Дюна. Первая трилогия
Шрифт:
Пол глубоко вздохнул, взглянул на посеребренные луной скалы. Процитировал по памяти «Китаб аль-Ибар»:
– «Путешествуй ночью, днем же укрывайся в густой тени».
Перевел взгляд на мать.
– До рассвета еще несколько часов. Идти сможешь?
– Погоди немного…
Пол сошел на усыпанный галькой и щебнем каменный «берег», вскинул на плечи рюкзак и подтянул лямки. Вынул паракомпас и принялся определять нужное направление.
– Хорошо, как только ты будешь в норме…
Она
– Куда пойдем?
– Вдоль хребта. – Он махнул рукой.
– В глубокую Пустыню…
– В Пустыню фрименов… – прошептал он. И замер, пораженный отчетливо вставшим перед ним образом давнего видения – видения, явившегося ему еще на Каладане. Да, он уже видел эту пустыню! Но не совсем так. Образ был чуточку иным, как будто образ, хранившийся в памяти, при наложении на реальность несколько отличался от нее. Словно это изображение сдвинулось и он, оставаясь неподвижным, видел его под другим углом.
«Вот оно что – в том видении с нами был Айдахо, – вспомнил он. – Но теперь Айдахо мертв…»
– Ты знаешь, куда нам идти? – Джессика неверно поняла его колебания.
– Нет, – ответил он. – Но это не важно. Пойдем.
Он расправил плечи под лямками и пошел расщелиной, проточенной песком в камне. Расщелина вывела их на ровную каменную поверхность, к югу переходившую в лестницу из скальных террас.
Дойдя до первой из этих ступеней, Пол вскарабкался наверх. Джессика следовала за ним.
Она видела, как путь превратился в череду препятствий, каждое из которых требовало внимания, – то это были занесенные песком углубления в камне, где их шаги замедлялись, то резавший руки отточенный ветрами карниз, то еще какое-нибудь препятствие, – и всякий раз приходилось решать: обходить или пытаться преодолеть?.. Рельеф задавал свой собственный ритм. Говорили они теперь только по необходимости, и голоса звучали хрипло от страшной усталости.
– Осторожно, тут песок осыпается…
– Не стукнись – карниз низкий…
– Не выходи из тени гребня – луна в спину, мы будем слишком заметны…
Наконец Пол остановился у изгиба каменной стены, взвалил, не снимая, рюкзак на узкий выступ.
Джессика прислонилась к стене подле него, радуясь передышке. Она услышала, как Пол сосет воду из трубки дистикомба, и тоже глотнула. Оборотная вода имела неприятный привкус – солоноватой была, что ли, – и Джессика вспомнила воду на Каладане. Взметнувшаяся ввысь струя огромного фонтана дугой обрамляет синеву неба… а она никогда не задумывалась о том, какое это богатство – столько воды… тогда она думала не о самой воде, а только о форме струи, ее блеске, звуке…
Остановиться… отдохнуть… отдохнуть по-настоящему…
Милосердие, подумала она, это возможность остановиться. Нет такой возможности – нет и милосердия.
Пол заставил себя оторваться от стены, повернулся и зашагал вверх
Потом они спустились на широкий карниз, огибавший гладкую скалу. Вновь их вел за собой рваный ритм неровного рельефа.
Всю сегодняшнюю ночь, казалось Джессике, все разнообразие заключалось лишь в размерах того, на что они наступали и за что хватались – скалы, камни, гравий и галька, песок – покрупнее и помельче, тончайшая пыльная пудра…
Эта пудра забивала носовые фильтры – то и дело приходилось их продувать. Мелкая галька и крупный песок на гладком камне катались под ногами – сделав неосторожный шаг, тут легко было упасть. Каменные осколки резали. А вездесущий песок, занесший каждую ямку, буквально хватал за ноги.
Внезапно Пол остановился на скальном карнизе и придержал мать, которая по инерции ткнулась в него и чуть не упала.
Он повел рукой налево. Проследив за его жестом, Джессика увидела, что в двух сотнях метров под обрывом, на который они вышли, начиналась Пустыня – застывший океан песчаных волн, посеребренных луной. Их гребни – углы и плавные изгибы, начерченные тенями по светлому песку, – убегали вдаль, к теряющимся в ночи очертаниям следующей скальной гряды.
– Открытая Пустыня, – прошептала она.
– Придется переходить тут, – отозвался он. – Далековато… – Его голос глухо звучал из-под фильтра-респиратора.
Джессика посмотрела налево, направо – но повсюду под ними был лишь песок.
Пол же глядел вперед – туда, где тени дюн неспешно следовали за быстрой арракийской луной.
– Километра три-четыре, – сказал он.
– Черви… – проговорила она.
– Наверняка.
Она вдруг особенно сильно почувствовала свою усталость, боль в мышцах, заглушающую все остальные чувства.
– Может быть, отдохнем и поедим?..
Пол скинул рюкзак, сел, прислонившись к нему. Джессике, чтобы сесть, пришлось опереться на его плечо. Потом она услышала, как он повернулся и роется в рюкзаке.
– Вот, возьми.
Он положил ей в руку две капсулы энергетика. Его ладони были очень сухими.
Джессика проглотила капсулы, запив их скупым глотком конденсата из трубки дистикомба.
– Выпей всю воду, – посоветовал Пол. – Это аксиома: хранить воду лучше всего в собственном теле… Это поддерживает и придает силы. Доверься своему дистикомбу…
Она послушно осушила водяные карманы, чувствуя, как ее силы и в самом деле прибывают. Как мирно, как покойно было сидеть здесь, понемногу сбрасывая усталость… Ей вспомнились слова, сказанные как-то воином-менестрелем Гурни Халлеком: «Лучше сухой песок в тишине и покое, чем дом, полный жертв и борьбы».
Джессика повторила эти слова вслух, для Пола.
– Так говаривал Гурни, – отозвался он.
Таким тоном, подумала Джессика, говорят о мертвых. И скорее всего, сказала она себе, бедный Гурни действительно погиб.