Дыра. Путь на ту сторону
Шрифт:
– С зениту оно падаеть. На зорьку вечерню поспешает. – То Сёмка говорит. Правильно он говорит. Прав я, ниже оно стало, падает значит. А зомбей не видно. Да шож такое-то! В энтот лес мужики не ходили, тут зомбя где-то быть должны. Може прячутся где?
– Сёма, ты говорят, по лесу сему бегамши в прошлом годе?
– Угу, - головой кивает, правду значит говорят бабы-то. Сёмка до лесу этого ходил и в пурге потерялси. И не мужики нашли его, а сам он пришёл обратно по утру, а мужики его уже на опушке подобрали. – Тама заимка старая. Я до неё пришёл, ночевал там, от бурану запрятался.
– Нечаянно нашол-то?
– Ну так-то почти и нечаянно. – По дереву он кулачищем своим как хватил-то! Ух, силён Сёмка, ажно ветка поломалася, что на самом верху растёт. – Лесник видно там жил. По лесу на деревах метки есь. Я до бурану ещё заприметил. Антяресно стало, смотреть ходил, так в буран-то и попал. А куда ж по бурану, да до Нового-то? Далёко оно, да хладно кругом. Снегу много, околемши так и помрёшь, вот я на заимке той и схоронился…, вон, смори, на коре вон.
Ух, и правда,
– Так тож стрелка путевая! – Петька изумляется значит. Так и я вот тоже изумляюсь, чего уж там. Знатный был лесник, хорошая зарубка. Ежели сам такие ставить не умеешь, да лесу не знаешь нипочём не догадаешьси, что стрелка путь сказывает. Ну, направление значит. Это нам туды…, или туды? Етит их зарубки энти…, а не, туды нам, правильно всё, туды. К сосновке той, с шишками. А потом-то куды? А, вон ещё зарубку видать. Ага, ну так оно и не сложно. Дойдём до заимки, значит.
– А зачем Виталь?
– Ну как зачем Петь? Зомбей нету? Нету. Мужики всех видати побили, а нам зомбя во как нужон! – По горлу ладонью веду, ну, значит, что сильно нам надо. Так они и сами понимают. Не принесём чего сказано, отберут ведь ружья-то. А жалко ведь и сену косить, спина отвалится, да мозоли злючие появются, вот. – На заимку зомбя какой блудящий може забрёл. А нету там, мож след где заприметим. По следу и дойдём до изверга энтого.
– Уф, умный ты Виталь. Правда, Петь? Умный он.
– Угу. – Головой сурьёзно так кивает – вот оно как! Конечно ж я умный! Петька вон сколько годов по школам своим ходил? А я вот сразу батьке сказал – не пойду и всё тут! И всё равно куды ему до интеллекту моёго. А я ж не спроста школу-то, того, бросил. Оно так-то хорошо всё, но вот говорить там иначе заставлять начали. Я так-то сразу понял – не всё там чисто. Не по православному всё. И землю у них не бог оказывается, у нехристей поганых, создал, а какой-то другой, вроде как тож бог, только с именем, Большой, значит-ся, Взрыв. Я ж тогда сразу смекнул – не правы они, ох не правы. Но так-то я б и смирилси, но чего ж они к речи-то моей цеплятьси стали? Все так у нас говоряти. Они б деда Телеграфа послушали – вот говорил так говорил! Ничё не понятно, чего он там говорил. Мы, пока не помер он, всей деревней бывало послушать ходили. А потом ещё неделю у нас и бабы и мужики спорили о том, чего Телеграф говорил. Чего уж там говорить-то, бабка его, Тракторина Ивановна, так и та порой понять не могла чаго дед её говорит-то. Во как. А они меня учити вздумали! Ишь, нехристи проклятые. Пусть они с фузикой своёй свиньев по выпасу праильно провести смогут, разов так пять, посморю я тогда на них, умных значит, с фузикой их. Ишь, тоже мне. А корову, да шоб бык её того, коровят малых ей сделал, да шоб корову-то при том не покалечил, смогёт их фузика или мутиматика пояснить, да так шоб вот хотя б Петька понял? Не смогёт, а потому не смогёт, что бесовщина то, не православное всё и человеку хорошему оно не надо. Потому как человеку хорошему, знать надобно как свиньев пасти, да как за коровятами, сиречь телятами, ухаживати праильно. А то помрёть с голоду-то человек-то и всё, никакие химии не помогут.
