Дыхание светлячков

Российская арктическая метеостанция, ХХХ год после Конца Света.

Тали лежала на снегу, широко распахнутыми глазами глядя на северное сияние. Рядом хрипел ее ручной радиоприемник, подаренный одной из папиных бабушек на ее четырнадцатилетие – похожий на небольшой кирпич древний раритет, чьи недостатки со многими десятилетиями, за которые техника шагнула далеко вперед, превратились в своеобразные достоинства.

Сейчас

В который раз я залюбовалась мертвой сестрой, несмотря на то, что каждый день видела те же черты лица перед собой в зеркале. В этом году мне исполнилось двадцать лет, и благодаря одинаковым коротким прическам, мы стали, наконец, выглядеть словно нас, двойняшек, не разделяли никакие годы. Только немного чисто детской зависти осталось – когда и мне можно будет часами валяться на снегу?

Натали старше меня на пятнадцать лет. Она умерла в один день с мамой – обе застряли в снежном буране из-за какой-то глупости и замерзли насмерть. Хотя мне было тогда всего пять лет, я до сих пор помню как папа на них орал, когда они обе вернулись домой мертвые. И вот, хотя мы не разлей вода, нырнуть вместе с ней под лед, чтобы поплавать под водой с фонариком, я не могу, как и часами любоваться северным сиянием, лежа в сугробе. Но лучше мертвая сестра с кучей недоступных, но манящих живых людей привилегий, чем вовсе никакой сестры. Люблю об этом рассуждать, особенно после очередной порции ужасов из новостей.

– …таким образом, в ответ прогнозируются непредсказуемые действия вампиров… Бззззз!… аналитический отдел утверждает – в подобной ситуации… бззр! – донеслось неожиданно громко из приемника.

– Какой же это прогноз, Тая?! – возмутилась Тали.

С тех пор, как три Города-Колыбели: Полярис, Аллия и Аквилегиас, стоявшие на одном месте с самой постройки, внезапно сдвинулись и улизнули ни много ни мало из-под самого носа у пускавших на них слюни вампиров, не проходило и дня без обмусоливания этой темы в новостях. Мастера не поскупились на прощальный сюрприз, оставив нелестные слова о вампирах на фундаментах уехавших Городов. Тем самым они подчеркнули свое отношение к вампирам, более того, теперь постройка Колыбелей выглядела, как предлог защитить население от кровопийц, а не спасти от Конца Света и его последствий…

Общественность кипела: оставят ли вампиры надпись или бросят все силы на ее уничтожение? Мнение самих вампиров, по догадкам журналистов, разделилось, и клыкастые воздерживались от официальных заявлений. Все понимали – попытка уничтожить «памятник» с последними словами Мастеров вызовет протесты и вооруженные конфликты. Некоторые знакомые даже делали между собой ставки, сколько лет еще будут трепать эту тему журналисты. А предшествовавшее переезду Городов событие почти перестало звучать в новостях за отсутствием новых подробностей – маньяка, решившего пожертвовать населением трех Городов ради акции устрашения, сейчас почти не вспоминали.

Рынок же потихоньку завоевывали аллийские технические новинки…

– Зато не врут. Мастера они такие, даже спустя сотни лет после абсолютной смерти могут довести кровососов до белого каления. Готова поспорить – вампиры и сами не знают, что им делать после инцидента.

– Да. Но лучше бы радиоведущие молчали. Из программы в программу одно и тоже! – сестра поднялась на ноги, отряхнула от снега одежду. Ее белоснежные руки казались тающим фарфором на фоне нежного кремового меха.

– Отец сказал, сегодня должен приехать дядин друг, но с антенн его пока не видно, – я повесила веник на пояс и зашагала к станции, похрустывая снегом.

– Наверно, заболтался с чукчами, он ведь нездешний, – пожала плечами Тали, направляясь следом.

У порога, пока никто не видел святотатства, я обмела снег с нашей обуви неприкосновенным антенным веником, и мы вошли внутрь.

На станции уже царило оживление – в преддверии появления гостя разводили небывалую суету.

Еще бы! Папа сказал – приезжий не просто дядин друг, а иностранец! Причем живой! И не только приедет к нам из другой страны, но и продолжит путешествовать дальше по земному шару, что достойно восхищения!

По слухам, и в средней полосе России считают, что на полярных станциях обитают только суровые мертвецы, вместо саней разъезжающие на белых медведях, к которым якобы пришиты пулеметы! А в какую развесистую клюкву верят в других странах и вовсе неизвестно. Так что дядин друг точно не робкого десятка.

Ожидая его появления, мы притаились на подоконнике, наблюдая за носившимися туда-сюда людьми. Минут через сорок на улице залаяли собаки, раздались радостные возгласы. Но мы с сестренкой и не подумали рвануть к дверям, прекрасно понимая – сейчас нам ничего не светит.

Так и оказалось – гостя потащили сразу пировать и за шумным застольем и взрывами хохота с трудом угадывался незнакомый голос. Так продолжалось довольно долго, пока, наконец, все не затихло, а гость не перебрался в отцовский кабинет. Мы прошмыгнули следом, под самой рукой папы, собиравшегося закрыть дверь на ключ.

Пока родитель вынуждено представлял нас гостю, нам, наконец, выпала возможность рассмотреть его: в меру кустистые брови нависали над глубокими, серо-голубыми глазами, кожа казалась бледнее, чем на самом деле из-за пышных, вьющихся локонами темных волос и аккуратной длинной бородки, полностью обрамлявших заостренное лицо. Где-то в этой кудрявящейся треугольной бороде, так не похожей на окладистые бороды полярников, и усах притаилась улыбка – мужчина в ответ рассматривал нас.

– Хенрик Василевич, профессор философии, к вашим услугам, юные леди, – представился он, дружески пожимая мне с сестрой по очереди руки. Его рукопожатие было крепким, ладонь обветренной, но без мозолей, а тонкие длинные пальцы показались мне подходящими под описание «изысканные». – Предвосхищая ваши вопросы – я наполовину белорус, с гордостью ношу фамилию отца, но вырос вдалеке от его страны, так что, к своему стыду, по-русски, по-французски, по-гречески и на латыни говорю гораздо лучше, чем на одном из родных языков.