Дым отечества(часть первая)
Шрифт:
Ладно, он когда в истинную веру переходил, знал, что это даром не пройдет. Но чтобы вот так вот — чтобы из родного дома кубарем, чтобы земля из-под ног кувырком? Тут начнешь проверять, право слово. Не так как мы с ним, а по-настоящему, всерьез, чтобы света белого не видеть.
— Я каждый раз пытаюсь находиться в состоянии, из которого вас можно понимать… то есть, в совпадающем. Но в большую их часть я не могу попасть. Я, видимо, неспособен выпить достаточно.
— Да ну?! — Неспособен он. Ага. Я ж его за все это время под стол ни разу не уложил. А пробовал, пока не надоело. И еще буду пробовать, потому что обидно же.
— Джеймс, если бы вы пьяный встретились с собой трезвым, вы бы либо пить прекратили… либо трезветь. — Нет, ну что за зараза, спрашивается?
— Кто бы говорил, Джордж — я не знаю, как вы смотритесь в зеркало. Оно же вас отражать не рискует.
— Это потому что я с ним пил. Ему теперь стыдно. Оно себя неприлично вело.
— Вы мне это прекратите, Джордж, про чернокнижие мы вчера уже говорили! — Вот как пошутит, так мороз же по коже пробирает. Не понимает, наверное. Здесь не Орлеан, здесь в этом разве что Рутвены хоть как-то разбираются. Следом за Рутвенами вспомнилась Шарлотта, а за ней — ее муженек ненаглядный. Да что ж такое!..
— Да, действительно… нехорошо вовлекать бедное зеркало. Споим ведь. А оно одно на много миль вокруг. Но, знаете, если мы приучим зеркало просить налить ему еще — мы прославимся.
— И сможем наконец бросить эту чертову границу и выступать на ярмарках. Кстати, о Вилкинсонах… С Вилкинсонами получилось плохо или, наоборот, очень хорошо. Это с какой стороны смотреть. Полезли они с вечера компанией через речку: младший Роби Вилкинсон, кузен его Ноб, другой кузен Хэл, да с ними еще десяток ребят. Угнали стадо. У Эллиоттов, между прочим, угнали, само по себе смешно, если подумать.
Потому что вторых таких бандитов как Эллиотты на каледонской стороне границы еще поискать. Хотя найти можно, тех же Армстронгов взять. Или Скоттов. Про Хейлзов не будем, они не вторые, не первые, они единственные… И надо же им было на обратном пути на тех же Эллиоттов и налететь. На Джока из Парка. А тот, конечно, не в погоню за скотокрадами пошел, он и знать-то не знал еще, что у его родни что-то украли, а просто сам собирался на ту сторону ни за чем хорошим. Вышел шум, расклад был не в пользу Эллиоттов, да тут на шум наехал патруль, а с патрулем — они с Джорджем, как раз выбрались бдительность общую проверить. Вилкинсонов можно было и обменять и под это дело у альбийского Хранителя что-то выторговать, но у Джока человека убили, да и пастуха они приложили насмерть, да и сколько вообще можно… взяли на месте преступления,
закон позволяет. В общем, утопили всех в ближайшем пруду. Веревки еще тратить на всяких. С берега утопили — голову в воду и пошел луну глотать, пока не захлебнется — чтобы тела потом честь по чести родне отдать. А вот родня не оценила и счет, громко, на всю Границу, предъявлять стала не Богу, не закону, не Эллиоттам, а лично Джеймсу Хейлзу. И пообещала, что жизни убивцу и людям его больше не видать — ни днем, ни ночью.
