Джангар.Калмыцкий народный эпос(перепечатано с издания 1977 года)

Автор неизвестен

* * *

Долго скакал по мангасской земле Богдо, Каждого встречного богатырь окликал, Где пребывает Хонгор — не ведал никто. Долго нойон скакал. Наконец отыскал Хижину. В ней старуха седая жила, Чарами колдовства обладая, слыла Доброй волшебницей в странах восьми племен. Спешившись, в хижину эту вошел нойон. «Матушка! — молвил, — скажите: где Хонгор мой? Место вы мне укажите, где Хонгор мой. Перед мангасами не трепещите сейчас, Не сомневайтесь в моей защите сейчас, Вам я за Хонгра полмира готов отдать!» И чародейка на дереве стала гадать. [13] Вот что сказал ей волшебный брусок сперва: Хонгор лежит в желудке жадного льва, Спящего на волнах степного песка. Вот что сказала вторая нарезка бруска: Хонгор в желудке щуки огромной лежит, Щука на дне океана укромно лежит. Третья нарезка такой ответ принесла: Хонгор лежит в желудке седого орла, В черной скале орлиное свито гнездо. «Хонгор в одном из этих желудков, Богдо!» — Так чародейка сказала богатырю. «В счастье пребудьте, матушка, благодарю», — Молвил нойон и помчался разыскивать льва. За шесть недель он проехал шестьсот бэря! Лев и орел поклонились ему, говоря: «Джангар,

сияющий святостью божества, Ни в одиночку, великий Богдо, ни вдвоем Не пожирали мы Хонгра, клятву даем!» И властелин отпустил их и поскакал Берегом черного моря, подножьями скал. Вот миновала неделя, другая за ней,— Видит он: на расстоянии бердыша, В шесть шириною, длиною в сто саженей — Черная щука лежит, тяжело дыша, Черная щука лежит на прибрежном песке. Спешившись, в землю воткнув сандаловый дрот, Бросился Джангар с мечом обнаженным в руке. Только приблизился н адва шага вперед,— Щуку, видать с перепугу, стошнило. И вот Выпал на землю из бычьей кожи мешок. Щука взмахнула хвостом и в пучине вод Скрылась. И Джангар, мешок развязав, извлек Алого Хонгра, стальные цепи разбил. Связанный путами из человеческих жил, Хонгор уже почти не дышал, но жил. Радостным ржаньем рыжий скакун возвестил Тварям вселенной о том, что Хонгор спасен. Хонгру в уста и в ноздри вдунул нойон Белый аршан, сознанье вдохнул в него, Дал ему часть снаряжения своего И посадил на коня своего потом, И поскакал Аранзал знакомым путем. Долго неслись в прозрачно-красной пыли И, наконец, у Кинясовой башни сошли. Хонгра Багряного конь, не касаясь земли, С радостным ржаньем к ним прибежал издали. Всех скакунов на свете милее — свои! Соединили мягкие шеи свои Лыско и Рыжко, умильно глядели они, Будто друг друга обнять хотели они… Сказывают: узнав, что ликуют враги, Ибо у Джангра сломан сандаловый дрот, — Вскинул на плечи бурдюк с аракой Шикширги, Посох дубовый схватил и пустился вперед. У великана такие были шаги: Малые горы шагом единым он брал И перешагивал через большой перевал, Дважды шагнув… Громоподобный крик Мир сотрясает: увидел Хонгра старик! «Хонгор ли это, солнце мое на седле, Хонгор ли это, единственный на земле, В бурях еще не окрепший детеныш орла?» Кинулся к сыну, бросив бурдюк с аракой. Джангар великий, боясь, как бы старец такой Хонгру бока не помял, — подушку с седла Быстро схватил и меж ними ее положил, И, отуманенный счастьем, в избытке сил, Сына в объятья свои Шикширги заключил, Вместе на землю свалились отец и сын,— Еле разнял их потом нойон-властелин. Голод и жажду хмельной аракой утолив, Горькие думы развеяв и прочь удалив, Сели герои в ратных доспехах своих На быстроногих, гривастых коней верховых. Хонгор Багряный вырвал с корнем сандал, Сучья содрал на ходу, скакуна погнал. Загнанных в кучу мангасов он увидал: Тяжелорукий Савар и Строгий Санал С остервенением нападали на них, Знатных рубили, щадили черных одних. Тут замечает Джангар, великий нойон, Злобного хана Киняса в прозрачной пыли. Напоминающее ночной небосклон, Черное с искоркой знамя мелькало вдали. Челюсти сжав, нойон поскакал вперед В хана Киняса направил сандаловый дрот. Злобный Хара Киняс перепуган вконец: Близится Джангар с конем уд алым своим… А в это время с огромным сандалом своим, Волком на беззащитное стадо овец, Хонгор на войско мангасов напал, разъярен, И разбросал это полчище на семь сторон. Вот, наконец, посчастливилось и ему! Видит: к поросшему таволгою холму, Жалкую душу спасая, несется Цаган. Неукротимый за ним поскакал великан,— Только Цагана видел он перед собой! В таволжниках закипел богатырский бой. Загрохотали громы, ветра поднялись, Богатыри воедино в схватке слились, А не свалили друг друга с коней своих. Освободиться решив от одежд боевых, Наземь сошли, ибо видели: каждый в седле Крепко сидит… «Если только на этой земле Вечного нет ничего, если, наоборот, Истина — то, что всему на земле свой черед, Если, Цаган, не пристрастны бурханы к тебе, — Я победителем буду в этой борьбе!» — Хонгор воскликнул. Почуял вождь храбрецов: К мышцам прибавилась мощь пятерых бойцов!

