Дьявольский котёл
Шрифт:
Капитана осенило, он подполз к Карпенко, стал ему что-то тихо говорить. Тот понятливо кивнул, облизал обветренные губы.
– Подождите, не надо, не бросайте гранаты! – взвился над окопами умоляющий дрожащий вопль. – Мы сдаемся, не стреляйте!
Какой артист погиб в этом молодом исполнителе! Сколько обреченности и отчаянной надежды, которая всегда умирает последней, содержалось в надрывных нотках! Те ополченцы, которые были в курсе дела, с восторгом смотрели на Карпенко. Остальные в первое мгновение не поняли сути, но благоразумно помалкивали.
Украинские силовики
– Ладно, живите пока, – снисходительно проговорил сержант с нашивкой «Правого сектора» на одном рукаве и эмблемой батальона «Висла» на другом. – Мы стрелять не будем. Лапы в гору, и все на выход.
«Выход» получился эффектным. Притихшие позиции огласил надрывный нечеловеческий вопль! На бруствер взлетел Василий Небаба, страшный, как похмельный демон, с пулеметом у живота. Он ударил длинной очередью, орал и водил стволом из стороны в сторону до тех пор, пока не иссяк магазин.
«В натуре не баба», – как однажды с уважением выразился в адрес старшего товарища Мишка Фендик.
Василий еще не отстрелялся, а его товарищи уже швыряли гранаты из-за брустверов. Большинство из них взрывалось с недолетом, да и бог с ними. Оборванные, страшные как черти ополченцы выбирались из траншей, выскакивали из воронок и принимались хлестать из автоматов. При этом они что-то кричали дурными голосами и жутко матерились.
Силовики метались, застигнутые врасплох. В первые мгновения они потеряли не меньше десятка человек. Солдаты вываливались из толпы как штакетины из хлипкой ограды. Надрывали глотки раненые. Кто-то побежал назад, кто-то остался на месте и открыл ответный огонь.
Ругался офицер за спинами солдат, вбивал в их бестолковые головы простую мысль. Мол, надо идти вперед, расстрел за трусость никто не отменял. Кто-то бросился в атаку, но она быстро захлебнулась.
На ошеломленных украинских силовиков летела лавина каких-то диких пещерных людей с перекошенными лицами и орущими глотками. Никто не остался в укрытии, все пошли в рукопашную! Ополченцев было меньше, чем их врагов, но злость хлестала через край. Напор был настолько мощным, что первые ряды украинского войска были просто смяты, разбросаны в стороны. Спецназовцы врубились в неприятельскую массу.
Нестеренко бежал вместе со всеми и ни о чем не думал. К черту пагубные мысли! Фигурки вражеских солдат метались перед глазами, он стрелял по ним короткими очередями. Вот боец с отвисшей челюстью поднял автомат. Олег метнулся в сторону, вскинул ствол, но услышал только щелчок. Патроны кончились!
Сбоку подлетел Курбаев, полоснул солдата ножом по шее. Тот упал на колени и схватился за шею так, словно его ужалила оса.
Ротный отбросил его пяткой, уловил движение справа и закрылся прикладом от удара. Он пинком в живот отбил от себя тело в засаленном камуфляже, налетел и стал месить, чем попало, по орущей глотке, по переносице.
Бились страшно, с каким-то нечеловеческим надрывом. Задние ряды укропов наседали. Эти черти опомнились, вняли приказу. Почти никто не стрелял. Дрались всем, что было под рукой, яростно, до рваных жил, дышали как загнанные кони, хрипели, сдавленно использовали самые искрометные выражения русского языка.
Курбаев работал ножом, как профессиональный мясник. Шипел Ракитин, нанося разящие удары саперной лопаткой – идеальное оружие ближнего боя! Эстонец Валле проявил неожиданную прыть. Он сбил противника ловкой подножкой и душил его, что-то приговаривая на «великом и могучем» эстонском языке. Орудовал прикладом обладатель модельной внешности Радченко, крушил сверху вниз, помогая себе крепким словом.
Нестеренко отбросил автомат, выхватил «Макарова» из кобуры и выпустил всю обойму в нескольких укропов, бросившихся на него. Они тоже умели вычислять старшего. Потом капитан выхватил нож. Он тоже бил по рукам, ногам, ключицам. Чужая кровь заливала лицо. Олег рычал, как голодный вампир.
На его глазах погиб комвзвода Максимов. Он когда-то занимался боксом, прямым ударом разнес десантнику челюсть, вдруг икнул и выхаркнул сгусток крови. Приклад чужого автомата размозжил ему затылок, и кости черепа впились в мозг. Налетел Загорец, мастер спорта по восточным единоборствам и нанес бойцу «Вислы» удар по шее ребром ладони, перерубил позвонки.
Эта бойня могла продолжаться буквально до последнего солдата, но тут отличился Мишка Фендик. Он вылетел из общей свалки, получив обидный пинок по заднице от мускулистого конопатого мордоворота. Мишка перевернулся через голову, вскочил, выхватил нож из чехла. И вдруг он обнаружил под ногами распростертое тело в украинской униформе. Подсумок у мертвеца был распахнут, из него выкатились гранаты.
Мишка действовал на подсознании, хотя и правильно. Он схватил гранату, выдернул чеку и метнул РГД через головы дерущихся людей. Следом тут же полетела вторая. Взрывы прогремели за спинами украинских силовиков. Нескольким из них крепко досталось. Это и послужило поворотным пунктом. Солдаты пришли в замешательство, стали пятиться, кто-то пустился наутек.
– Братва, коси укроп! – взревел Федорчук, обливающийся потом, и с утроенной энергией бросился вперед, работая кулаками.
За ним пошли те, кто еще не выдохся. Жуткий рев луженых глоток вознесся над толпой, придавая сил, деморализуя врага. Доблестные украинские воины бросились бежать. Не выдержали и пустились наутек даже те, кто всерьез презирал своего врага, считал себя чуть ли не Рембо.
Оставались отдельные очажки сопротивления. Ушастый Борисов самозабвенно выкручивал ногу какому-то любителю поорать. Потом ему это надоело, он схватил пистолет Стечкина, потерявший хозяина, и разрядил в противника половину обоймы.
Карпенко надрывно кашлял и со страхом ощупывал челюсть. Он зацепил треснувшую кость и завопил от боли.
Снова отличился Мишка Фендик, твердо верящий в то, что первые тридцать лет детства самые сложные. Он не дал уйти своему обидчику, плечистому громиле, усыпанному веснушками. Тот грузно бежал за своими товарищами, то и дело оглядывался. Мишка налетел на него сбоку, вцепился в горло и повалил.
Укроп извивался, обуянный ужасом, а Мишка вдавливал его носом в землю и хрипел:
– Попудри носик, сука! Что, падла, не намарафетился еще?