Джагер
Шрифт:
Вскочив, Вик бросился к пульту. Баграт вскинул автомат, но не успел развернуть ствол – Вик всем телом налетел на него, толкнул и ударил костяшками пальцев в висок.
Палец Баграта вдавил спусковой крючок слишком рано. Вспыхнула пелена белого света в проеме, расплавила пули, и раскаленный свинец брызнул на щеку оттеснившего Геста от арки Павла Скалозуба. От неожиданности монах открыл огонь.
Баграт скрипнул зубами, прикусив язык, в голове его будто граната взорвалась. Надвинулась железная дверца шкафа – удар! – еще раз, еще! Мелькнул перед глазами пульт, большой экран над ним, потолок – и Владыка с разбитым лицом свалился на пол, потеряв сознание.
Оглобля, про которого все успели забыть, с криком пронесся через залу
Когда Баграт упал, Вик встал перед пультом и зажмурился, пытаясь удержаться на границе двух миров. В ушах звенел крик Преподобного: «Помешай ему!» Нашарив пульт, Вик ухватил изогнутую рукоять ключа и потянул. Ничего не вышло. Он дернул сильнее, но ключ сидел мертво.
Боевая станция орбитального базирования входила в систему, созданную некогда под руководством человека, известного многим как доктор Губерт. В то время несколько десятков подобных машин были выведены на стационарные орбиты и объединены незримыми каналами связи в систему под названием «ПРО-РУС». Для их управления был разработан искусственный интеллект, получивший в лаборатории Губерта кодовое имя Осирис [2] .
Когда с наземной базы «ПРО-РУСа» пришел сигнал и станция номер 13А-67 заработала, готовясь войти в атакующий режим, Осирис, который из-за отсутствия командных сигналов из ЦУПа находился в спячке на протяжении уже почти полутора веков, пробудился. С легким удивлением, будто со стороны, он пронаблюдал, как одна из частей его рассеянного по многочисленным орбитам механического «тела» оживила свои модули и стала корректировать круглые створки фокусирующего зеркала.
2
У древних египтян имя «Осирис» означало «многоглазый».
От сердечника отошли в стороны защитные панели, разом включились шесть рабочих тел по окружности центрального устройства.
Шесть раскаленно-алых лучей протянулись от них.
Сошлись воедино, изменив угол наклона по отношению к планете.
И сияющим потоком когерентного света устремились вниз.
Через свои многочисленные оптические датчики Осирис огляделся. Определил, что остальные боевые станции по-прежнему пребывают в спячке. Вычислил координаты цели, к которой ушел поток фотонов.
Искусственный интеллект не имел личности в том смысле, в каком ею обладают люди, но он умел думать – анализировал поступающую информацию, соотносил ее с наличествующей в его базах данных и выстраивал на этой основе алгоритмы дальнейшего поведения.
И сейчас, если бы у него был лоб, Осирис нахмурил бы его.
Он подумал:
ГМ. ЧТО ЭТО ПРОИСХОДИТ ВНИЗУ?
…Старый Гуго любил высоту. На верхотуре он чувствовал себя моложе, бодрее, там ему лучше думалось. Невзирая на больные суставы, каждый день, если только Москву не поливало дождем или над ней не бушевали вьюги (впрочем, зимы после Погибели стали совсем мягкими), Гуго выбирался на крышу башни родного клана, становился на самом краю и благосклонно разглядывал город, где прошла вся его жизнь. Вот и сейчас он стоял, сложив руки на груди и щурясь на сильном ветру, смотря в сторону Цитадели топливных кланов, маячившей неподалеку от Храма, где обосновался Орден Чистоты. От своего деда Гуго слышал, что здание Цитадели с ее стеной и башнями когда-то называли не то Кремлем, не то Крамлем, он точно не помнил. И обитал там главарь величайшего в этих землях древнего клана, победившего всех соперников, подчинившего окрестные земли аж до самого Урала, а то и дальше, захватившего
Над Москвой висела сплошная пелена туч – темная, рыхлая, скрывшая небо от горизонта до горизонта. Скоро дождь, решил Гуго, и это хорошо. Дождя давно не было, с тех самых пор, как отряд башмачников ушел вместе с монахами в Пустошь.
