Дым в горах
Шрифт:
– Они решили уничтожить всю нацию, – четко пробормотал Рубен. Он покачал головой, закрывая веки. – Отовсюду приходили вести, что они истребляют нас. Что «впредь всякий, кто на земле османов произнесет имя Иисуса Христа, не должен оставаться в живых». Они думают, что могут нас стереть, но ошибаются.
Его слова перерастают в ярость, и Ануш наклоняется к нему.
– Кто?
Рубен на несколько секунд останавливает взгляд на детях и затем с трудом встает.
– Мы должны добраться до Грузии. Вы должны добраться, – говорит он, кладя крест обратно в карман. Парень поворачивается в сторону тропинки и делает шаг, прежде чем снова повернуться к девочке. – Вы так и не сказали свое имя.
Рубен улыбается ей,
– Ануш. Меня зовут Ануш.
Глава 5
Очень сильный холод съедал маленького мальчика, крепко держащегося за руку своей сестры. Рубен шел впереди них, держа у руках карту и компас. Ему было невыносимо больно, и рана на животе болела все сильнее. Непрерывное движение их совсем утомило и начало казаться нескончаемым. Закат забирал с собой солнце, постепенно меняя его на яркую луну, нависающую над людьми. Они преодолевали высокие склоны и одинокие леса, пустынные, почти неживые. Но деревья смотрели почти с жалостью на людей, потерявших все. Однако даже деревья не догадывались, что эти брошенные Богом люди не потеряли все, пока имели друг друга. И ни одна вещь не могла их уничтожить, пока они держались вместе, – дети одной нации, имеющие разную, но почти одну кровь. Они дышали одним воздухом, где бы ни находились, – воздухом гор, которые оберегали вечный сон их предков. Горы, единственный союзник на пути, не знали, что эти люди, эта нация больна ими, как и Аревахач не знал, что стал для непобедимого народа символом.
Самые разные мысли крутились в голове мальчика, исполняя йархушту. Жесткими, но мягкими движениями они заполняли разум стремящегося понять происходящее Арамика, который не осознавал, что лучше не знать ничего. Рубен же постепенно сходил с ума, всем сердцем желая этого. Ему было легче свихнуться и быть в неведении. Но Ануш так не могла. Она знала слишком много, слишком глубоко. И единственные слова, бившиеся в ее голове, словно становились все громче и громче: «За что?» Она не знала и не могла знать, не хотела знать ответа. Ей было слишком больно, и сердце ее постепенно превращалось в лед, внимая ледяному воздуху, бегающему по ее телу. Но эти слова вытесняли мысли об Арамике, и руки их горели, сомкнутые, как тела близнецов в утробе матери. Они были неразделимы и из-за этого вечны. Как и вся их нация, они жертвовали собой ради вечной веры, ради своих устоев, ради того, чтобы остаться собой. И, взглянув на брата, с трудом делающего шаги, Ануш шумно выдохнула.
– Когда мы сможем передохнуть? – спросила она с мольбой в голосе, прекрасно понимая, что остановиться сейчас – значит замерзнуть до смерти. Они с Рубеном переглянулись, ощутив безусловный страх и почувствовав усталость друг друга. Парень поднял свои усталые, впалые глаза с синяками под ними и взглянул на Ануш.
– Через пару часов, когда солнце сядет, – ответил Рубен, и дрожь пробегает по его плечам. Он дергается и вновь смотрит вперед, с трудом, но все же понимая, куда они идут. В его ушах стоял звон кинжалов, и мужчина почти видел своих родных вокруг. Их призраки словно окружали его, постоянно находясь рядом, оберегая его. Рядом с ним шагала молодая, красивая девушка с округленным животом, несущем в себе ребенка. Рубен улыбнулся ей и кинул взгляд на своих родителей, шагающих в обнимку чуть позади. Только поблизости никого не было, кроме двух детей, верно идущих за молодым человеком. Он так невыносимо хотел оказаться рядом с родными, что видел их вокруг. Так невыносимо хотел кинуться в их объятия, увидеть своего ребенка, таящегося в его любимой, но теперь он только мог их найти в чертогах своего разума, в своей надежной памяти – в единственном, что у него осталось от прошлой счастливой только начавшейся жизни. Он нашел все, ведь когда находишь человека, которого просто любишь, ни за что, просто так, за то, что он есть, то жизнь становится совершенно другой, и каждый вздох меняется, когда два сердца сливаются вместе в танце чистой, вечной любви. Но когда человек теряет любовь, он забывает самого себя, будто до этой любви никого на его месте никогда и не было. Лишь огромная пустота, оболочка без души.