13

Особый вид гадания с помощью нарезок на деревянном бруске.

Бросился на Цагана. Зубами скрипя, С силой такой перекинул через себя, Что повалился многовековый сандал. На четвереньки мангасский воин упал, И не успел он опомниться, — вырос над ним Хонгор огромный, как тысячелетний ствол. Хонгор к земле пригвоздил его локтем стальным, Локтем стальным позвоночный хребет расколол. Жалкий Цаган под кудрявым сандалом лежал, Руки и ноги раскинув, дрожмя дрожал, Крикнуть пытался, но, видно, от крика отвык, Не выговаривал слова простого язык… Хонгор связал посреди дороги его, Хонгор скрутил и руки и ноги его, Вниз головой привязал его к заду коня. И поволок побежденного силача, И поволок полоненного палача, Сивого Лыску по скалам торчащим гоня, Сивого Лыску по топям и чащам гоня. Так поволок он мучителя своего, Так поволок победителя своего. В это же время Джангра сандаловый дрот Хана Киняса догнал, а мангасский сброд Бросился хану Кинясу на помощь, но вдруг Савар примчался; не выпуская из рук Тяжкой секиры, мангасам путь пересек. Злобного хана Киняса великий вовек Джангар нагнал и поднял на дроте своем Тучного хана вместе с огромным конем. Хонгор окинул поле взглядом одним, Джангра Богдо герой увидал вдалеке, — Пестрое, желтое знамя держал он в руке, Связанный лютый Киняс лежал перед ним. Он увидал: Санал и Савар вдвоем Гнали к нойону Богдо мангасскую рать, И восклицали мангасы: «Клятву даем Подданными нойона великого стать На протяжении года и тысячи лет!» Двинулся Хонгор Саналу и Савру вослед, Бросил Цагана к ногам владыки Богдо. Богоподобный Джангар, великий Богдо, Вызвал святой, драгоценный, живительный дождь — Ожили мертвые станы богатырей. Вызвал святой, драгоценный, целительный дождь — Зажили черные раны богатырей. Сели богатыри на горячих коней, К башне Киняса помчались ветра быстрей, Спешились у чешуйчатых светлых дверей. Людям досталась добыча богатая там. К подданным всех четырех Кинясовых стран Послано было четыре глашатая там: Сломлен

