Дьюма-Ки
Шрифт:
Я сидел без рубашки. Моя правая рука заканчивалась в трёх с половиной дюймах ниже плеча. Я приподнял её (это всё, на что были способны оставшиеся мышцы), чтобы наставить на жену, и сказал:
— Это я показываю тебе палец. Убирайся отсюда, раз ты этого хочешь. Убирайся отсюда, мерзкая, бросающая меня сумка.
Первые слёзы потекли по её лицу, но она попыталась улыбнуться. Получилась гримаса.
— Сука, Эдгар. Ты хотел сказать, сука.
— Слово — это всего лишь слово. — Я вновь начал сгибаться и разгибаться. Чертовски сложное это упражнение, если у тебя нет одной руки: тело постоянно уходит в сторону. — Я бы не оставил тебя, вот
— Это другое. — Она и не пыталась вытереть слёзы. — Другое, и ты это знаешь. Я бы не смогла разорвать тебя надвое, если бы пришла в ярость.
— Мне бы пришлось чертовски потрудиться, чтобы разорвать тебя надвое одной рукой. — Я увеличил частоту сгибаний и разгибаний.
— Ты ударил меня ножом! — Вот он, решающий аргумент. Чушь собачья, и мы оба это знали.
— Это был пластиковый нос, ничего больше, я тогда мало что соображал, и это будут твои последние слова на грёбаном смертном ковре: «Эдди ударил меня пластиковым носом, прощай, жестокий мир».
— Ты меня душил, — проговорила она так тихо, что я едва расслышал.
Я перестал наклоняться и вытаращился на неё. В голове принялись бить часы. Дин-дон, похоронный звон.
— Что ты такое говоришь? Я тебя душил? Никогда я тебя не душил.
— Я знаю, ты не помнишь, но душил. И ты не тот, что прежде.
— Заткнись. Оставь это дерьмо для… того… для парня… твоего… — Я знал это слово, и я видел человека, которого хотел обозвать этим словом, но вспомнить не смог. — Для того лысого хера, с которым ты встречаешься в его кабинете.
— Моего психотерапевта, — уточнила она и, само собой, разозлила меня ещё сильнее: она помнила слово, а я — нет. Потому что её мозг не превращался в желе.
— Ты хочешь развод, ты его получишь. Выбрасывай всё, что было, почему нет? Только изображай аллигатора где-нибудь в другом месте. Убирайся.
Она поднялась по лестнице и закрыла дверь, не оглянувшись. И лишь после её ухода я сообразил, что хотел сказать «крокодиловы слёзы». Лей крокодиловы слёзы где-нибудь ещё.
Ладно, сойдёт и так, хоть это и не совсем рок-н-ролл. Так говорит Уайрман.
В итоге из дома уехал я.
iii
За исключением Пэм, у меня не было партнёров в моей прошлой жизни. Четыре принципа успеха Эдгара Фримантла гласили (записывайте, чего уж там): не занимай суммы, большей твоего ай-кью, помноженного на сто; не занимай у человека, который при первой же встрече начинает называть тебя по имени; никогда не пей спиртного, пока солнце стоит высоко, и никогда не обзаводись партнёром, с которым не захочешь обниматься голышом на водяном матрасе.
Зато у меня был бухгалтер, которому я доверял, Том Райли. Именно он помог мне перевезти те немногие вещи, которые я взял с собой, из дома в Мендота-Хайтс в наш коттедж на озере Фален. Том (сам он разводился дважды, и оба раза с серьёзными потерями) всю дорогу изливал на меня свои тревоги.
— В такой ситуации ты не должен уезжать из дома. Только в том случае, если судья вышибет тебя. А так ты словно отдаёшь преимущество своего поля в плей-офф.
Преимущество своего поля меня совершенно не волновало. Я только хотел, чтобы он внимательно следил за дорогой. Меня передёргивало всякий раз, когда встречный автомобиль слишком уж приближался к разделительной полосе. Иногда я напрягался и жал ногой на несуществующую педаль тормоза перед пассажирским сиденьем. А насчёт того, чтобы вновь сесть за руль, я даже не помышлял. Разумеется, Бог любит сюрпризы. Так говорит Уайрман.
Кэти Грин, королева лечебной физкультуры, развелась лишь единожды, но полностью поддержала Тома. Я помню, как она сидела в трико, скрестив ноги, держала мои ступни и взирала на меня с суровой яростью.
— Вот ты только что из мотеля «Смерть» и без руки, а она хочет свалить. Лишь из-за того, что ты ударил её пластиковым больничным ножом, когда едва мог вспомнить собственное имя? Чтоб меня драли, пока я не закричу! Разве она не понимает, что резкие перемены настроения и кратковременная потеря памяти — обычное дело для человека после такой черепно-мозговой травмы, как у тебя?
— Она понимает, что я её пугаю, — ответил я.
— Да? Ладно, слушай свою маму, сыночек Джим: если ты наймёшь хорошего адвоката, то заставишь заплатить за то, что она такая тряпка. — Несколько волос выскочили из её гестаповского конского хвоста, и Кэти сдула их со лба. — Она должна за это заплатить. Читай по моим губам: твоей вины тут нет.
— И она говорит, что я пытался её задушить.
— Конечно, тут можно надуть в штаны, если тебя пытается задушить однорукий инвалид. Перестань, Эдди, заставь её за это заплатить. Я знаю, что это не моё дело, но мне всё равно. Она не должна так поступать с тобой.
— Я думаю, есть что-то ещё, не только удар ножом и попытка задушить её.
— Что?
— Я не помню.
— А что говорит она?
— Она не говорит.
Но мы с Пэм прожили вместе очень долго, и даже если любовь превратилась в привычку, я подумал, что всё равно знаю её достаточно хорошо, чтобы понимать: произошло что-то ещё, нет, продолжало происходить прямо сейчас, и вот от этого «чего-то»… вот от этого «чего-то» Пэм и хотела уйти.
iv
Вскоре после того как я перебрался в коттедж на озере Фален, меня навестили девочки… молодые женщины. Они принесли корзину со всем необходимым для пикника, мы сидели на крыльце с видом на озеро, где так хорошо пахло соснами, смотрели на воду, ели сандвичи. День труда [13] миновал, так что большинство плавающих игрушек вытащили из воды и оставили на берегу до следующего года. В корзине была и бутылка вина, но я выпил совсем немного. В сочетании с болеутоляющими таблетками алкоголь бил наотмашь: один стакан вина, и у меня начинал заплетаться язык. Девочки (молодые женщины) выпили остальное и расслабились. Мелинда, приехавшая из Франции второй раз после моей неудачной встречи с краном и недовольная возвращением, спросила, у всех ли семейных пар, которым за пятьдесят, бывают неприятные периоды разлада, должна ли она ожидать такого и для себя. Илзе, младшая, начала плакать, прижалась ко мне, спросила, почему всё не может быть, как было, почему мы (то есть её мать и я) не можем жить, как прежде. Лин сказала ей, что сейчас не время изображать маленькую девочку, мирящую родителей, а Илли показала ей палец. Я рассмеялся. Ничего не смог с собой поделать. Потом мы все рассмеялись.
13
Деньтруда — общенациональный праздник, отмечаемый в первый понедельник сентября. На следующий день в школах начинается учебный год.