Дзен и фехтование

Судзуки Дайсэцу Тэйтаро

Когда жизнь человека только начинается, он не ведает ни о чем, и у него нет сомнений, препятствий и тормозов. Но потом он начинает учиться и становится робким, предусмотрительным, осторожным, в голове у него появляется торможение, и оно не дает ему двигаться вперед так, как это он делал раньше, до обучения. Учение необходимо, но весь секрет в том, чтобы не стать его рабом. Нужно стать его господином и пользоваться им тогда, когда оно нужно. Этот взгляд следует распространять и на фехтование. Фехтовальщик должен сохранять свой ум от всего внешнего и лишнего, его ум должен быть совершенно свободен от эгоцентризма и эмоций. Когда фехтовальщик достиг этого и ум «потерян», тогда дьяволу за ним не уследить Только тогда фехтовальщик сможет до конца раскрыться, как мастер. Но можно пойти и дальше, забыв все, чему учился. Теперь вы изучаете себя, и тут уж нет разделения на того, кто изучает, и того, кого изучают. Действительно, конечная цель овладения искусством есть тот момент, когда достигнутые познания есть потерянные познания. Однако, как бы ни был фехтовальщик тренирован, он никогда по-настоящему не овладеет техническими навыками, пока не избавится от всех психических затруднений и не сможет удержать свой ум в состоянии пустоты, забыв о всей изученной технической премудрости. Только в этом случае его тело сможет проявить все, что накоплено за годы тренировок. Его туловище, его руки и ноги будут двигаться сами по себе, автоматически, без всяких сознательных усилий фехтовальщика. Тогда его действия будут

совершенным образцом фехтования. Это совершенная тренировка, но ум о ней не имеет представления. Можно сказать, что ум не знает, где он. Когда это осознано, когда это станет реальностью, вся тренировка брошена на ветер. Ум совершенно не осознает своих действий. «Я» исчезло неизвестно куда. Вот где искусство фехтовальщика достигает совершенства, и тот, кто этим обладает, зовется мэйдзин (гений). Дзягю Тадзима-но-ками далее повествует, как избавиться от определенных «болезней», во имя достижения совершенства в фехтовании. Изучение техники фехтования соотносится с обучением философии и мировосприятия дзен, однако, достигнутый в этом уровень все равно не покрывает всего учения в целом — ни в дзен, им в фехтовании. Для этого необходимо достичь конечной реальности, т. е. Пустоты или Абсолюта. Абсолют выходит за все пределы относительности. В фехтовании вся техника должна быть забытой, Неосознаваемое предоставлено само себе, и ему же препоручена вся ситуация. Только при этом условии техника будет совершать чудеса автоматически и спонтанно. Так же и с концентрациями в дзен, в любой форме. Их нужно выбросить из головы, когда раскрывается путь Пустоты, освещая мир множества. Только поэтому мы утверждаем, что дзенский принцип проникает во все искусства Японии. Личное переживание внутреннего смысла во всяком искусстве — это все, но и технику не следует отвергать, в конце концов, она вторична. «Болезни», которые перечисляет философ фехтования, встречаются в любом виде искусства и значение их очень поможет в понимании всей японской культуры. Любая идея, какой бы она не была ценной или желанной, становится болезнью, когда ум ею одержим. Болезни или навязчивые идеи, от которых должен избавиться фехтовальщик, следующие:

1) желание победить,

2) желание прибегнуть к техническим трюкам,

3) желание продемонстрировать все, что выучил, все, что знаешь,

4) желание держать противника в страхе,

5) желание играть пассивную роль,

6) желание избавиться от болезни, которой, вероятно, подвержен; одной из выше перечисленных.

