Джан — глаза героя
Шрифт:
Обнаружив у нее во дворе хозяйское имущество, пес бесстрашно врывался «во вражеское расположение» и уволакивал домой отбитые трофеи.
Вскоре после тою, как Джан появился в семье Сердюковых, в мире произошли величайшие события. От этих событий зависели судьбы народов, и в жизнь каждого маленького человека они также вносили большие перемены. Война была победоносно закончена. Семьи снова собирались у домашних очагов, и вся страна переходила к мирному восстановительному труду.
Дети, в первые месяцы войны уехавшие от родителей в эвакуацию, почти взрослыми людьми возвращались домой.
В семье Сердюковых были отпразднованы сразу три торжества.
Их дочка Лида окончила медицинский институт и уже работала в госпитале. Возвращалась домой она не одна — муж ее, молодой военный врач, находился за границей в длительной командировке, но с Лидой приехал еще один, совсем новый, член семьи — крошечная Лариска.
Так, задним числом, отметили сразу окончание вуза, свадьбу и рождение внучки.
Джан был очень недоволен таким нашествием родственников. С тревогой и подозрением следил он за выражениями семейной радости. Он решительно не допускал никаких объятий и ласк этой, неизвестной ему, дочери. Пусть она кидается, сколько ей угодно, на мать, но не на его сокровище!.. Аррр-рр!..
Лиду сначала это очень смешило, потом возмутило. Она обиделась, попробовала воевать и даже поплакала от досады, но… с Джаном нельзя было не посчитаться. И она уступила.
Зато Лариска совершенно неожиданно нашла в Джане верного друга. С чисто собачьей чуткостью Джан — первый во всем доме — разобрался в чувствах хозяина и, оценив, насколько дорога ему маленькая внучка, распространил на малютку свои заботы и попечение.
Он дошел до того, что оберегал ее от матери и бабушки, сторожил ее колыбельку и недовольно бурчал, когда кто-нибудь, кроме него и хозяина, осмеливался просовывать нос под кисейные занавески коляски.
Как это обычно бывает с собаками, вместе с обожанием в Джане выросла уверенность в том, что его хозяин не только самое лучшее, но и самое могущественное существо во всем мире.
Нужно было видеть, с какой гордостью и торжеством он выступал с ним рядом!
На общем собрании инвалиды единогласно выбрали Семена Гавриловича председателем профессиональной организации, и он принялся деятельно помогать рождению следующих цехов предприятия.
Вскоре вырос и заработал новый цех, где изготовляли блокноты, записные книжки, тетради, альбомы для рисования. Множество необходимых и полезных вещей изготовлялось руками инвалидов в этом цехе из остатков и обрывков бумаги.
Металлический цех начал вырабатывать скрепки, кнопки, булавки и другие изделия. Для этого использовалась металлическая стружка, а также отходы различных производств.
Вслед за этими тремя цехами и наждачный цех включился в производство.
Отделы Всероссийского общества слепых, пока они не окрепли, получали щедрую помощь от государства, и во всех городах началась работа по устройству труда и быта инвалидов.
Коллектив получил разнообразные станки и машины для высекания и штампования картонных коробочек, стаканчиков, различной посуды и упаковки из картона, из бумажной массы, из стружек, пластмассы и щепы. Станочки для производства сумок из кожи, дерматина и различных подделок под кожу, машинки для штампования кнопок, скрепок, футляров и множества всяких изделий.
Трудовой коллектив все шире разворачивал свою работу. А заказы все прибывали и прибывали.
Тысячи производств заработали после войны с удвоенной и утроенной нагрузкой. Жизнь забила ключом. Многим производствам требовалась тара, изящная и дешевая упаковка. Коробочки, стаканчики, футляры и коробки нужды были и для духов, и пудры, и для лекарств, и для кондитерских товаров, и мороженицам, и под канцелярские принадлежности, и для фотографической промышленности.
Год комбинат закончил с миллионной прибылью.
Решено было не тратить больше денег на аренду дач под мастерские и общежития, а поскорее достраивать комбинат с новыми корпусами цехов, общежитиями, столовой и разными хозяйственными зданиями.
Семен Гаврилович не скучал больше. Он снова чувствовал себя винтиком в огромном механизме общественной стройки.
Он и его верный Джан все больше «отбивались» от дома.
— Забегут, поедят — и снова до вечера нету, — добродушно ворчала Нина Александровна.
Но слишком большая нагрузка, конечно, сказалась на неокрепшем здоровье Семена Гавриловича. Он начал быстро худеть. Головные боли мучили его, как в первый год после контузии.
Вырезая на своем станке углы для картонных коробочек, Семен Гаврилович рассказывал товарищам о международных событиях, о новостях в нашей стране, о достижениях в науке, технике и искусстве.
Под стук высекалки он умел просто и хорошо побеседовать обо всем, что было близко и интересно для каждого советского человека. Он обсуждал с товарищами прочитанное, а если, случалось, чего-нибудь не знал, — обещал справиться, почитать дома и не забывал вернуться к этому в следующий раз.
Однажды во время такой беседы ему стало нехорошо. Врач определил сильное нервное переутомление, и, несмотря на все отнекивания, товарищи настояли на том, чтобы Семен Гаврилович взял отпуск, отдохнул бы и подлечился.
В цехе стало скучнее без рассказов и бесед председателя.
Семен Гаврилович тоже скучал без товарищей и часто навещал мастерские и общежитие.
У Джана сегодня все шло как-то невпопад: утром ему не терпелось побегать, и он утомил хозяина, ведя его слишком быстро.
Джан чувствовал, что хозяин чем-то раздосадован, озабочен. Он не шутит сегодня, не улыбается, не разговаривает с ним.
И собака виновато вглядывалась в его лицо.
В просторных комнатах старинной дачи работали мастера картонажного цеха.
По широким ступеням Джан ввел хозяина через стеклянную галерею в зал. Издали пес услышал мерный стук высекалок и замахал пушистым хвостом, а войдя в двери, дал знать о себе гулким басом: — Гав! Гав!
Высекалки замолкли:
— А-а, Семен Гаврилович! А мы только-только о вас вспоминали.
— Как отдыхаете? Что сказал доктор?
— А мы уже соскучились…
— Что новенького под луною, рассказывайте!..
— Сюда, председатель, сюда!
Здороваясь, Семен Гаврилович снял с Джана шлейку и повесил ее на обычное место. Джан получил разрешение: «Иди погуляй!» — и побежал было в сад, но вдруг вспомнил, что, отпуская, хозяин не погладил его, и тихо вошел снова в комнату.