Ветер подул сильнее… и вдруг стих. Великая тишь накрыла Москву. Глухая тишина, мертвенная, тревожная. Что происходит? Гуго подался вперед. Слева над крышами взвилась стая ворон, закружилась черным смерчем и рассыпалась. Но и карканье птиц не нарушило странной тишины – оно будто увязло в ней и мгновенно смолкло. Старик поморщился, положил ладонь на плешивую седую голову, нажал на макушку и пробормотал:
– Да что же это давит так?
А потом вскрикнул. Присев, отшатнулся назад и упал на спину.
Пробив облака, с неба на Москву пал сияющий столб огня.
Может, это был и не огонь, но Гуго показалось именно так. Пламенный столб шириной в сто обхватов – хотя и это, скорее всего, лишь почудилось старику – врезался в землю, и у основания его вспыхнул яркий свет.
Гуго на спине стал отползать от края, безумными глазами наблюдая за тем, как луч ползет к Храму, ножом разрывая облачное одеяло, оставляя позади широкую прореху, и как конец его чертит по городу раскаленную, плавящуюся линию.
Старик перевернулся, скребя ногтями по бетону, наконец сумел встать и рванулся на подкашивающихся ногах к лестнице, вопя во всю глотку:
– Архип! Архип! Беда! Кара нам пришла за грехи наши!
Гест сидел, привалившись спиной к лафету катапульты. Он хрипел и задыхался. Пули из оружия Скалозуба попали ему в грудь и, будто пальцы мутанта с острыми, как лезвия, когтями, пронзили, разодрали в клочья его легкие.
Ильмар огляделся. Монах с пулеметом исчез, в комнате за аркой было тихо. Оглобля, втолкнув пулеметчика в проем, вопросительно смотрел на атамана.
Оскалившись, Ильмар шагнул к Гесту, нагнулся и схватил за ворот. Сжал руку в кулак. Голова Преподобного упала на грудь, Ильмар тряхнул его, и она запрокинулась. Глаза братьев встретились. Гест что-то неслышно прошептал и попытался плюнуть Ильмару в лицо. Тот расслышал тихий хрип:
– Пре… датель…
– Будь ты проклят, брат! – сказал Ильмар и занес руку с перстнем, чтобы воткнуть отравленный шип ему в лицо.
Оглобля встал рядом, с любопытством наблюдая за происходящим. Атаман застыл, так и не ударив. Он пошел в поход именно за этим – убить брата. Не взорвать Храм, не стать хозяином Москвы, это было вторичное, главной целью после того, как по приказу Геста его бросили в подвалы Храма за переговоры с мутантами, после того, как он сбежал оттуда и создал свой клан, являлась смерть брата, а все остальное подчинялось этому. И теперь Ильмар не мог убить его! Не мог одним движением руки довершить то, на что потратил столько времени и усилий! Лицо атамана Креста исказилось от напряжения, заиграли желваки на скулах, глубокие резкие морщины двумя полукружьями пролегли от крыльев носа ко рту.
– Башмачник! – выдохнул Ильмар, распрямляя спину. – Пика у тебя еще?!
Гест в упор смотрел на него. Левая рука его пряталась в кармане, пальцы сжимали последнюю гранату.
– Добей! – велел атаман и отступил.
Оглобля, пожав плечами, вытащил из-за голенища пику и нацелил острием в покрытый бисеринками пота острый кадык человека на полу. На пути к собственному клану он мог убить кого угодно: хоть Владыку, хоть ребенка…
Ильмар попятился. Он хотел отвернуться, но не мог. Отступая, атаман неотрывно смотрел на сутулую спину долговязого убийцы, приготовившегося лишить жизни его брата. И никто из них не слышал, как с лестницы в залу скользнул воин киевского Храма Мирч Сельмур.