Дюна. Батлерианский джихад
Шрифт:
Серена внимательно смотрела на робота-исполнителя, стараясь найти такое положение, чтобы меньше болела спина. Она положила ладонь на свой большой живот. Ребенок все время двигался в ее чреве. Пройдет еще несколько недель, она произведет это дитя на свет.
Вокруг нее неловко ерзали в креслах рабы, которые не понимали, чего им ждать или чего ожидают от них. Эразм повернул к публике свое лицо, показывая ей, что он уже довольно долго ждет. Наконец в зале наступила полная тишина.
– Благодарю вас за внимание.
Он повернулся к серебристому аппарату – синтезатору, стоявшему рядом
Несколько мгновений робот слушал эти звуки, потом снова заговорил:
– Вам предстоит услышать нечто поистине замечательное. Для того чтобы продемонстрировать свое уважение к духу творчества, я сочинил новую симфонию специально для вас, мои трудолюбивые рабы. Ни один человек еще не слышал этой симфонии.
Эразм быстро проиграл несколько мелодий на фортепьяно. Это были три коротких пассажа, которые были сыграны только для того, чтобы убедиться в качественной настройке инструмента.
– После того как я внимательно проанализировал все достижения в этой области, я сочинил симфонию, сравнимую с творениями таких великих человеческих композиторов, как Иоганнес Брамс и Эми Чусук. Я создал свою пьесу на строгих принципах упорядоченности и математической точности.
Серена внимательно оглядела публику, сомневаясь, что кто-либо из этих воспитанных в рабстве людей был знаком с классической музыкой, о которой упомянул робот. Воспитанная на Салусе Секундус, где музыка и живопись были составной частью всеобщего образования и культуры, Серена слышала множество произведений прославленных композиторов, а потом долго обсуждала их с Фредо.
Послав ментальный импульс, робот связал свои сенсорные системы с синтезатором и подключил к нему свои гелевые контуры, выдав странную повторяющуюся мелодию. Его механические пальцы начали танцевать по клавиатуре, при этом он часто делал скользящее движение по ней, имитируя манеру игры великих исполнителей.
Серена нашла сочинение Эразма довольно приятной вещицей, но ничего примечательного в ней, конечно, не было. Хотя Серена не узнала в сочинении Эразма ни одной знакомой мелодии, оно показалось ей до странности знакомым, словно робот математически точно проанализировал такт за тактом все великие творения прошлого и воспроизвел их, рабски следуя за общим рисунком и лишь меняя здесь ритм, там полифонический пассаж. Музыка была тусклой, в ней не было воодушевления и внутренней живости.
Эразм, очевидно, полагал, что человек обычно одобряет что-то новое, то, чего никогда раньше не было, что публика оценит и отметит нюансы и сложности его структурно безупречной композиции. Рабы вокруг Серены продолжали ерзать в креслах, внимательно слушая музыку. Для них это было приятное отвлечение, хотя можно было расценить этот концерт как еще одно рабочее задание. Подобранные зрители, кажется, наслаждались успокаивающими нотами мелодии, но музыка не вдохновляла их так, как рассчитывал Эразм.
Когда представление окончилось, Эразм встал из-за фортепьяно, выключил синтезатор, и в зале наступила гробовая тишина. Все звуки стихли.
Какое-то
Эразм заговорил:
– Если вам понравилась пьеса, то можете устроить мне овацию.
Рабы, кажется, все равно не понимали, что от них требуется, тогда Эразм разъяснил:
– Вы можете обозначить свое отношение хлопками в ладоши.
Сначала хлопки были редкими, как удары капель начинающегося дождя, но потом аплодисменты стали громче и дружнее. Именно этого и ждал от публики Эразм. Серена вежливо присоединилась к аплодисментам. Она хлопала довольно громко, но без особого энтузиазма. Это был акт неприметной честности, которую Эразм должен был заметить и по достоинству оценить.
Сияющая маска робота сложилась в горделивую улыбку. В своем официальном черном фраке он спустился с просцениума и двинулся вдоль рядов кресел, упиваясь раболепными овациями ничего не понимающих рабов. Когда восторженные аплодисменты и выкрики стихли, Эразм вызвал стражу, и та препроводила рабов на их рабочие места.
Серена видела, что Эразм уверен, что ему удалось создать бессмертное музыкальное творение, которое превзошло все, что было до него написано людьми. Но ей не хотелось обсуждать с ним этот предмет, и она постаралась ускользнуть вместе с толпой рабов в свою оранжерею. Однако она двигалась слишком медленно из-за беременности, и Эразм успел поймать ее.
– Серена Батлер, я написал эту симфонию в вашу честь. Какое впечатление она на вас произвела?
Отвечая, она тщательно подбирала слова, избегая откровенного ответа.
– Вероятно, я слишком печальна, так как эта симфония напомнила мне о других концертах, которые я посещала на Салусе Секундус. Мой покойный брат мечтал стать музыкантом. Это было очень счастливое для меня время.
Он внимательно смотрел на нее, его оптические сенсоры ярко сверкали.
– Нюансы твоего человеческого поведения говорят мне, что моя симфония тебя разочаровала. Объясни почему.
– Ты же не хочешь выслушивать честное мнение.
– Ты неверно обо мне судишь, так как я – искатель истины. Все остальное – это неверные данные. – Ангельское выражение его лица заставило ее стать менее настороженной. – Может быть, в этом зале плохая акустика?
– Это не имеет ничего общего с акустикой. Я уверена, что с этой стороны ты все проверил и обеспечил наилучшие технические характеристики зала и его акустики.
Публика продолжала проходить мимо. Некоторые рабы оглядывались и с сочувствием смотрели на Серену, жалея ее из-за того, что робот проявил к ней особый интерес. Рабы знали, чем это заканчивается.
– Дело в самой симфонии.
– Продолжай, – ровным, лишенным всякого выражения голосом попросил Эразм.
– Ты собрал симфонию из кусков, но не ты сотворил ее. Она основана на прекрасной модели, созданной много веков назад великими композиторами-людьми. Это их творчество, а не твое. Твоя музыка – это математическая экстраполяция, но в ней не было ничего, что могло бы вдохновить меня. Та мелодия, которую ты изготовил, не пробуждает во мне ни образов, ни чувств. В твоей музыке нет свежих элементов, которые ты бы привнес в нее, в ней нет эмоционального переживания и борьбы.