Дырчатая Луна
Шрифт:
Лесь лежал и ничего не хотел. Приходили Пират и дядя Шкип, ласкались, жалели Леся. Желтый Кузя иногда прыгал к нему на грудь, стрекотал вопросительно:
– Что с тобой?
Лесь через силу улыбался:
– Все нормально…
Кузя был очень похож на Вельку, если на того смотреть издалека.
Теперь не на кого будет смотреть…
И опять вспомнилось, как летели от Вельки желтые клочья. А потом – лицо автоматчика со скошенным подбородком и кривыми губами. И с пустыми глазами. У Вельки глаза были человечьи, а у этого…
В
Но мама сказала, что Лесь еще болен. Вот какой он устроил себе день рождения… Нет-нет, она его не упрекает, наоборот, поздравляет с десятилетием. Но лучше перенести этот праздник с сегодняшнего дня на воскресенье. Лесь не спорил, ему было все равно.
Мама и дядя Сима ушли. Це-це осторожно шуршала за дверью.
Лесь опять лежал. То просто так, то лениво поигрывал с Кузей. Иногда думал: «Отчего же не приходит Гайка? Обиделась за вчерашнее? Или не пускают?» Но думал без тревоги.
Когда завечерело, пришел Вязников.
Лесь не удивился.
Вязников не вошел в дом, а стукнул по стеклу открытого окошка.
– Здравствуй, – устало сказал Лесь. – Видишь, я не успел спасти Вельку.
– Знаю… Я тоже не успел. Я ведь бежал недалеко от тебя.
– Да? А я и не видел.
– Конечно. До того ли тебе было…
Помолчали.
– Зато я подобрал вот что… – Вязников протянул через подоконник излучатель. Банка была истерзана, помята, но… не расплющена. Кто-то вернул ей выпуклую, хотя и неровную форму.
– Ты, что ли, выправил? – слабо улыбнулся Лесь.
– Ага. Полдня старался.
– Спасибо. Только зачем это теперь…
В банке не было ни тяжести, ни теплоты. Пустая жестянка. Вязников мог бы обидеться. Но сказал серьезно:
– Мало ли… Никто ничего не знает до конца…
Лесь вспомнил:
– А что с твоей бабушкой?
– Теперь более или менее… Ночью пришлось повозиться, но лекарство помогло. Спасибо тебе…
– Ладно… – вздохнул Лесь. И хотел спросить: «А как ты узнал про Вельку?» Но почему-то не решился, сказал про другое:
– Гайка не приходит. Отчего бы это…
– Она же оба колена вчера содрала, ее на руках домой унесли. Она ведь тоже бежала к Вельке…
– Я и про это не знал!
Вязников сказал опять:
– До того ли тебе было…
– Это ты предупредил Гайку?
– Да, по пути.
Лесь уже совсем собрался с вопросом: «Откуда ты узнал про Вельку-то?» Но Вязников словно догадался. Заспешил:
– Побегу, а то бабушка там одна… – И пропал.
Лесь повертел в руках пустой излучатель, бросил на постель. Посидел у окна. Солнце – неяркое, оранжевое – уже висело над домом Ашотика.
Ашотик все болеет. Непонятной тихой болезнью без температуры и кашля, без всяких страданий. Просто лежит, и ничего ему не надо. Даже с Денисом играет редко. Старые дедушкины часы в соседней комнате пробили три четверти седьмого. Мама на своей почте работает до семи, придет в восьмом часу. Дядя Сима тоже еще не появлялся. Лесь не скучал, но и радости у него не было на душе. Так, равнодушие какое-то.
А вечер наступил ясный, с желтым закатным небом, с алым свечением в редких перистых облаках. Но и на эти облака не хотелось нынче смотреть. Лесь отвернулся от окна. Лег опять. Но тут встревожился Кузя: издалека скакнул на грудь Лесю, а потом на подоконник. Застрекотал. Смотри, мол!
Что это? Лесь вскочил. В доме Ашотика одно из окон горело колючим зеленым огоньком! Не просто в доме Ашотика, а в его квартире. То самое окно!
Оно было распахнуто. И сквозь него, сквозь двери, сквозь окошко на кухне бил навылет изумрудный луч! Это солнце спряталось за маяк на Казачьем мысу и закатным светом зажгло в маячном фонаре зеленое стекло! Господи, ведь равноденствие же!
Лесь забыл об этом. А больной Ашотик не забыл. Сделал, что обещал!
Рядом с зеленой искрой зажглась оранжевая – вспышка солнца на внешнем стекле. Они слились в единый луч – с таким цветом, названия которого Лесь не знал. Но он понял, что это тот самый Луч. Как из дырчатой Луны. Ведь он долетел к Лесю через пустоту! Темной пустотой была комната Ашотика. Пустотой – потому что там не было и никогда не будет отца и мамы. Темной – потому что в ней жила постоянная печаль. Но Луч прошел сквозь нее, не затерялся. И, вырвавшись, наполнился живой силой!
Лесь ухватил излучатель, повернул банку донышком к свету. И «лейденская» банка стала наполняться привычной теплой тяжестью…
Потом солнце ушло, блики на маяке погасли, и на нем включился изумрудный электрический свет. А скоро и этот свет исчез – в комнате Ашотика закрыли дверь. Но энергонакопитель оставался теплым и увесистым. Лесь прицельно глянул вокруг.
Из-под кровати торчал желтый стержень. Это валялась там бамбуковая флейта – неудачная самоделка. Из открытой двери падал свет лампочки и горел на бамбуке, как на солнечном кузнечике!
И Лесь, послушавшись толчка нервов, направил излучатель на флейту. Нажал спуск.
Это всего лишь на миг. Тут же Лесь застеснялся самого себя. Что за чушь? Зачем он тратит энергию на бесполезную дудку?
А блик на лаковой поверхности дудки разгорелся, словно свечка. Так и просил: возьми в руки!
И Лесь взял.
Облизнул губы. Медленно поднял к ним легкую трубочку. Дунул. Негромкий переливчатый звук возник в тишине вечерней комнаты. И Лесь… он вдруг понял, что знает, как дуть, как нажимать отверстия. Словно это была настоящая флейта и он умел играть на ней всю жизнь. И немного печальная «срединная» мелодия старого марша родилась сама собой – легко, безошибочно.