Дым отечества(часть первая)
Шрифт:
— Осмелюсь спросить, вы из джерсийских фицОсборнов или из херефордских? — чуть наклоняет голову молодой человек.
— Из джерсийских, господин Уайтни. Так что, если я не ошибаюсь, поколения три назад мы бы с вами считались родней по материнской линии. До Смуты. До войны, разделившей страну.
— Но разве политика влияет на такую важную вещь как родство?
— Мы отказались от родства, когда переселились в Арморику, — улыбается фицОсборн. Как будто ты этого не знаешь, мальчик. Знаешь. Пробуешь на зуб, насколько для меня это важно. Просто по привычке все пробовать на зуб. Про вошедшего Гордона не было смысла спрашивать, из каких он. Вся генеалогия на остром конопатом носу написана. Ровесники или около того, оба с той стороны пролива — и злейшие враги, так им на роду написано. Уже довольно забавное сочетание. Уголь и сера.
Необходимость докладывать каледонскому ровеснику, кто, с чем и зачем его послал, для гостя — щепотка селитры. Смесь можно поджигать, но нежелательно укупоривать. А укупоривать ее — хотя бы временно, до возвращения господина герцога, — придется. Поскольку присланный господин Ричард Уайтни отправлен не с письмом, не с грамотой, а в распоряжение Его Высочества — то есть, для надежного хранения в сухом и прохладном месте. Или сухом и теплом, смотря по погоде. Умирать от смеха было невежливо. И несвоевременно. Но желание подавить трудно. Представим себе… кабинет — один из рабочих, поменьше, для свиты. Окна, зеркала, добавляющие света, резные шкафы, стены затянуты приятной желтоватой как старая слоновая кость тканью… а посреди всего этого сидят на подушках два молодых кота — и не могут не то что добраться друг до друга, но даже намерение такое обозначить. Они в доме герцога — а потому должны соблюдать аурелианский этикет, представитель хозяина дома не может обижать заложника, заложник не имеет права дразнить хозяев, при этом один из них находится на службе, а второй пришел сюда добровольно — ведь посол не может ему приказать…
Остается бить себя хвостами по бокам, гудеть, ставить шерсть дыбом — и делать вид, что все это не на счет оппонента, а так, просто птичка за окном распрыгалась. Причем в исполнении господина Уайтни этот кошачий концерт был довольно-таки ожидаем: мальчик молод, зубаст, хорошо воспитан и знает, что не должен никому давать спуску — но господин Гордон, известный всему дому как Очень Тихое И Невероятно Усердное Каледонское Привидение?.. Но самое забавное проявляется, если смотреть не на парочку котов, белого и серого, а в зеркала. Белому коту отчаянно скучно. Он соблюдает ритуал. ФицОсборн видел множество молодых людей, которым приходится сдерживать обуревающие их чувства — а к альбийцам это относится вдвойне, на островах скрывать мысли позволительно, скрывать чувства — слабость, а вот молодых людей, которым приходится скрывать полнейшее равнодушие, видел много реже. А вот серый кот — ревнует до скрежета зубовного. Почему, с какой стати? Кажется, молодой альбиец, для которого грамота не причина визита, а повод, напоминает ему себя самого год назад. Вдруг господин герцог… Бедняга. А ведь придется терпеть еще дня три-четыре, не меньше. И быть очень вежливым, потому что белый кот принес важную зацепку, вернее, подтверждение зацепки… была, была у Томазена красотка в городе, да в хорошем месте, да из таких, на ком женятся, если деньги на женитьбу есть. В другое время задача бы трудной оказалась — поди найди прислугу в Орлеане, шуму не поднимая, да несчастье помогло. Удавил какой-то саксонец одну из своих служанок, город шумит, справедливости требует, тут самое удобное время тайной службе да городским властям про молодых девушек расспрашивать — всем ясно, почему.
— Что же, господин посол лично ведет расследование? — очень любезно осведомляется шевалье де Сен-Валери-эн-Ко, и ведь, Господи, помилуй нас всех, его наконец осенило не только зачем на его будничном платье манжеты из очень даже хорошего кружева, это-то они прекрасно и в Каледонии своей понимают, но и как ненавязчиво всю эту роскошь продемонстрировать гостю. — Будем уповать на то, что Ее Величество королева Альбийская достойно вознаградит его…
— Внимание Ее Величества, — ведет головой белый кот, будто откидывая назад несуществующую челку… странный жест, если подумать, — само в себе награда. И если перевести эти слова с альбийского на аурелианский, они будут значить «последствия мы будем считать потом». А что гостю только что сказали «хорошо бы вашему послу за все его похождения досталось — и вам заодно», он, конечно, прекрасно понял.
— Вы, без сомнения, правы, — кивает господин Гордон. Очень так признательно кивает. Ну да, кто же не помнит, что в прошлом году он был удостоен королевской аудиенции? Собственно, двух.
— Вы здесь лучший судья, шевалье. Людей невежественных и не знающих подоплеки наверняка удивляло то, что вы оказали услугу одной коронованной особе, а вознаградила вас за это другая. И тут тоже нужно было быть глухим, чтобы не услышать «ведь ваша собственная королева не платит верным слугам добром — да и не стоит того, чтобы ей служили». Забавно, что Гордон только формальности ради высказывает некое неудовольствие, отвешивает собеседнику четвертинку недовольного взгляда. Или не забавно, если знать, что господин секретарь разделяет все взгляды господина герцога, а тот не скрывает уничижительного мнения о двоюродной сестре.