Хорошо идём. Зелёнка та гадюча, тут уже с земли не плюётси, тут хорошо ходити можно, под ноги не смотрети. Да и леса тут красивые. Людей-то нету, вот они и красивые. Вот почти как у нас, за деревнею было, тож тихо, хорошо. А воздух какой! Чё уж там – ляпота! Ток вот птицев тут нету. Те с клыками, шо на ворон похожи, то не птицы, то извращенье какое-то. Вот у нас птицев было в тайге много. Всякие. Но есть и плюс, комаров и мошкарков тут тож нету. Я-то вот так мыслю, на пернатых тут мор какой-то злющий нашёл, да и попередохли они все. Комары вот, мошкары, они ж тож с крылами, тож значит пернатые. Вот тож и попередохли. Но это оно даже хорошо. Так бывает идёшь у нас, по тайге-то, как вот мошкар какой пожирнее в глаз попадёти и всё – пухнет глаз и к вечеру уж на пол морды глаз тот. Не хорошо оно, плохо оно, когда глаз считай один, вместо морды. Не красиво то как-то и чешетси. А с другой-то стороны, вот так посмотреть-то, оно ж природа вроде тоже. Ну, мошкары да комарьё то злобое. А без природы жить нельзя. Гниёти люд без неё. Вот, в город у нас Васько Павлов уехал дело было, на заработки значит. В деревне у нас нормальный был мужик и говорил как все и фуфайку носил и навоз по осени кидати ходил со всеми вместе, а вот в городе, от природы отдалилси значит и что? В гости приехал как-то – нос воротит, фуфайки пахнуть ему. Ну, пахнуть, ну а чего им не пахнуть, если в поту они да навозе? Плохо разве ж пахнуть? Вот когда человечьим навозом пахнуть, это да, это непраильно. А с коровок-то, оно и хорошо что пахнет – с природой ты значит, в мире значит. А от Васьки-то какой ток гадостью не пахло. Да шо там! Воняло с него так, шо ни одна помойна яма так вонять не будет – со стыду по краям вся пообвалится. Мы-то всё терпели, молчали, да его слушали, да вот не стерпели. Вот и высказали шо воняет он, вонями нехорошими, какими-то иродскими. А он вишь обиделси, Шонолём говорит, то пахнеть, а Шоноль, это значит духи такие, ну, шоб лучше пахнуть. Так мы, то не знали, а как узнали замолчали – цувилизация всё ж таки. Ну, хоть и пытались, а кто ж смогёт к такой гадости мерзотной привыкнуть-то? Не смогли значит. Детишки вот Нерушкинские, дверю ему навозом с туалету своёго, взяли да и намазали. А он-то там и не живёт уж давно, в гости приехал. Ох как дядька Роман-то орал, да по утру по деревне бегал – ох, вспоминать страшно. Думали, он вилами счас когонить точно того, да насмерть. Всей деревней сенокос пропустили,
Чего это? Земля как странно потоптана. Хм…, большой след, но очень уж странной.
– Петька, подь сюда. Ты Сёмк тоже. – Подошли, смотрют. Лица умные-умные, будто и правда они умные, мозгов-то, что у Пашки, хряку нашего, а всё туда же. – След-то странный какой, погляди какой. Чего это тут ходило-то?
– Человечий вроде и не человечий вроде тож…
– Угу Сём, будто вот в одном следе сразу два. Или даж три. Ох! Знаю я, то Лешак ходил!
– Нету Лешаков, то сказки всё. – Бурчу я, а самому-то страшно. То может и нет его, а тут он может и есть. Старики ж не зря про них говорят, про Лешаков энтих. Злобые они говорят, да людей всяких жруть. Ага, злобые потому что, потому и жруть. Так-то вот Федот, по иному говорит, значит говорит, что они всё больше грибы всякие, да лишаи которые с пёрламутром, а вот мясо они не любят. Любить-то не любят, а вот зашибить могут. Лешаки они до лесу смотрят, шоб значит никто ничего там плохого не делал…, а я помнится на неделе той, в лесу-то да прям под ёлкою и даж листиком не прикрыл. Вонят оно там, а еслив Лешак там ходил, он жеж меня по запаху-то и…, ух, как бы то и взаправду Лешак не оказалси. Возьмёт да и накажет, за то что свинячил я до лесу его. А чего делать-то тогда? Лешаки они ж в лесу считай всё могут. В поле так-то, оно Лешак не Лешак, а по башке чем тяжёлым и пусть его лежит, дождём весь мокнет, а вот в лесу, страшно с Лешаком-то повидатьси. А ежели ж он ещё и злобый…, да не может того быть! Нету Лешаков, брехня то всё! – Далее подём. По следу энтому. То может зомбя особый какой.
