– Можно своими словами.
– Они просто-напросто утверждают, что не существует такого стимулятора, который они не могли бы обнаружить.
– А как насчет адреналина? – спросил я. Они переглянулись, и Беккет сказал:
– У большинства обследованных лошадей действительно был достаточно высокий уровень адреналина, но по одному анализу нельзя судить о том, какой уровень является нормальным для данной лошади. Лошади очень различаются по количеству адреналина в крови, и чтобы определить норму для каждой лошади, надо провести несколько анализов до и после скачки, а также во время тренировок. И только установив, какой уровень является естественным, можно сказать, был ли он превышен. Что же касается практической стороны этого дела… вы ведь понимаете, я надеюсь, что адреналин нельзя ввести с пищей. Необходимо сделать укол, причем действует он мгновенно. На старте все эти лошади были совершенно спокойны, а ведь если бы им ввели адреналин, его действие уже было бы заметно. Кроме того, обычно по лошади бывает сразу видно, что ей сделали подкожную инъекцию, потому что шерсть вокруг места укола встает дыбом и скрыть это невозможно. Безопасен в этом смысле только укол прямо в яремную вену, но это сложное дело, и мы совершенно уверены, что в наших случаях ничего подобного не было.
– В лаборатории нам посоветовали искать механический раздражитель, – сказал Октобер. – Таких случаев в прошлом было немало. Например, электрический шок. В седло или в хлыст жокея вмонтирована батарея, и он может периодически ударять лошадь током, таким образом подстегивая ее, чтобы обеспечить выигрыш. Лошадиный пот служит прекрасным проводником в подобном случае. Мы очень тщательно изучили такую возможность и убедились, что в экипировке жокеев не было ничего необычного.
– Мы собрали все наши записи, результаты анализов, десятки вырезок из газет и вообще все, что нам казалось хоть немного полезным, – сказал Маклсфилд, показывая на три папки, лежавшие на столе рядом со мной.
– A у вас есть еще четыре дня, чтобы все это прочитать и обдумать, – добавил лорд Октобер, слегка улыбаясь. – Комната для вас готова, мой слуга обо всем позаботится. К сожалению, я не смогу остаться с вами, мне сегодня же надо возвращаться в Йоркшир.
Беккет взглянул на часы и медленно поднялся.
– Мне пора, Эдуард, – затем, обратившись ко мне, он сказал: – У вас все получится. Только постарайтесь сделать это побыстрее, хорошо? Время работает против нас.
Взгляд его был настолько же живым и проницательным, насколько слабым и вялым был его физический облик.
На лице Октобера мне почудилось облегчение. Окончательно я в этом убедился, когда Маклсфилд снова пожал мне руку и проскрипел:
– Теперь, когда вы здесь, наш план кажется мне более реальным… Мистер Роук, я искренне желаю вам успеха.
Октобер проводил их до входной двери, вернулся в малиновую гостиную и посмотрел на меня.
– Вы им понравились, мистер Роук, и я этому очень рад.
Наверху, в роскошной спальне для гостей с темно-зелеными коврами и кроватью с медными спинками, в которой я спал следующие четыре ночи, я обнаружил, что слуга распаковал мою одежду и аккуратно разложил ее на полках массивного гардероба времен Эдуарда [1] . На полу возле моей собственной дорожной сумки из кожи и ткани стоял дешевый фибровый чемодан с заржавевшими замками. Я с интересом исследовал его содержимое. Сверху лежал толстый запечатанный конверт, на котором стояло мое имя. Я открыл его и увидел, что он набит пятифунтовыми бумажками; их было сорок штук, сопроводительная же записка гласила: «Хлеб для пускания по водам» [2] . Я громко рассмеялся.
1
Имеется в виду король Эдуард VII, правивший с 1901 по 1910 г.
2
Имеется в виду библейское изречение: «Отпускай хлеб твой по водам, потому
Под конвертом оказалось все необходимое, от белья до умывальных принадлежностей, от сапог для верховой езды до непромокаемой куртки, от джинсов до пижамы.
Из ворота черной куртки торчала еще одна записка Октобера: «Куртка завершит то, что начали бачки. Это униформа мошенников и бандитов, так что с признаками приличной репутации будет покончено. Желаю удачи!»