Киняс, жестокий мангасский хан! К пиршеству приступил богатырский стан. Вот на пятнадцатый день к нойону пришли Все племена четырех Кинясовых стран, Жители покоренной Кинясом земли. Джангар-нойон даровал свою милость всем, Снял он с подвластных племен мангасский ярем. Джангар великий верности принял обет, Принял присягу на год и тысячу лет, И приказал Ке Джилгану Джангар-нойон Ведать перекочевкою вольных племен. Башню Киняса разрушив, к Бумбе своей Двинулось полчище желтых богатырей, Хана Киняса, мангасского палача, Вместе с Цаганом его — за собой волоча. Неукротимый Хонгор помчался вперед. Так восклицал он: «Видно, всему свой черед, Вечного нет на этой земле ничего. Вот наконец наступило мое торжество! Вот он, день моей мести, сверкавший вдали! Братья! Тащите их по лесам и горам! Братья! Тащите их по степям и морям! Братья! Да вспомнят они, как меня волокли! Как превратили мое молодое лицо, Солнцу подобное, в тлеющую золу; Как мое статное тело скрутили в кольцо; Как волокли меня со скалы на скалу; Как раздробили двенадцать ребер моих; Как не давали мне в жарких пустынях сухих Капельки влаги в течение многих недель; Как привязали меня ко хвосту коня; Как, черноверцы, придумывали для меня Пытки, народам неведомые досель!» Джангар отправил вперед четырех гонцов, И повелел глашатаям славный нойон: «Четверо ханов мангасских побеждены! К башне Богдо соберите со всех концов Подданных необозримой нашей страны, На торжества зовите, на пир, на арзу!» Всадники мчались, опережая грозу, Беркутом быстрым казался каждый скакун, И расстояния в целых двенадцать лун Богатыри покрывали в двенадцать дней. У пестро-желтой башни сошли с коней. Возле сандалов кудрявых, в прохладной тени, В многозеленом лесу расселись они, А скакунов отпустили на бархат травы. И, приготовленную во дворах Сунгурв ы — Первого богача необъятной земли,— Знатных нойонов сыны араку везли На пятистах вороных, запряженных в арбы. В сутки тысячу раз от Эрцеса-реки Мчались арбы с бурдюками хмельной араки. Радостно пиршество после долгой борьбы! Семьдесят языков благодатной земли К башне стекались. С поклоном и аракой Ханы шести государств к нойону пришли, Празднества длились дважды сто сорок дней. Так утвердился в стране желанный покой. Солнце бессмертия засияло над ней. Счастья и мира вкусила эта страна, Где неизвестна зима, где всегда — весна, Где, не смолкая, ведут хороводы свои Жаворонки сладкогласные и соловьи, Где и дожди подобны сладчайшей росе, Где неизвестна смерть, где бессмертны все, Где небеса в нетленной сияют красе, Где неизвестна старость, где молоды все, Благоуханная, сильных людей страна, Обетованная богатырей страна.

ПОСЛЕСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА

Когда приходилось спрашивать шестилетнего калмыцкого мальчика: «Где находится ближайший хотон?» — он уверенно отвечал: «Поезжайте на северо-восток».

Этому не надо удивляться. В обширной степи, в этом ковыльном океане, географические понятия входят в сознание с детства: иначе не проживешь. Здесь мало рек, крупных дорог, редки дома, — поневоле развивается острая наблюдательность. Опознавательными знаками путнику служат незаметное изменение цвета травы, неглубокая балка, одинокий тополь. Вы видите горизонт: зеленая краска сливается с темно-синей, и какие-то золотые дуги то возникают, то пропадают. А калмык скажет вам, что вдали — пологий холм, что по холму скачут сайгаки (антилопы), что всего их шесть, что матка оторвалась от них на расстояние длиною в повод коня.

Этой наблюдательностью, поистине поразительной, отмечена богатая изустная поэзия калмыков. В «Джангариаде» первоначальная, стихийная наблюдательность стала высоким искусством, воссоздающим тончайшие оттенки живого слова, душевных движений.

Поэтическая ткань «Джангариады» замечательна соседством очень сложных, исполненных символического значения рисунков с самыми простейшими узорами, философские стихи сменяются по-народному остроумными стихами-загадками.

Отец спрашивает у дочери-невесты:

Что тебе, желанная, дать, Что тебе в приданое дать?

Дочь просит дать ей весь последний приплод скота. Мудрецы объясняют удивленному хану-отцу эту просьбу так: «Всему нашему племени следует перекочевать в страну жениха».

Я долго не мог понять это решение «белых мудрецов», пока мне не растолковал его один яшкульский гуртоправ. «Овца, — сказал он, — всегда побежит за своим ягненком, весь скот побежит за своим приплодом, а если скот побежит, разве люди останутся на месте? Вот почему мудрецы решили, что всему племени следует перекочевать в страну жениха».