Если фехтовальщиком овладела хотя бы одна из этих идей, он теряет свободу и становится ее рабом, а это крайне не желательно в его профессии. Так как же нам избавиться от этих болезней или навязчивых идей? Если любое желание, даже желание освободиться от всех желаний, препятствует спонтанной активности внутренней гармонии — что же нам делать? В некоторых ситуациях желание просто необходимо, иначе ничего не достичь; иногда следует желать и безжеланности. Так как же разрешить эту дилемму? Клин клином вышибают, но как избавиться от второго клина, если не третьим? Это может продолжаться до бесконечности, если мы не откажемся от желания выбивать последний клин. Такова «болезнь», от которой Дзягю Тадзима хочет избавить фехтовальщика. Ни одного мгновения не будет фехтовальщик без болезни, потому что желание быть без болезней уже есть болезнь. Это погоня за собственной тенью — как быстро за ней не беги, все равно, пока жив, не догонишь.

И в дзен та же проблема. До тех пор, пока есть желание избавиться от всех привязанностей, избавиться от них невозможно. В логике это желание может быть выражено неким заявлением, положительным или отрицательным. К примеру, можно сказать: «Я хочу это» или «Я этого не хочу». Хотеть — это привязанность, не хотеть — то же привязанность. Быть непривязанным, значит быть свободным от всех заявлений, позитивных и негативных. Иными словами, это быть одновременно в «да» и «нет», что с точки зрения формальной логики и рассудка совершенно невозможно и абсурдно. Дзенский учитель поднимает палку и спрашивает: «Я не называю это палкой, а ты как назовешь?» Или он может сказать так: «Я держу лопату и все же с пустыми руками, ибо так достигаю переворота души». От учеников требуется постижение этой невозможности. В помощь разрешения этой вечной дилеммы Дзягю Тадзима цитирует старое дзенское стихотворение:

Это ум вводит в заблуждение ум, Ибо нет иного ума. О, ум, не давай себя Обманывать уму. Кокоро косо кокоро маевасу Кокро нарэ; кокро ни, кокоро, кокоро юрусу на.

Фехтовальщик-философ не раскрывает значение этих слов для непосвященных. Он различает два вида ума — истинный или абсолютный ум, и ум фальшивый или относительный. Один из них является предметом психических штудий, а другой есть сама реальность, которая служит основой всех реальностей. Истинный ум необходимо охранять от фальшивого, чтобы его чистота и свобода были незапятнаны, незатронуты. Желание, возникшее в фальшивом, относительном уме может проникнуть и в истинный ум. Тогда надо его пересмотреть. Но кто будет за ним наблюдать, кто будет его пересматривать? Вот этот самый фальшивый, — он загрязняет, он и очищает. Ибо ум истинный всегда останется чистым и не оскверненным. Действительно, это очень странное переживание. Лучше сказать, что это совсем неожиданно для интеллекта. Это нечто неизбежное в языке, с чем интеллект ничего не может поделать, ибо это в самой природе интеллекта — создавать противоречия и безнадежно оплакивать свою судьбу. Пока мы пользуемся языком, так или иначе мы чувствуем в себе какую-то трещину, противоречие. «Почему» — слово полезное лишь в мире относительного, где цепь причин и следствий имеет какое-то значение для человеческого интеллекта. Если мы хотим его преодолеть, этот вопрос не имеет смысла. Плотная масса облаков, — никто не знает, как она появляется в синем небе и, расползаясь, покрывает его целиком, совершенно закрывая от нас небо. Но мы таим желание проникнуть сквозь преграду облаков, мы снова жаждем синего неба. Выходит, мы считаем, что облака и небо как-то соотносятся, хотя, на самом деле, никакой причинной связи между ними нет. Мы как-то различаем существование, присутствие облаков наряду с синим небом; как-то мы видим присутствие неба под облаками или среди них. Тогда облака уже не облака, т. е. они облака, но они уже не беспокоят нас, как таковые, как нечто, прикрывающее синее небо. Тогда мы спокойны, принимая все как есть, и чувствуем себя совершенно спокойно и свободно от уз, налагаемых на нас собственным неведением. «Почему» теряет свой смысл, противоречий больше нет, и мы счастливы, потому что рабство сброшено, и радуемся свободе и внутренней гармонии под синим небом, которое для всего нашего знания — сокровищница неограниченных возможностей, т. е. источник творчества. Синее молчаливое небо — образ ума. И все же остается старый вопрос: «Как добраться до синего неба?» Если оно есть, то где этот путь, ведущий

