Дюрер
Шрифт:
Венеция по-прежнему оставалась его вожделенной целью. Он пытался уговорить Пиркгеймера поехать вместе с ним, и тот как будто был не прочь совершить это путешествие, чтобы забыть удары судьбы, словно из рога изобилия сыпавшиеся на его голову в последнее время. Поражение в нюрнбергском лесу и изгнание из совета теперь уже были не в счет. Еще более страшные беды обрушились на дом Пиркгеймеров: скончался старый Иоганн, так и не успев уйти в монастырь. А вскоре, в 1504 году, разрешившись от бремени мертвым сыном, умерла Кресщенция. Для Вилибальда это было двойное горе. Он так ждал наследника! И ушла из его жизни та, которая умела прощать его сумасбродные выходки и держать на себе весь его дом. Он просил Дюрера запечатлеть жену на смертном одре. Но художник не смог исполнить его желание — слишком жива еще в его памяти была смерть отца.
Дюрер, однако, был уверен, что в Италию они все-таки поедут вместе, в мечтах уже представлял себе эту поездку и начал подготовку к ней. Прежде всего требовались деньги, а это значило, что снова начнутся ссоры с Агнес. На портретах и алтарях удалось заработать изрядно, но, по словам супруги, оказывалось, что сбережений у них — жалкие гроши. Ведь приходится нести значительные расходы на содержание отцовского дома. С брата Эндреса, к которому отошла мастерская, нечего взять. Ко всему прочему, тот отправился странствовать, а мать, жалея младшего сына, отдала ему почти все деньги, оставленные супругом. Это и злило Агнес больше всего, лучше бы заплатила, мол, за дом, ведь покойный свекор так и не смог полностью погасить долг. Барбара и младший брат Альбрехта Ганс стали для нее заклятыми врагами. Подумать только: в доме ни пфеннига, а свекровь, ударившись в благочестие, щедрой рукой раздает милостыню попрошайкам и по всякому поводу покупает индульгенции! А этот бездельник Ганс! В его годы уже сами зарабатывают на хлеб. Все они сидят у нее на шее. Отчасти она была права: ради экономии Агнес рассчитала всех посредников и теперь сама торговала гравюрами лужа на нюрнбергском рынке и ежегодно ездила на ярмарки во Франкфурт. Стоило Альбрехту заикнуться о желании поехать в Венецию, как на него обрушивался град попреков. Она, Агнес, бьется как рыба об лед, чтобы в доме был достаток. Скитается по ярмаркам, когда дороги кишат разбойным людом, останавливается на сомнительных постоялых дворах. О совместной поездке в Венецию не может быть и речи: ноги ее никогда не будет в этом притопе разврата, ей еще душа дорога. Намерение Альбрехта освободить ее хотя бы от Ганса было воспринято женой благожелательно, но зато встретило отчаянное возражение матери: ни за что! Крошка останется здесь, подле нее. Тащить ребенка в вертеп — это же надо придумать!
Тем не менее Альбрехт твердо стоял на своем. Решено: весной он вместе с Пиркгеймером отправится в Италию. Но вскоре его постигло разочарование. Зимой скончался заядлый враг Вилибальда Пауль Фолькмер, и теперь для Пиркгеймера открылась возможность вернуться в Совет сорока. Этого же хотели и его прежние коллеги. Дело в том, что, по их мнению, настало время вывести Нюрнберг из очередной междоусобной войны — за ландсгутское наследство, — в которую город по воле императора Максимилиана был втянут два года тому назад. Император решил помочь Альбрехту Баварскому «восстановить правду», так как герцог Георг Богатый вопреки закону о наследовании завещал свои владения не ему, а Рупрехту Пфальцскому. Нюрнберг, собственно говоря, был здесь ни при чем, однако он был обязан поддерживать Максимилиана. Вспомнили о дипломатических способностях старика Пиркгеймера и решили, что сын унаследовал их, а потому необходимо его снова ввести в совет. На этот раз Вилибальда не пришлось упрашивать. На пасху 1505 года его снова избрали в совет, а через несколько дней он вместе с Антоном Тетцелем уехал в Кёльн на переговоры.
Для Дюрера решение Пиркгеймера было тяжелым ударом. В его глазах друг совершил непростительную измену — отказался от совместной поездки. Однако поступок Вилибальда не поколебал намерения ехать в Италию. Летом Альбрехт начал подготовку к путешествию. День и ночь работал в его мастерской пресс. Дюрер решил окупить поездку продажей гравюр. С этой же целью отобрал с дюжину картин. Кроме того, надеялся, что удастся подработать на заказах. Ведь теперь он не желторотый младенец, а известный мастер! Итак, пусть успокоится Агнес — деньги понадобятся только на дорогу.