Любовь к Родине была такой же. Потеряв Родину, человек умирал изнутри, и больше не было никаких причин смеяться, радоваться или желать быть счастливым.
Ануш устало выдохнула. Тот подпрыгивал на месте, стараясь согреться, и девочка в недоумении посмотрела на Арамика, не понимая, откуда у него есть силы даже дышать. Ведь у нее и они, и желание жить иссякали, как и она сама таяла на глазах. Солнце покидало их, и, казалось, они уже привыкли к этой потере, но холод и ветер будто глумились над ними, придумывая все более жестокие пытки.
– Я обещаю, мы остановимся, как только найдем место безопаснее. – произнес Рубен, прекрасно понимая, что дети устали.
Ануш трепетным взглядом осмотрела окрестности и озадаченно провела рукой по волосам – все еще шелковистым, но словно тоже измученным, как и она сама.
– Как твоя рана, Рубен? – спросила девочка. Они с юношей договорились обращаться друг к другу на «ты», хоть девочке это и удавалось с трудом.
– Все хорошо, – заметив ее недоверчивый взгляд, парень повернулся к Ануш. – Честно.
Ануш цокнула, надувая губы. Она уже видела подобное ножевое ранение в своем родном городке и поэтому знала, что так быстро они не проходят, но сил думать об этом сейчас не было. Беженцы на своей родной земле, они были истощены, потеряны, разбиты. Но, несмотря на это, продолжали упрямо идти вперед, наперекор всем преградам и тревогам.
– Ануш, я очень голоден, – жалобно сказал Арамик. Девочка повернулась к его такому родному, но исхудавшему, переставшему светиться лицу. И все же его кожа имела более здоровый цвет, нежели кожа Рубена, становящаяся все светлее. От природы смуглый, он никогда не был таким бледным. Ануш мягко ущипнула мальчика за щеку.
– Я знаю, солнце. Мы найдем что-нибудь поесть, я…
Рубен резким движением руки закрыл рот девочке и схватил детей, прячась за дерево. Приложив указательный палец ко рту, юноша осторожно указал на то, что увидел в нескольких метрах перед собой, – трех мужчин крепкого телосложения в форме и старика, стоящего пред ними на коленях. Ануш прикрыла лицо брата, со страхом в глазах смотря на Рубена. Дети повернулись к людям спиной, а молодой человек, наоборот, встал лицом к мужчинам, чтобы все увидеть. Все они четко слышали голоса солдат и старика, и каждое их движение очерчивалось острым звуком режущегося воздуха.
Лицо старика было все в крови, и он лишь беззащитно стоял на коленях, ожидая своей смерти. Его глаза были безжизненно направлены на револьвер, крепко сжатый в руке одного из солдат, а руки, придерживая голову, лежали на его затылке.
– Баран, – громко выплюнул один из солдат и ударил старика по лицу кулаком.
Тот лишь прикрыл глаза, начав молиться. Мужчины переглянулись, заливаясь мерзким смехом. Он заполнил все пространство, как эхо отдаваясь в сердцах детей и Рубена противным ощущением. Солдат снова ударил старика со всей силы, но теперь специально по узким губам, вмиг прекратившим свою молитву.
– Хочешь, чтобы мы тебя убили?
Не получив ответа, он пнул армянина в грудь ногой, но тот не сдвинулся с места, а лишь чуть улыбнулся, обнажая кровавые поломанные зубы. Смотря в пол, старик выплюнул алую жидкость и хмыкнул.
– Убейте меня. Мне что с того, – отчетливо, без эмоций произнес он, и ни один мускул не дрогнул на его лице.
Солдат цокнул, издав смешок, и схватил старика за грудь, поднимая к себе. Резким движением он швырнул худощавого армянина на пол и наклонился к нему.