Дыши
Шрифт:
Почему она продолжает стоять над ним? Могла бы помочь. Он уже уколол палец.
А вдруг она шизофреник?
– Ты тоже шизофреник? – Антон поднялся, вручая ей горку осколков.
Девушка хлопнула пару раз глазами. Удивление и обида в ее взгляде мгновенно вытеснили прежний ступор.
– Нет, конечно, придурок, – прошипела она, сжимая поднос, словно шею Антона. – Я всего лишь увидела призрак своей глупости в этих патлах.
Девушка развернулась и убежала.
Ну вот.
Он надеялся обнаружить союзника, а нажил очередного
Это уже тянет на талант.
Антон некоторое время постоял, переминаясь с ноги на ногу. Может, ему следует найти ее и извиниться?
Разумеется, он не считал шизофрению оскорблением.
Раньше она и правда виделась проклятием хуже чумы. Но по прошествии долгих лет одиночества в собственном сумасшествии, что закончились приходом Джанджи и полной капитуляцией сил на сопротивление, шизофрения трансформировалась в нечто, что приходит вслед за принятием.
Фактом неидельности мира, что лишил иллюзий на спасение.
Ты выброшен за борт и наблюдаешь хаотические движения людских масс.
Сначала с завистью, затем со скукой, после со смирением.
Краски в голове меняются. Смыслы меняются.
Реальной остается только Джанджа.
Шум уносит ветер.
И тут внезапно такой подарок: другой псих на расстоянии пары залов кафе. Кто-то, кто может разделить его видение мира. Это вызывало восторг. Точнее ужас.
Антон спросил у подошедшей со шваброй сменщицы, куда делась ее подружка.
Официантка, сама на грани нервного срыва, сначала хотела заехать Антону шваброй в лоб, но затем вспомнила, что в день Гая Фокса все сумасшедшие святы и неприкасаемы. Поэтому раздраженно кивнула на дверь подсобки.
Несправедливо избежавший возмездия за грязный пол, счастливый святой помчался в указанном направлении.
В подсобке не горел свет. Антону это показалось добрым знамением: все адекватные люди, разумеется, не сидели бы в темноте. Значит, его новая знакомая и правда псих. Может, она сама еще об этом не знает.
Антон посчитал за священную миссию ее ненавязчиво к этой правде подвести.
Не так, как это когда-то сделала его мать. Вот уж хуже способа не придумаешь.
– Кто здесь? – прозвучал заплаканный женский голос из-за угла.
– Антон.
– Иди нахрен, Антон, – злобно пробормотал голос и затих в ожидании реакции.
Антон снова немного попереминался с ноги на ногу, не в силах ни уйти, ни остаться.
Его геройство и энтузиазм исчезли еще на входе. Задержись он здесь еще на пару минут при таком накале страстей – спасать придется уже его.
– Хорошо, – кивнул он.
Но остался стоять на месте.
Девушка вздохнула и вышла из укрытия. Заплаканная ее физиономия в свете лампы из главного помещения больно кольнула Антона раскаянием.
Какой подонок,
– Прости.
– Ты все испортил, Антон, – снова вздохнула девушка, проходя мимо него в направлении выхода. – Теперь я испачкалась в эмоциях, и…
Он порывисто потянулся и обнял ее, будто некая сила просто не оставляла ему шанса поступить иначе.
– Я просто хотел сказать, что ты не одна.
Это звучало глупо и нелепо. Наивно. Даже вычурно.
Не смог он придумать ничего более обнадеживающего и осмысленного, вот дурак.
Девушка вздрогнула, будто от удара, обернулась и уткнулась носом Антону в рубашку, нервно подрагивая.
– Спасибо, – промычала она едва различимо.
Жрица
Антон так никогда и не узнал, что сделал для меня в тот вечер. Что сказал, возможно, единственную фразу, способную на время унять агонию в сердце.
Иногда я хотела ему признаться. Будто бы между делом вставить свои пять копеек про то, что знаю, как обстоят дела во Вселенной. Что простые люди порой спасают жизни, усмиряют огонь не хуже пожарных.
Я всегда ощущала себя ему обязанной.
Но было в Антоне нечто, что мешало заговорить с ним на тему спасательства миров и жизней. Я не знала тогда, что это нечто зовут Джанджа. И что она ядовита для всех, кто находится во внешней реальности.
XXX
Он подождал, пока я переоденусь в нормальную одежду, и невпопад заметил, что мой наряд навевает ему мысли о торжественных процессиях. Я пошутила, что готовлюсь к своим похоронам. Мне была интересна собственная реакция на слова, которые еще час назад были не шуткой, а главным событием вечера.
Часть меня считала себя предательницей и трусихой. Другая с трудом сдерживала рвущуюся на физиономию счастливую улыбку и уже строила планы на покупку шато напару с Антоном где-нибудь на Лазурном берегу. Третья пока мудро держала нейтралитет.
Шутка про похороны не показалась Антону удачной. Он закашлялся. Хотя сначала я с ужасом решила, что он так по-старчески смеется.
Потом оказалось, у него приступ.
Пять минут спустя, когда мы, продрогшие, в полдвенадцатого ночи сидели на пороге старо-старинного здания на Сенной, Антон, отдышавшись, произнес то, что поставило крест на нашем прекрасном французском будущем:
– У меня тоже шизофрения.
Это не было фразой, которую я хотела бы услышать.
Святые индуистские коровы! Я будто попала в дешевую трагикомедию.
– Что значит тоже? – процедила я холодно.
Он правда считал меня шизофреником? Какое тонкое замечание.
Антон прикрыл рот ладошкой. По-моему, он таки понял, что ляпнул нечто неуместное. И я бы умилилась с его невинного детского жеста, не будь в этот момент возмущена до глубины души.
Дальше стало только хуже: его снова накрыл приступ.