В трудах и хлопотах подошло время расставания. Особенно тяжело было прощаться с Бальдунгом. Ганс уходил в Галле, где должен был написать два алтаря для главного собора. Предложение это было сделано самому Дюреру, а он, отказавшись, рекомендовал самым настойчивым образом своего ученика. Так разошлись их пути. Навсегда. Эти два художника, для одного из которых с 1505 года с благословения другого начался период взлета, до конца своих дней сохранили истинно товарищеские отношения, никогда не омрачаемые чувством ревности…
Поверив в то, что Альбрехт собирается в Венеции торговать, Агнес в конце концов скрепя сердце дала согласие на поездку. В августе 1505 года вернулся из Кёльна Пиркгеймер. Довольный сверх меры. Еще бы! Его миссия увенчалась полным успехом. После того как 30 июля при содействии Максимилиана мир между враждующими сторонами был подписан, Вилибальд на свой страх и риск провел переговоры с собравшимися князьями. Доказывал, интриговал, иной раз прибегал к помощи денег. Спустя неделю подписал от Нюрнберга договор, по которому получал город право владения на все завоеванные им во время ландсгутской войны области.
По просьбе Пиркгеймера совет разрешил ему на некоторое время удалиться от дел. Услышав об этом, обрадовался Дюрер: стало быть, вместе поедут в Италию. Однако Вилибальд опять изменил свое намерение: он отправился в Нёрдлинген, чтобы в деревенской тиши, подобно Вергилию, посвятить себя музам — переводу диалогов Лукиана. Нет худа без добра: видимо, понимал Вилибальд, что подвел друга. Чтобы загладить свою вину, предложил ему в долг сто гульденов. Поставил, однако, условие: заем вернуть не деньгами, а драгоценными камнями, коврами и книгами. Дюрер согласился, так как был уверен, что в Венеции быстро распродаст свои картины и гравюры. Тем более что Вилибальд передал ему разговор, услышанный в Кёльне: в Италии высоко ценят мессера Альберто из Нюрнберга. Некий Марк Антонио Раймонди из Венеции сколотил даже порядочное состояние на подделке его гравюр.
Итак, в путь!.. Обещал Вилибальд перед отъездом вручить письмо-рекомендацию Конраду Пойтингеру, которого Альбрехт должен был навестить в Аугсбурге.
У Конрада множество друзей, в том числе и в Венеции, человек он добрый — поможет на первых порах, заодно и посоветует, какие книги стоит приобрести в Венеции.
Уже зашиты в рогожу предназначенные для продажи картины и гравюры — самые лучшие. Те, что похуже, оставлены Агнес для продажи: оборотистая, у нее и такие сойдут. Братья Паумгартнеры дали отсрочку — боковые створы к их алтарю напишет он после возвращения.-. Раздобрились, даже предложили свои услуги: их караван в ближайшее время отправится в Венецию, и мастер может присоединиться к нему.
Когда пришел к Вилибальду за рекомендациями, тот еще раз настроение испортил: дал поручение города. В Кёльне говорил Максимилиан, что собирается идти воевать Италию. Поскольку император стоял на стороне Нюрнберга, совет решил ему помочь. Если будет возможно, должен Дюрер из Венеции сообщать все, что услышал там об особе императора, а если попадется на глаза какое-нибудь новое оружие, то не лениться и подробно отписывать. Ничего особенного в этом поручении нет — каждый гражданин должен по мере своих сил помогать родному городу. Вот почему в дюреровских письмах из Италии исследователи находят темы, не имеющие к его творчеству никакого отношения.
Есть еще один момент в его жизни тех лет, который привлекает внимание: мастер постоянно и мучительно думал о смерти. К этому периоду относится его знаменитый «Герб Смерти». И совсем ошеломляющее впечатление производит рисунок углем, созданный, по всеобщему мнению, незадолго до поездки в Венецию — согбенный скелет в короне, вцепившийся в холку замордованной клячи, коса в костлявой руке. Бредет одр неизвестно куда. Едет Смерть за очередной жертвой. Надпись: «Memento mori» — «Помни о смерти!». С мрачным предчувствием, в состоянии «черной меланхолии», которая усиливалась до крайних пределов семейными неурядицами, бежал мастер Альбрехт в город своей юности, туда, где когда-то ему было хорошо и легко, где он не слышал этого проклятого слова «дармоед», где он был не ремесленником, а свободным и уважаемым художником.