– Виталь, так ты на след-то глянь. Большущий он. Зомбя иль Лешак то ходит, а не осилим мы его.
– Угу, Сём, Виталь, вы вон гляньте, оно продавил-то как. Вон подорожнику листик, смяло как. В нём весу центнеров штук шесть. Большущий. Виталь, не надо мож, а?
– У нас ружья энергерные. С тополём видал чаго было? Мы и Лешака, еслив что, того, как тополёк тот. Ежели конечно, он на нас броситьси. Так-то Лешака трогати не надобно, а ежели кинетси, мы его того, с ружьев…, а ежели поднимется, так мы ещё разов пять пальнём и до Нового убяжим.
– Ну так-то да… - Мямлит Петька, но я уж вижу – согласен он со мной. А Сёмка вот сомневаетси.
– Лешаков нельзя обижать. Они лес сторожать. Плохо Лешака стрелять, незя так.
– Так мы не убём его, мы его по лапам и бежати. А ежели то зомбя, так и всё, може в Новый итить.
Всё, согласился Сёмка. Хоть и хмурится, а видно – согласен он. И мысля то праильная: Лешак ежели, лапу отстрелим ему и бежать. Лешаку оно ведь до дереву дойти и всё, отрастёт лапа, а нам если он лапы поотрывает, ничего уже там не отрастёт. Во как.
А следы-то – жуть! Но не Лешак это. Теперь вот сколько уже идём за ним, видно теперь – не Лешак. Да и ребяты уж поняли. То зомбя злючий, который непраильный весь. Видали мы таких, один раз правда. Он по утру как-то пришёл в Новый, до забору ломилси. Здоровучий нехристь иродский, да живучий был – намучались мужики с ним. А дед Костькин, Олегыч, того - перегнулси зомбя через забор наш, да и откусил прямо до поясу. Считай всего его и съел. И как не поплохело ироду злобому? Дед Олегыч он жеж что там, в селе соседнем не просыхал никогда, так и тут так же и осталси. Ещё и мужиков научил самогону из картошков подгнивших делати. Ему уж и бабы и старейшина и набольший даж пообщали всю бороду повыдергать еслив он не перестанет мужиков до урожаю не убранному спаивати, а он ни в какую. Говорит – идите вы все лесом, да через кладбище, шоб людям мозги своёю пакостную речёю не травити. Во как. Ну, не успели они ничего, съел зомбя его. Так мужики его долго били. Патронов извели – тьма. Вилов аж четыре поломали, а он всё в забор наш лез. А страшной какой! Жуть. Мы его потом солярою, что последняя была - всю поизвели, да зажгли прямо во дворе. Домов считай пять погорело и зомбя этот. Даж Амбар заполыхал. Вовремя потушили, а тоб и генератор спалило. Ну, тогда ружьев таких не было. А теперь вот есть, да у нас, а стрелять лучше нас никто не могёт. Батька только мой, но так он ужо старенький, глаз не тот. Так что считай мы только так и могём во всём Новом. Вот сколько живу – а уж много живу-то, шишнадцать это считай что мужик, да в годах, жениться пора. Детишков вот парочку ещё…, Любаня антиресно согласится на двоих-то? Так-то оно у нас не принято, двоих-то. Мало оно. А мне чего-то не охота шоб много было. Я бы вот как у батьки моего – один и баста! Но на одного-то Любаня точно не согласитси. Двоих вот мож и согласитси, а одного никак, то я точно знаю.
Ох! Чего это? Петька вот не знает, Сёмка плечами жмёт, а я вот тоже что-то не помню звук такой. Будто трящит что-то…, ух! Как заорал-то кто-то. Видать с Лешаком столкнулся, тоись с зомбём энтим. Ну, всё. Точно то зомбя – теперь бегом надо, пока не убёг. А то потом може и не найдём. Они, которые злобые и непраильные, шустрые и совсем головой больны. Они ж из чего попало все. Потому такие дурные. Счас не поймаем, потом ищи свищи – не найдёшь.
Уф, всё, заимка вот. Ага, кровища везде. Зомбя не видно, мужик какой-то, дохлый весь, вон, кишков ведра два, считай на полу все. Не пожран отчего-то, целый, ток вот кишков много…, мож и правда Лешак то был. А, пусть его нехристя лесного! Зомбей найти мож и не выйдет – Лешак он, я так мыслю, тоже ведь как зомбя, ну, страшной должен быть. Так вот мы его бошку вместо зомбя и снесём к набольшему. А что? Никто ж Лешаков живьём не видел? Не видел. Вот мы и того ему, бошку-то…