Дыши в такт со мной
Шрифт:
Для всех Эвелин была героем. Она смело выходила на улицу, смочив платок холодной водой, и положив его на голову. Улыбалась африканским детишкам, говорила громкие слова на камеру о том, как людям здесь тяжело, и как она хочет им помочь.
Как только камера выключалась, а Эвелин скрывалась в домике, Клео оставалась наедине с настоящей Африкой.
Эвелин и понятия не имела, каково здесь, прячась среди кондиционеров.
Уганда запомнилась Клео не красивыми пейзажами.
Ни тёплым солнышком, ни горячим песком, ни дружелюбными людьми съёмочной
Озеро Виктория, исток Нила, пороги и водопады, национальные парки, остров с шимпанзе, всё это терялось на фоне крохотной деревни, где они жили.
Вокруг только маленькие хижины, сделанные из высушенных на солнце глиняных кирпичей, покрытых гофрированной оловянной крышей, что протекает во время дождя.
Дом каждого, из живущих здесь людей состоял из одной комнаты. Во дворе, среди палящего солнца и диких растений, печь.
Единственная доступная еда – матоке. Зелёные бананы, завёрнутые в пропаренные банановые листья.
В лучшие дни пошо из кукурузной муки, что больше напоминало клей, заполняющий желудок вязкой жижей.
Единственный способ получения белка – красная фасоль. Идеальной красной фасоли, отполированной, переливающейся точно воском на солнце, здесь не было. На тёмно-красных горошинах сплошь белые пятна, что говорили о зарождающихся личинках внутри.
Полное отсутствие чистой воды – стоила она дорого, а привозили её в канистрах, что зачастую бывали в плесени, или грибках.
Клео проклинала себя, когда мама решила взять её в эту поездку и целых два месяца таскала по врачам, заставляя прививаться от практически всех существующих на свете инфекций.
Клео всё ещё помнила их лица. Полные печали и боли глаза. Опущенные, тонкие руки, едва волочащиеся по земле ноги.
Неестественно худые. Кажется, что человек просто не может существовать, когда на его костях не остаётся ни грамма жира.
У детей не было игрушек. Нет кукол, грузовиков, улыбающихся медведей и ярких красок. Нет футбольных мячей, нет косметики и утюжков для выпрямления волос. Нет модной одежды, нет вредной жвачки, нет настоящей постели.
Всё, что она знала об Африке до тех пор, стерлось в один момент.
Единственная, правда – фотография Кевина Картера «Голод в Судане». Где крохотная девочка, лежит на земле, умирая от голода, а позади неё, в склоках сухой травы гриф-стервятник.
В его позе напряжённое ожидание. Она его жертва.
Сколько бы люди не постигали мир, изучали космос, создавали машины, разрабатывали ЭКО, этот стервятник отбросил каждого на миллионы лет назад.
Человек не властен над природой. Так просто.
Клео пыталась поговорить с матерью, когда они летели обратно. Составила список того, что нужно привезти в следующий раз, но Эвелин отказалась ехать.
Конечно, для мира она была настоящей героиней, что не побоялась пожертвовать собственным здоровьем ради детей Африки, но для Клео она была очередным набором масок лицемерия.
Она клялась ей, что отправит каждую вещь из списка посылкой и делала вид, что слушает
Иногда Клео снилась эта деревня.
Во сне изображение было залито кровью, и из бледно-серого переливалось ярко-красным оттенкам.
Крохотная деревня, в лице тощих детей с ногами – палочками и измотанных матерей, и отцов, собралась, чтобы поблагодарить небеса за посланную им козу.
Мясо.
Они не хотели его жарить, ели сырым, давясь мягким жиром, разрывая ещё горячие от крови мышцы, и смеялись, танцуя под кровавым дождём.
Клео просыпалась в холодном поту и не могла выбросить сон из головы почти весь день.
– Клео, - лицо Роксаны яркой вспышкой мелькает в дверях.
Последний день, когда Клео видит её с ярко-рыжими волосами. Роксана достаточно часто экспериментировала со своей внешностью, но на этот раз Клео почти привыкла к её внешнему виду, чтобы так просто отпустить этот образ.
– Я иду, - поднявшись, Клео расправляет несуществующие складки юбки.
На ней безукоризненный комплект от Nina Ricci.
Белоснежная водолазка, едва достающая до пупка и юбка-карандаш, что начиналась благодаря шёлковой вставке у самых рёбер и заканчивалась только у щиколоток.
Собрав волосы сзади крохотной, небрежной заколкой, Клео подхватывает блокнот, и, улыбнувшись самой себе, как бы давая напутствие в добрый путь, двигается следом за Роксаной.
– Звонила твоя мама, опять, - Роксана крепит на запястье Клео ярко-розовый стикер.
Перезвони мне немедленно! Это возмутительно, что ты не берёшь трубку! Я хочу общаться со своей дочерью. Прошу милая, перезвони.
Раздражённо вздохнув, Клео комкает стикер, создавая из него крохотный цветной комочек материнского возмущения.
– Что-нибудь ещё?
– Да, звонила беременная девушка, - Роксана стучит карандашом по затылку. – Ну, та, которую ты наняла для ведения рубрики. Сказала, что не сможет приехать на планерку и обсудить план написания статьи, у неё жуткий токсикоз, но сможет прислать тебе черновые материалы в конце следующей недели. Я попыталась уговорить её сделать это к середине следующей недели, но она отказалась, а я не хотела давить на беременную…
– Ясно, - внутри проносится крохотная, но ледяная крыса страха.
Это плохой знак. Вдруг всё остальное тоже не заладится?
– Все в сборе, кроме Логана, я разрешила ему остаться на месте…
– Что? – резко остановившись, Клео устремляет на Роксану недоумённый взгляд.
Губы изгибаются в тонкую полоску, глаза сощурены, на щеках проступает нервный румянец. Если она немедленно не успокоится, то цвет кожи будет слишком выделяться на фоне одежды.
– Да, да я знаю, что ты скажешь, - Роксана поджимает губы, и липкий блеск оставляет следы над верхней губой. – Я не имею на это право, но я подумала,… Он должен сдать тебе статью уже сегодня, может, сделаешь для него поблажку и позволишь показать её вечером?