Дьявольский микроб
Шрифт:
— Быстро вы вернулись, Кэвел, — весело сказал он, пропуская меня в прихожую. — Что же случилось?.. — Его улыбка мгновенно испарилась, едва он взглянул на меня. — Что-то произошло?
— Да, — холодно ответил я, — кое-что произошло, а вы в этом замешаны.
Не хотите ли сами признаться в происшедшем?
— Замешан?.. — напряженно повторил он со страхом в глазах. — Черт возьми, Кэвел, что вы несете?
— Выкладывайте, — резко сказал я, — если не цените свое время, то считайтесь хотя бы с моим. Не хочу терять его больше попусту и потому не собираюсь подбирать джентльменский набор
— Ну, это уже слишком, черт вас возьми, Кэвел. — Его лицо побледнело, кулаки сжались, будто он собирался броситься на меня, хотя и понимал, как знающий медицину человек, что сам на сорок фунтов легче, и это может иметь свои последствия. — Я ни от кого не потерплю такого тона в разговоре со мной.
— Придется его вести со следователем в Олд-Бейли, и, кстати, тогда у вас будет возможность привыкнуть к этому тону. Если вы смотрели вечером «Золотую кавалерию», как утверждали, то тогда, должно быть, телевизор был установлен на руле вашего мотороллера. А полицейский, видевший вас проезжавшим через Хайлем, ничего не сказал о телевизоре.
— Уверяю вас, Кэвел, у меня нет ни малейшей мысли...
— Вы меня раздражаете, — презрительно сказал я. — Ложь еще можно стерпеть, но глупость в человеке вашего калибра — нет. — Я взглянул на Мэри. — Что ты скажешь об этой передаче?
Она неприязненно и печально пожала плечами:
— Все телевизионные программы в Южной Англии были отменены по причине аварии электрической сети вчера вечером. В программе было три перерыва по техническим причинам, и она не закончилась раньше одиннадцати тридцати.
— У вас, видать, какой-то особенный телевизор, на самом деле, сказал я Хартнеллу, подошел к журнальному столику, взял радиопрограмму, но прежде чем успел открыть ее, услышал взволнованный голос миссис Хартнелл:
— Не утруждайте себя, мистер Кэвел. Программа вчера вечером была повторением воскресной полуденной программы. Мы смотрели ее в воскресенье.
— Она повернулась к мужу. — Успокойся, Том, ты можешь сделать себе хуже.
Расстроенный Хартнелл огорченно взглянул на нее, повернулся, плюхнулся в кресло и осушил двумя глотками свой стакан. Мне он не предложил, но за это его не стоило упрекать и считать негостеприимным просто ситуация сложилась не совсем удачная.
— Я выходил вчера вечером из дому, — наконец сказал он. — Ушел после десяти тридцати. Мне позвонил человек и просил встретиться с ним в Альфингеме.
— Кто это был?
— Неважно. Я не встретил его. Его не было там, когда я приехал.
— Ставлю десять против одного, что это был наш старый знакомый Тариэл из «Тариэл и Ханберри», юридический консультант.
— Да, Тариэл, — удивленно уставился он на меня. — Вы знаете Тариэла?
— Старая юридическая фирма «Тариэл и Ханберри» известна полиции дюжины графств. Они называют себя юридическими консультантами. В этом нет ничего примечательного, потому что добросовестные служители закона не в состоянии что-либо предпринять против них. Единственный источник знания законов Тариэлом — довольно частые встречи с акцизными судьями по обвинению во взятках и коррупции. Они известны как наиболее крупная фирма в стране, представляющая взаймы деньги, и, судя по всему, под высокий процент.
— Но как... как вы догадались?
— Здесь нет догадки, что это был Тариэл. Уверен в этом. Только человек, имеющий над вами власть, мог вытащить вас из дома в такую ночь. А такая власть над вами есть только у Тариэла. У него не только закладные бумаги на ваш дом, но и ваша расписка на восемьсот фунтов.
— Кто вам сообщил об этом? — прошептал раздраженный Хартнелл.
— Никто. Сам докопался. Не думаете ли вы, работая в самой крупной секретной лаборатории Англии, что мы ничего не должны знать о вас? О вашем прошлом мы знаем больше вас самого. Это сущая правда. Значит, это был Тариэл, так? Хартнелл кивнул.
— Он сказал, что хочет меня видеть ровно в одиннадцать. Я, конечно, заупрямился, но он пригрозил, что если я не буду выполнять его требования, то он обнародует закладные на дом и вызовет меня в суд как банкрота по предъявленной им расписке на пятьсот фунтов.
— Все вы, ученые, похожи друг на друга. Едва вы выходите из лаборатории, сразу все запутываете. Дающий вам взаймы деньги человек делает это на свой риск и не имеет права обращаться к закону. Итак, его там не оказалось?
— Нет, я подождал с четверть часа, затем пошел к нему домой. Знаете, такой большой особняк с теннисными кортами, плавательным бассейном и прочим, — сокрушенно продолжал Хартнелл. — Я подумал, что он обмолвился о месте встречи. Дома его не оказалось. Там никого не было. Я вернулся в Альфингем, еще немного подождал и возвратился домой около полуночи.
— Кто-нибудь видел вас? Вы кого-нибудь встречали? Есть ли кто, могущий поручиться за ваш рассказ?
— Никого. Никто не видел. Ночь, пустая дорога. Было очень холодно. Он замолк, затем оживился. — Полицейский-то видел меня, — сказал он неуверенно.
— Если даже он вас видел в Халеме, то потом вы могли повернуть в Мортон, — вздохнул я. — Кроме того, там не было полицейского. Вы не единственный, кто обманывает. Теперь понимаете, в каком положении вы оказались, Хартнелл? Сообщению о звонке мы должны поверить на слово.
Затем, нет и следа звонившего человека. Прошли шестнадцать миль на мотороллере, ожидали в обычном обжитом маленьком городке — и ни единой души, которая бы вас видела. Наконец, вы безнадежно увязли в долгах, настолько безнадежно, что готовы пойти на любой проступок. Даже проникнуть в Мортон, если это улучшит ваше скверное финансовое положение. С минуту он молчал, затем устало поднялся:
— Я совсем невиновен, Кэвел, но вижу, в какую передрягу попал, не так уж я глуп. Выходит, меня арестуют?
— А вы что скажете об этом, миссис Хартнелл? — спросил я.
Она печально улыбнулась мне и нерешительно ответила:
— Думаю, этого не стоит делать. Я... я не знаю, как разговаривает полицейский офицер с человеком, которого собирается арестовать за убийство, но по вашему тону чувствую, что не хотите этого.
— Наверное, и мне стоило поработать в лаборатории номер один вместо вашего мужа, — сухо сказал я. — Вашей истории трудно поверить, Хартнелл.
Это не алиби. Никто в здравом уме не поверит вам, или вы считаете, что я не в здравом уме?