Я осмотрел сапоги. Они были подержанные и явно нуждались в чистке, но когда я сунул в них ноги, то, к моему удивлению, оказалось, что они мне в самый раз. Я стянул сапоги и примерил ботинки с невероятно острыми носами. Вид у них был совершенно сногсшибательный, но размер мой, и я остался в них, чтобы привыкли ноги (и глаза).
Три папки с документами, которые я забрал с собой наверх после отъезда Октобера в Йоркшир, лежали на низком столике возле кресла, и с чувством, что время не ждет, я сел, открыл первую из них и принялся за чтение.
Я медленно вчитывался в каждое слово, поэтому мне потребовалось два дня, чтобы покончить со всеми бумагами в трех папках. Через два дня я сидел, уставившись в ковер, без единой ценной мысли в голове. Здесь были отпечатанные или написанные от руки отчеты о беседах председателей Комитета с тренерами, жокеями, старшими разъездными конюхами, просто конюхами, кузнецами и ветеринарами, имеющими отношение к одиннадцати подозрительным лошадям. Здесь был длинный отчет фирмы частных детективов, которые расспрашивали десятки конюхов в «местах отдыха» и не получили ровным счетом никаких результатов. Записка от букмекера на десяти страницах перечисляла многочисленные подробности о ставках, которые делались на этих лошадей, но последняя фраза подытоживала всю эту информацию так: «Нам не удалось найти какое-либо лицо или синдикат, которые выигрывали бы постоянно на всех этих лошадях, поэтому мы делаем вывод, что если такое лицо или синдикат существуют, их ставки делались через тотализатор». Несколько дальше в этой же папке я нашел письмо компании «Тоут Инвесторз Лимитид», в котором сообщалось, что никто из их постоянных клиентов не ставил на всех перечисленных лошадей, но, разумеется, они не имеют данных о ставках, которые делаются наличными прямо на ипподромах.
Вторая папка содержала одиннадцать отчетов о лабораторных анализах мочи и слюны. Первый из них относился к лошади по кличке Чаркоул и был составлен полтора года назад. В последнем речь шла о проверках лошади Радьярд, проведенных в сентябре, когда Октобер был в Австралии.
В конце каждого отчета аккуратным почерком было выведено слово «отрицательный».
Пресса явно старательно избегала выражений, которые могли бы навлечь на нее преследование за клевету. Вырезки из газет, подшитые в третью папку, изобиловали такими высказываниями: «Чаркоул продемонстрировал совершенно нетипичную для него манеру бега», «казалось, что Радьярд весьма возбужден своим успехом».
Заметок, где упоминались Чаркоул и следующие три лошади, было сравнительно мало, но потом кто-то явно догадался прибегнуть к услугам агентства по сбору информации: я обнаружил вырезки из нескольких дневных, вечерних, местных и спортивных газет, относящиеся к последним семи случаям.
В самом конце папки с вырезками я наткнулся на средних размеров конверт с надписью «Дейли Скоуп» 10 июня». Я понял, что это материалы, собранные беднягой Стейплтоном, и с большим любопытством открыл конверт. Но, к моему величайшему разочарованию, все вырезки, кроме трех, оказались дубликатами уже прочитанных мной.
Одна из этих трех была посвящена владелице Чаркоула, в другой говорилось о лошади (не упомянутой в списке Октобера), которая взбесилась и убила женщину в паддоке в Картмеле, Ланкашир, третья же представляла собой большую статью из спортивного еженедельника, подробно рассказывающую о знаменитых случаях применения допинга и их расследовании. Я прочел все это очень внимательно, но с минимальным результатом.
После трех суток бесплодных умственных усилий весь следующий день я провел, бродя по Лондону, с пьянящим чувством свободы вдыхая дымный городской воздух, часто спрашивая дорогу и вслушиваясь в звук голосов отвечавших. Пожалуй, Октобер с излишним оптимизмом оценил мое произношение, потому что еще до полудня два человека опознали мой акцент как австралийский. Мои родители сохранили английский выговор до самой смерти, я же в возрасте девяти лет понял, что в школе гораздо лучше ничем не выделяться, и с тех пор перенял манеру говорить, принятую на моей новой родине. Теперь уже я не смог бы изменить свою речь, даже если бы захотел, но чтобы она звучала похоже на кокни, ее явно надо было подправить.