На той стороне речки спрашивают: чем каледонский волкодав отличается от каледонского пони? И сами же отвечают: у волкодавов характер лучше. Это, конечно, все альбийская клевета, из зависти. Были бы плохи наши пони, они б их не крали. Мы ж про их коров слова дурного не скажем. Но и правду признать язык не отвалится: мелковаты лошадки. И мохнаты. И норов у них. А тому, кто додумался гибернийского волкодава с местной овчаркой скрестить, нужно бочку юшке пяха выставить, за изобретательность, а потом этой же бочке утопить — за все остальное. Всем хороши собачки получились — нюх как у волков, выносливость как у них же, живут дольше ирландских едва не вдвое, рост, сила, страха не знают вовсе… одна беда — характером сущие ангелы. Из десяти щенков на человека приучить едва одного удается. Но уж этот один своего веса серебром стоит. А теперь представьте, едете вы ночью, с вами таких собачек трое — и тут все три начинают хвосты поджимать и лошадям под брюхо забиться норовят… забыв, что туда не помещаются. Кони от происходящего тоже не в восторге. Не так, как почуяв волка или чужую кавалькаду, иначе. Просто им вдруг по тропе идти не хочется, вот не хочется, и все тут. Не паника, не упрямство даже. Хороший конь всегда знает, куда не надо, и дурак тот всадник, что будет его понуждать. Въедет на тот свет много раньше, чем отпущено — и повезет еще, если самоубийцей считать не станут. Засада?.. Для засады место нелепое, плоское, путаным мелким ручьем изрезанное, дно у ручья галечное. Не подберешься, не затаишься — по воде каждый звук далеко летит, звонко, да и видно хорошо: трава, камни, прогалины инеем покрыты. Дураков, конечно, не жнут, не сеют — но на границе все дураки, способные здесь устроить ловушку, уже давно перебиты; и у волкодавов они вызывают аппетит, а не полную тихую панику. Не были бы выучены, подвывали бы. Если бы местность похуже, решил бы, что сель идет или еще какая напасть из тех, что звери как-то чуют, а люди — нет. Так неоткуда. Джеймс руку поднял: всем остановиться, лошадей не мучить. Времени с запасом,
подождем сколько-то — либо неприятность себя означит, либо у животных пройдет. А если ни то, ни другое — так в объезд возьмем. Лишние полчаса дороги того не стоят. Разведать и на своих двоих можно, даже лучше — и только собрался взять с собой пару человек, а Джорджа оставить тут за старшего, как он уже спешился и кивком приглашает. И улыбается слегка, как будто знает, что там такое, и рукой показывает — нет, никого не нужно с собой звать, нет опасности. Дорогу в темноте выбирает, словно на берегах этого ручья провел все детство, направление держит как намагниченная булавка в кружке воды. Молчит, жестом показывает — не шуми. Дошли до края деревьев, присели за стволом, Джордж понизу рукой повел — смотри. На ручей, на дальнюю сторону. В воде движение, свечение… что ж там такое большое-то… отражение в воде. А большое — на берегу, с той стороны, под рябиной. Лошади, серые, три, и трое… нет, «людей» мы говорить не будем, без Джорджа знаем, кого в наших краях через текучую воду увидеть можно. Скажем иначе — три дамы. Без всяких спутников. Холодной декабрьской ночью.
Это ли не приглашение?.. Дам, правда не особо видно, но тут и угадать несложно — несомненно, прекрасны, восхитительны… и очаровательны. Последнее — буквально. Очаруют так, что в лучшем случае ни на одну женщину больше не посмотришь, что тоже сомнительное лучшее, если подумать, а в худшем… рассказывают разное, интересное и не в ночи его поминать, да еще стрезва. Но это нужно себя вести неподобающе, а мы же не будем.
— Нет, — шепотом говорит Джордж.
— Как это нет… надо же представиться?
— Так нет. Они не с добром. Не с особенным злом, но не с добром.
— Откуда известно?
— Их трое. Были бы с добром — была бы одна и вышла бы первая на того, кто понравился. Или дала себя найти. Были бы со злом — не устроились бы у текучей воды, где умный человек их и заметить может. Эти развлекаться пришли. Охотиться. На глупую смешную дичь. С Джорджем в этом спорить не надо. С ним вообще спорить не очень-то надо,
ерунду он редко говорит — но в наших соседях и их обычае понимает не меньше, чем сам Джеймс в континентальной магии со всей ее книжной философией. И по отцу понимает, и по матери понимает… но как-то обидно. Почти и не различить этих охотниц — туман, вода, дымка, силуэты воздушные, не разберешь, то ли сухой камыш сам колышется, то ли танцуют. То ли луна на инее играет, то ли переливается ткань, которая под дневным светом и то порвется.
— Так бы сама и пришла?
— Да. Или сам. Те, кто приходит, ищут мужа или жену. У отца — прабабка, у матери — дед. Те, кто дает себя найти — друга на ночь. А эти — веселья за чужой счет. Нас, может, и не обидели бы очень крепко… Да уж, с Джорджем спорить не надо. Нас бы, может, и не обидели — а вот люди за спиной что? Сколько им ждать придется — и это в лучшем случае. А лошадей пугнуть, всадников заморочить, на болото какое завести или на обрыв, тоже ведь самое милое дело. То ли Луной голову напекло, то ли от трезвости на раздумья потянуло, но Джеймс спросил, точно впервые в голову пришло, а потом уже понял, что и правда, впервые:
— Зачем им из нас мужья?
— А затем же, зачем детей крадут. Мало их. И все друг друга по именам знают. Среди смертных проще пару найти, нас много, поколения часто сменяются, рано или поздно, а нужный отыщется. Джеймс попробовал эту мысль на вкус — и интерес как-то стал стихать. На ту сторону ручья не тянуло с тех пор, как он услышал про забаву, хотя будь один, и сам был бы не прочь позабавиться, а там уж чья возьмет. Но одно дело выбирать самому, а другое дело быть выбранным, потому что, вот, видите ли, понравился, занадобился и так далее… Да и ехали, вообще-то, делом заниматься — а тут любезные соседи наши забавляются. Нашли время, нечего сказать.