Дюна. Мессия Дюны. Дети Дюны (сборник)
Шрифт:
Пауль пристально смотрел на нее, пока мать выбирала одежду, примечая непривычную суровость, напряженные плечи… Никто другой не разглядел бы этого, но Джессика сама обучала его тайнам Бене Гессерит, заставляла обращать внимание на мельчайшие детали.
Она повернулась, держа в руках полуофициальную куртку с красным соколом – гербом дома Атрейдес – на нагрудном кармане.
– Одевайся быстрее. Преподобная Мать ждет тебя.
– Когда-то, давно, она приснилась мне… Кто она такая?
– Моя бывшая наставница в школе Бене Гессерит. Сейчас она – личная Правдовидица Императора.
– Хорошо. Мы получили Арракис благодаря ей?
– Мы еще не получили его. Он не наш… – Джессика стряхнула пылинки с одежды и повесила брюки вместе с курткой на стойку у постели. – Не заставляй Преподобную дожидаться тебя…
Пауль сел, обхватил колени.
– А что такое гом джаббар?
И снова материнская наука позволила Паулю заметить ту неуловимую, чуть заметную дрожь, которую он мог истолковать только как страх.
Джессика подошла к окну, раздвинула шторы и посмотрела туда, где за приречными садами возвышалась гора Сиуби.
– Ты узнаешь, что такое… гом джаббар… очень скоро.
В ее голосе он отчетливо услышал нотки страха и изумился вновь.
Не оборачиваясь, Джессика произнесла:
– Преподобная Мать ждет тебя в моей утренней приемной. Поторопись.
Преподобная Мать Гайя-Елена Мохийам сидела в обитом гобеленовой тканью кресле, разглядывая подходивших к ней женщину и ее сына. Из окон по обе стороны кресла открывался великолепный вид на южную излучину реки и зеленые поля владений Атрейдесов, но Преподобная не обращала на эту красоту никакого внимания. Утром она особенно сильно чувствовала свой возраст и оттого была раздражительна. В дурном самочувствии она винила космический перелет и общение с проклятой Гильдией Космогации. Ох уж эта Гильдия с ее тайными интригами!.. Но здесь ее ждало дело, требующее личного внимания Бене Гессерит с Проникающим взором. Даже личная Правдовидица Падишах-Императора не может отказаться исполнить свой долг.
«Проклятие этой Джессике! – думала Преподобная Мать. – Если бы только она родила нам не сына, а дочь, как мы приказывали ей!..»
Джессика остановилась в трех шагах от кресла и присела в легком реверансе – левая рука изящно скользнула вдоль юбки. Пауль коротко поклонился: по этикету – «приветствие того, в чьем статусе не уверен».
Преподобная Мать не преминула отметить это.
– А он осторожен, Джессика, – промолвила она.
Ладонь Джессики, лежавшая на плече сына, сжалась. На мгновение, за которое сердце сделало один удар, он почувствовал, как тонкие пальцы ее дрогнули – от страха. Затем она вновь овладела собой.
– Так его учили, Преподобная.
«Чего она боится?» – в который раз подумал Пауль.
Короткое мгновение глаза старухи изучали его: овал лица – как у Джессики, но мальчик пошире в кости… волосы отцовские, черные как вороново крыло, но их линия надо лбом напоминает о деде по матери, имя которого нельзя называть… а этот тонкий надменный нос, разрез прямо смотрящих зеленых глаз – наследство Старого Герцога, деда по отцовской линии. Этот дед уже умер.
«Да,
– Одно дело учение, – сказала она, – совсем иное – основа… Посмотрим.
Старуха метнула на Джессику короткий взгляд.
– Оставь нас. Налагаю на тебя урок. Ступай, совершенствуйся в умиротворяющей медитации, укрепляй спокойствие духа.
Джессика сняла руку с плеча Пауля.
– Преподобная, я…
– Ты знаешь, Джессика, что это необходимо.
Пауль озадаченно посмотрел на мать.
Та выпрямилась.
– Да… конечно…
Мальчик снова обернулся к Преподобной. Покорность и очевидный страх, которые его мать испытывала перед старухой, призывали к осторожности. Но он чувствовал также исходящие от матери гнев и опасение.
– Пауль, – Джессика глубоко вздохнула, – испытание, которое тебе предстоит… Оно очень много значит для меня.
– Испытание?
– Помни, что ты – сын герцога, – сказала Джессика, резко повернулась и вышла из зала, прошелестев тканью юбок. Дверь плотно затворилась.
Пауль, сдерживая гнев, спросил:
– Можно ли отсылать леди Джессику как простую служанку?
Улыбка тронула уголки сморщенных губ.
– А леди Джессика и была моей служанкой, мальчик, все четырнадцать лет в нашей школе. – Старуха покивала. – И кстати, неплохой служанкой. Теперь подойди ко мне!
Приказ прозвучал как удар бича, и Пауль повиновался прежде, чем понял, что делает.
«Она использует Голос», – подумал он и остановился по жесту старухи у самых ее ног.
– Ты видишь это? – сказала она, извлекая откуда-то из складок облачения куб из зеленоватого металла, со стороной сантиметров в пятнадцать. Она повернула куб, и Пауль увидел, что одна из граней открыта – внутри была странно пугающая темнота, казалось, полностью поглощавшая свет.
– Вложи сюда руку, – приказала старуха.
Почувствовав внезапный укол страха, Пауль отшатнулся, но старуха остановила его:
– Так-то ты слушаешься свою мать?
Он взглянул в ее блестящие, как у птицы, глаза. Медленно, ощущая давление чужой воли, но не в силах противостоять ей, вложил руку в ящичек. Темнота поглотила ее, и Пауль почувствовал холодок, затем гладкий металл под пальцами и какое-то покалывание, будто ладонь затекла и теперь отходила.
На лице старухи появилось хищное выражение. Она подняла правую руку с коробки и положила на его плечо, рядом с шеей. Пауль заметил уголком глаза блеск металла и начал было поворачивать голову…
– Стой! – каркнула она.
Снова она использует Голос!.. Взгляд Пауля вернулся к лицу старухи.
– У твоей шеи я держу гом джаббар, – отчетливо произнесла она. – Гом джаббар, враг высокомерия. Это игла с каплей яда на острие. А! Не отдергивай руку, не то испытаешь его на себе.
Пауль попытался сглотнуть, но горло пересохло, и он не мог оторвать взгляд от изборожденного морщинами лица – сверкающие глаза, бледные десны и серебристые металлические зубы, поблескивающие, когда она говорила…