— Впрочем, — замечает Уайтни, — всяк кулик свое болото хвалит, а всякий гражданин своего правителя.
И это уже двойное оскорбление, ибо Марию Каледонскую в этих стенах именно что забыли похвалить — и жители Аурелии и Каледонии называют себя не гражданами, а подданными. Это может продолжаться бесконечно. Сейчас прекрасно понятно — на наглядном примере — как Очень Тихое И Невероятно Усердное Каледонское Привидение во время марсельской кампании ухитрялось доводить до икоты не только союзников, но и половину свиты господина герцога. Вот так вот — запросто. С явным удовольствием. И с видом оскорбленной невинности, на которую посягают негодяи…
— Господин герцог Ангулемский приглашает господина Уайтни к своему столу.
Прошу следовать за мной, — иногда слуги в этом доме ходят так, чтобы их слышали заранее, а иногда… Бедный, бедный господин Гордон. Какое сокрушительное поражение в первом туре поединка!..
— Господа, — улыбается фицОсборн, — я желаю вам приятного дня, но вынужден вас покинуть. Должен же кто-то в этом мире заниматься делом. Кроме альбийского посла.
«Я хотел увидеть его вблизи, — думает, идя вдоль анфилады Дик Уайтни. — Увижу. Буду сидеть за одним столом и отвечу на тысячу вопросов, наверное. Смогу разглядеть эту живую легенду, как мне захочется. Господин Маллин подарил мне монетку и отправил на ярмарку, добрый человек — еще бы научил, как на этой ярмарке веселиться…» И аппетита, как назло, нет ни малейшего — последние остатки залил вином в обществе Гордона. Да и порог переступать, входить в распахнутые перед тобой двери столовой, не хочется: так и кажется, что лучше остаться со своей выдумкой, не поверять ее никакой практикой — не выдержит же. Свет, зеркала и свечи, как и во всех остальных комнатах этого этажа, голубовато-прозрачные зеркала без рам, легкие, теряющиеся в бесконечных отражениях свечей шандалы, грифоньи и львиные лапы, очень яркий, едва ли не снежно-белый и на диво холодный свет. Серебро и золото столовых приборов, хрусталь и фарфор, все пышно и роскошно, на аурелианский лад — а кроме самого хозяина за столом больше никого нет. Положенные поклоны и приветствия — сами собой, не думая. Занять указанное место. Взгляд — пока хозяин не обратился с вопросом — на собственные руки. Обмен любезностями, к счастью, был кратким — и даже не включал в себя разговор о погоде. Впрочем, в виду неприлично сухой осени и недавних пожаров на севере, погода могла быть опасным вопросом.
— Признаться, — заметил вдруг хозяин, — я не могу понять, почему слава моего дальнего родственника не дает покоя стольким людям. Или же выбор костюма отражает собственные пристрастия сэра Кристофера?
В посольстве, на улице, да почти где угодно на нейтральной территории Дик был бы благодарен за подобный вопрос: какой повод для драки! Здесь же нужно было сдерживаться, и это было еще лучше: оплеуха подействовала, равнодушие куда-то уползло, смытое горячей волной — будто бы глотнул подслащенного кипятка в холодную зиму, не здешнюю, а островную.
— В некотором роде, — улыбнулся Уайтни, поднимая голову. — Приятно служить неизменным напоминанием о совместном времяпровождении.
— Кстати, напомните господину послу, что он уже второй раз въезжает в пределы Аурелии, не представившись мне.
— При первой же возможности, Ваше Высочество. — Ну вот. Меня не убьют, не задержат в этом доме надолго и не причинят никакого серьезного вреда. У меня будет возможность передать господину послу все, что заблагорассудится передать человеку напротив. Как и ожидалось. Ничего нового. Меня поставят в угол, возможно, задрапируют чем-нибудь, обрасти пылью мне не удастся, пыль здесь сметают регулярно, но есть шанс, что когда ко мне привыкнут, на меня начнут ставить или вешать что-нибудь нужное. А потом обо мне вспомнят и отдадут обратно. Вот теперь о погоде. А также о театре. Точнее, о том, что в Лондинуме есть театры, где люди проводят целые дни, и вообще существует драматургия, а вот в Орлеане — да и вообще на континенте, — с этой областью искусства все весьма и весьма печально. Даже в Роме и Галлии, где позабыли даже эллинские комедии и трагедии, удовлетворяются любительскими забавами по мотивам мифов… Хозяин — очень умный человек, и достаточно лаконичный, предельно точно выражающий свои мысли. При дворе он более церемонен и велеречив, но все равно — фразы, формулировки входят в голову, как пущенное сильной рукой копье. Скучно-то как, Господи.
— Я не верил, что авторы ваших многочисленных пьес часто берут свои сюжеты из жизни, пока не стал почти свидетелем того, как весьма драматичные реальные события преобразовались в еще более привлекательную комедию. Здесь тоже надлежит чувствовать себя задетым? Нет, не получается. Поскольку пресловутая комедия была действительно забавна — в отличие от беседы в посольстве с господами Маллином и Трогмортоном; а особенно — в виде невинной книжицы, привезенной с Большого Острова. Но господин коннетабль расстроится, если не услышит достойного ответа.