Дыхание розы
Шрифт:
Клеман, как я тебя люблю! Живи, Клеман, живи ради меня! Клеман, как мы похожи друг на друга! Клеман, как могло такое случиться, что ты единственный свет, проникающий в мои застенки, свет, за который я цепляюсь, чтобы не сойти с ума? Живи, умоляю тебя. Живи ради моей жизни.
— Я очень огорчен, что мне пришлось стать тем, кто открыл вам глаза на эту чудовищную правду, — извинился Аньян.
— Нет, что вы, мсье. Напротив, вы стали знаком, что в этих позорных местах я не одна. Что бы со мной ни случилось, я не смогу в полной мере отблагодарить вас. Вы мне позволили подготовиться к тому, что я никогда бы не осмелилась предположить. Спасибо, Аньян.
Аньян опустил глаза, бесконечно благодарный за то, что столь красивая дама назвала его по имени.
С тех пор как Аньес предстала перед глазами Матильды, метаморфоза той, кого она носила под сердцем, удручала ее. Куда подевалась маленькая девочка, конечно, капризная и легко поддающаяся своим чувствам, но все же такая веселая, девочка, которой она дала жизнь, которую воспитала? Перед ней стояла миниатюрная женщина. Миниатюрная женщина, переставшая быть ее дочерью, была преисполнена решимости отправить свою мать на костер. Ненависть и злоба, которые Матильда испытывала по отношению к своей матери, были оплачены несколькими красивыми нарядами, несколькими сверкающими безделушками. Аньес надеялась, что девочка попытается избежать ее взгляда. В этом она хотела усмотреть последнее доказательство привязанности, возможно, сожаления. Но Матильда смотрела своими глазами орехового цвета прямо в глаза матери, высоко держала голову, решительно сжимала губы. Все остальное было кошмаром, умело подстроенным Флореном. Ужасные, абсурдные слова, которые произносила Матильда, чтобы подтвердить обвинение, вынесенное против ее матери, лишили Аньес права на голос, права на реакцию. Если верить плоти от плоти ее, она прониклась не только ересью, но занималась колдовством и предавалась похоти. Аньес охватило довольно удобное оцепенение. Она отказалась от борьбы или даже защиты. Каждый раз, когда после новой порции яда, выплюнутого дочерью, Флорен спрашивал ее торжествующим тоном: «Что вы на это можете возразить, мадам?», она довольствовалась тем, что всегда отвечала:
— Ничего.
Какое имело значение, что она чувствовала ликование Никола Флорена? Какое значение имели ободряющие улыбки, которые он адресовал Матильде? Никакого. Теперь никакого.
— Значит, вы утверждаете, что брат Бернар перемежал свои молитвы и клятвы словами из непонятного языка, из демонического языка, и все это осознавали? — настаивал сеньор инквизитор.
— Разумеется, это не было латынью и уж тем более не французским языком.
— Ваша мать тоже пользовалась этим нечестивым языком?
— И все же, как я слышала, она меньше прибегала к нему, чем ее каноник.
— Всем известно, что женщины наделены меньшими способностями к языкам, чем мужчины.
Мэтр Рише согласно кивнул, впрочем, он кивал при каждом желчном замечании, сделанном Флореном в адрес прекрасного пола. Его маленькое злобное лицо кривилось всякий раз, когда он желал в какой-то мере выразить свое одобрение.
— Мадемуазель де Суарси, мне хотелось бы вернуться к этому Клеману, который так… своевременно исчез, — продолжил инквизитор. — Думаете ли вы, что его тоже соблазнил демон?
Прилив жизненных сил взбодрил Матильду, уставшую от двухчасового допроса. Она сделала колоссальное усилие, чтобы не выдать животной ненависти, которую испытывала к этой язве, этому мальчишке. Печальным тоном она заявила:
— Я в этом уверена. В конце концов, он мог подхватить заразу в чреве своей матери.
Почему дядюшка Эд не предупредил ее о вопросах, которые могут ей задать об этом жалком негодяе? Но Матильда колебалась недолго. Она выкрутилась:
— Он тоже говорил на этом святотатственном языке, причем весьма бойко. Кроме того, я совершенно уверена, что он был тайным, но верным пособником бесчестья моей матери.
Острая, как лезвие ножа, боль пронзила грудь Аньес, которая словно пробудилась от долгого сна. Клеман. Матильда клеветала на Клемана! Дама де Суарси почувствовала небывалый прилив энергии. Никогда!
— А, вот и убедительное доказательство! — громко воскликнул Флорен. — Трое поклонников сатаны. Я благодарю бесконечную мудрость провидения, что оно вовремя открыло нам глаза и не допустило, чтобы они пролили яд в другие души. Этого мальчика надо найти, арестовать и привезти к нам.
Тиски, сжимавшие Аньес, внезапно разжались. Ее тело забыло о неделях заключения, лишений, о лихорадочных ночах. Матильда, ее дочь, ее кровь, не довольствовалась тем, что работала на безжалостные когти инквизиции, которые схватят ее мать и разорвут на куски. Матильда натравляла безжалостных хищников с широко раскрытыми пастями на Клемана. Никогда!
Аньес подняла голову и ледяным взором посмотрела на свою дочь. Четко выговаривая каждый слог, она произнесла:
— Моя дочь с трудом читает по-французски. Ей было так сложно читать молитвы, что мне пришлось заставить ее выучить их наизусть. Что касается письма, которое она якобы написала, то я не сомневаюсь, что ей продиктовали его или она просто переписала образец. Она ничего не смыслит в латыни, даже вульгарной. Так как же она могла судить о языке? Как она могла разобраться, кощунственный он или же священный?
Флорен лихорадочно думал, что на это возразить. Но смог лишь выдохнуть:
— Жалкая защита, мадам!
— Это подлая ложь! — взвизгнула Матильда.
В зале раздался суровый неторопливый голос. Все обернулись в эту сторону. Брат Жан встал и во второй раз вмешался в допрос.
— Te deprecamur supplices nostris ut addas sensibus nescire prorsus omnia corruptionis vulnenera.Что это означает, мадемуазель?
Матильда сочла, что настал подходящий момент залиться слезами. Она пролепетала:
— Я… измучилась, у меня нет сил…
— Куда же делись ваши жизненные силы, которые вы нам только что демонстрировали? Что означает эта фраза, такая простая фраза, мадемуазель? Вы хоть догадались, что это латынь, а не нечестивый язык?
Воцарилось молчание. Флорен отчаянно искал выход из положения, проклиная себя за то, что увлекся из-за своей страсти к играм. Но поскольку он не мог долго злиться на себя самого, то ополчился на Матильду. Какая глупая девчонка, какая идиотка! Надо же быть такой тупой, чтобы упоминать о латыни, в которой она ничего не смыслила!
— Мадам, — спросил брат Жан, глядя на Аньес, — что означает эта фраза?
— На Тебя уповаем, надели нас даром никогда не знать то, что может опорочить святую чистоту.
— Нотариус, в соответствии с мерами предосторожности, требующими ставить под сомнение все свидетельство, если часть его на инквизиторской процедуре оказалась ложной, я даю отвод свидетельству Матильды Клеманс Мари де Суарси. Я не сомневаюсь, что наш мудрый господин инквизитор проявит такую же осмотрительность и последует моему примеру.