к нему? Мы пользовались словами, но наш интеллект это удовлетворить не может. Нам необходимо помнить, что интеллект не может заменить сам себя. Сам интеллект поднимает вопрос, но не интеллект отвечает. Жизнь разрешает все вопросы или праджня-интуиция, зрящая в жизнь. Все сообщение, которое исходит из источника, не может быть описано «определенно». То же и в исследовании Дзягю Тадзима-но-ками. Для новичков, которые особенно напирают на интеллект — это непостижимо. Дзягю просто говорит, что тот, кто продолжает учиться и дисциплинировать себя, желая избавиться от болезней и обретая достаточный опыт в практике, у того болезни уйдут сами. Он даже не заметит — как. Дзен в таких случаях использует термин «куфу» (по кит. «кун-фу»). Это синоним дисциплины и тренировки (сиге). Куфу означает — «усердно заниматься, чтобы открыть путь к объективному». Это похоже на блуждание в темноте — ничего определенного не разберешь, только потеряешься в тумане. Боюсь, что дальше этого не может повести своих учеников ни один учитель дзен, или учитель фехтования. Он их ведет, пока можно вести, а остальное — это дело их собственной изобретательности. Если бы дело было в интеллекте, то пути к цели могли бы быть «окончательно и определенно» предписаны раз и навсегда. Но когда дело касается личного опыта, собственных переживаний, тогда все, что может сделать учитель — это дать ученикам понять, что они во тьме лабиринта, и единственное, на что они могут уповать, это то, что лежит гораздо глубже интеллекта и этого у других не занять. Путь к объективному — это тот самый объект, о котором они раньше думали, что он находится где-то в стороне от пути. «Искание» или «желание» — это, конечно, необходимая первоначальная ступень, но она не ведет куда-нибудь вовне, она ведет внутрь ищущего или желающего. Искание и ищущий, желание и желающий — одно. Тогда, естественно, не может быть никаких указательных интеллектуальных знаков. Когда путь и ищущий — одно, то чем может помочь посторонний? Указания интеллекта и логики — это не более чем указания постороннего наблюдателя. Праджня, мудрость, интуиция и личный опыт — одно.

Дзягю Тадзима иногда называет ум «Мечом Тайны» (симме — кэн). Как фехтовальщик, он подчеркивает активность меча, а не его вещественность. Он хочет видеть его движущимся функционально; когда меч в его руках, он представляет собой центр круга, не имеющего окружности. Он готов и утверждать себя и отрицать. Отрицать — это небытие, утверждать — бытие. Меч может быть и тем и другим, в зависимости от ситуации, в которую попадает. Ординарные люди всегда односторонни. Когда они видят отрицание (небытие), они предпочитают видеть утверждение (бытие), когда видят утверждение (бытие), хотят видеть отрицание (небытие). Но опытный фехтовальщик сразу видит обе стороны, он воспринимает отрицание не как отрицание, а при этом включает для себя и утверждение. И то же с утверждением. В этом Тайна.

Дзягю-философ теперь обращается к Лао-цзы и дает свою интерпретацию: «Там, где вечное пребывает в состоянии небытия, мы видим тайну бытия; там, где вечное в состоянии бытия, мы можем видеть пределы небытия». Этим, говорит Дзягю, Лао-Цзы хочет показать взаимопроникновение бытия и небытия. Бытие не остается как таковое и, соответственно, небытие. Оба они готовы переходить из одного состояния в другое. В этом «текучесть» вещей, и фехтовальщик должен быть всегда начеку, чтобы встретить взаимопревращение противоположностей. Но, как только ум приостанавливается на одной из противоположностей, он теряет свою текучесть. Фехтовальщик должен всегда держать свой ум в состоянии пустоты, чтобы не возникало препятствий свободе его действий. Текучесть и пустота — это взаимообратимые термины.

Когда никаких препятствий не существует, движение фехтовальщика подобно вспышкам молнии или зеркалу, отражающему в один миг все, что появляется перед ним. Между этим движением и другим не должно быть ни малейшего интервала. Когда ум испытывает хотя бы немного сомнения, хоть малейшее чувство страха и неуверенности, это сразу же скажется на движениях фехтовальщика и повлечет за собой его гибель.

Когда «меч тайны» вне своего изначального «места», никакое ме (мею) не проявится. Этот меч стоит символом невидимого духа, поддерживающего полную активность ума и тела. Но мы никогда не можем его сосредоточить его в какой-то ограниченной части тела. Он подобен духу дерева. Если у дерева не будет этого духа, не будет ни набухших почек, ни распускающихся цветов. Его можно сравнить с духом или энергией (ки, ци) неба и земли. Если этого духа не будет, не будет грома и молнии, ливней и дуновения ветра. Хотя дух этот бесплотен и его не пощупаешь, он, вне всякого сомнения, контролирует наше существование. «Меч Тайны» должен занять место этого духа и взять на себя контроль каждого мгновения в происходящем, в том, что может случиться вовне. Для этого меч должен стать чрезвычайно подвижным, ни на мгновение не должно возникать «остановки». Как только луна появляется из-за туч, — не теряя ни мгновения, она отбрасывает свое отражение всюду, где есть вода, не зависимо от размера водной поверхности. И расстояние от луны до земли — не препятствие для лунного света. Таким же должен быть дух фехтовальщика. Вести себя так в любой ситуации, которая встретится в жизни, очень трудно. В любой ситуации, при любых обстоятельствах, встречаясь со всеми сложностями человеческих отношений, проникая в них, вращаясь в них, так трудно не слиться ни с одной, не стать рабом обстоятельств. Однако, дзенский мастер прошел через все стадии тренировки, он свободен от препятствий своей психики (от всех привязанностей). И как бы это ни было трудно, все зависит от самого фехтовальщика. Держа в руках свой меч, он может находиться в состоянии полной духовной свободы и непривязанности. Он может и не распространять свой опыт фехтовальщика на другие виды искусства, но в фехтовании он должен быть мастером самого себя, сам себе господином. А те, кто может и готов опыт своей профессии перенести на любую другую деятельность, обретают ум «повсеместной текучести». Такие люди редки. Большинство же — специалисты в своей узкой области. Во всех случаях главное — уловить изначальный ум истины и единства, который не знает ошибок, а остальное пойдет само собой.

Из этого длинного пересказа философских замечаний Дзягю Тадзима о мече мы видим, насколько глубоко метафизики дзен проникла в фехтование. На Западе могут удивляться — как дзен так тесно связан с искусством убивать? Ведь дзен — форма буддизма, а буддизм, по существу, религия сострадания. Как же дзен может одобрять ремесло фехтовальщика? Такую критику мне нередко приходится слышать от западных читателей моих книг. Но теперь, я надеюсь, они поймут, какова основа фехтования и что у нее общего с дзенской тренировкой. На Востоке большинство из тех, кто изучает какое-либо искусство, всегда подчеркивает важность «субъективной» его стороны, считая технику искусства второстепенной. Хотя каждое искусство самоценно и обладает значением в самом себе, японцы стараются использовать его для развития собственного духа. Высшая цель на пути искусства — осознание и реализация Дао или Небесного Смысла, Причины Универсума, Небесной Природы человека, пустоты или таковости вещей. Таким образом, меч уже не оружие, чтобы убивать без разбора, он — один из путей, на котором жизнь открывает нам свои тайны. Поэтому Дзягю Тадзима-но-ками и другие учителя фехтования, по сути — великие учителя жизни.

Глава 5

Чтобы еще лучше разъяснить взгляд Дзягю на отношения дзен и фехтования, я здесь резюмирую его философию и добавлю к этому трактат Такуана «Меч Тайны». Такуан, как мы уже говорили, помогал своему ученику-фехтовальщику понять значение дзен для открытия глубочайших тайников человеческой души. Хотя я и не думаю, что сам Такуан был фехтовальщиком, но он очень глубоко понимал принцип фехтования. И без сомнения, дальше всех по стопам учителя пошел Дзягю Тадзима-но-ками.