Прелесть подобных загадок усиливается тем, что они являются не вставками-украшениями, а органическими элементами повествования, движущими вперед течение сюжета.

Так же естественно возникают в поэме страницы и строки философского, символического звучания. «Джангариада» — поэзия символов. Повседневная жизнь кочевника, возведенная в идеал, — так можно охарактеризовать эту символику — земную, праздничную, дышащую запахами степи.

Очень многое роднит «Джангариаду» с поэтическими изустными произведениями народов, близких калмыкам по историческому укладу своей жизни, например, с народным творчеством казахов и киргизов. Здесь мы найдем те же картины кочевого быта, тот же суровый пейзаж Центральной Азии. Вместе с тем «Джангариада» приобщает нас к гораздо менее знакомому нам миру — культуре Китая, Тибета, Индии. Упоминаемая в калмыцкой поэме священная Сумеру-гора воспевается и в индийском эпосе «Махабхарата». В отдельных терминах обрядового характера, в изречениях религиозно-нравственных, наконец, в самой символике «Джангариады» мы легко угадываем влияние буддийской, тибетско-индийской культуры.

Следует сказать, что в калмыцком эпосе символические строки, как в произведениях позднейших художников-реалистов, нередко играют одновременно и чисто служебную роль, что придает им особую силу.

Юный Шовшур встречает прежних подданных Джангара, выгнанных чужеземным ханом на горько-соленые земли, к ядовитому морю. Они говорят:

В рабстве томились в единой надежде мы: Джангар прибудет, Джангар освободит.

Слова эти необходимы для дальнейшего развития сюжета: без них. Шовшур не знал бы, что перед ним — его соплеменники. Но смысл этих слов гораздо шире, значительней: «Джангар прибудет, Джангар освободит», — эти слова калмыки повторяют на протяжении многих столетий. «Джангариада» была для калмыков не только литературным произведением, но и символом их национальной гордости, их источником сил, их утешением.

Мне часто приходилось бывать в калмыцкой степи и в мирное время, и в дни войны, и всюду — в улусных центрах и в маленьких аймаках — убеждался я в горячей любви калмыков к своему поэтическому творению. «Оказывается, и в Москве знают о нашем „Джангаре“», — говорили колхозники, но в голосах слышалась удовлетворенность, а не удивление.

Однажды недалеко от Хулхуты лопнул скат нашей машины, и мы провели несколько часов в дорожной будке. Там за длинным узким столом сидели чабаны, рабочие дорожной бригады, шоферы и пили соленый калмыцкий чай, заваренный вместе с маслом и бараньим жиром. Когда мой спутник спросил, где здесь живет поблизости хороший джангарчи — исполнитель песен «Джангариады», — все рассмеялись. «Каждый из нас — джангарчи», — сказал водитель грузовой машины и запел главу о Савре Тяжелоруком. Все присутствующие, как бы соревнуясь, исполнили свои любимые места из народной поэмы. Тогда же один маленький старик в островерхой барашковой шапке рассказал нам легенду о создании калмыцкого эпоса:

«В драгоценное изначальное время, когда степь успокоилась после топота могучих коней, когда были подавлены все враги Бумбы — страны бессмертия, Джангар и его богатыри заскучали. Не стало сайгаков, чтобы поохотиться на них, не стало соперников, чтобы помериться с ними силою. Скука, как туман, вползала в страну Бумбы. Тогда, неизвестно откуда, появилась женщина, но еще не жена, и была она великой красоты. Она вошла в кибитку, где восседали семь богатырских кругов, и круг старух, и круг стариков, и круг жен, и круг девушек, — и запела.

Запела она о подвигах Джангара и его богатырей, об их победах над несметными врагами, о Бумбе, стране бессмертия. От теплоты ее голоса рассеялась скука, как туман под лучами солнца. Так родилась наша великая песнь. Богатыри, слушая ее, становились снова веселыми и жизнелюбивыми, и Джангар приказал им заучить ее. С той поры появились джангарчи, над вечнозеленой землей Бумбы зазвенела наша великая песнь, — поют ее и поныне».

Много таких легенд вокруг «Джангариады» возникло в калмыцкой степи, эти легенды подчеркивали особое значение эпоса как национального сокровища. Интересно сообщение известного монголоведа академика Б. Я. Владимирцова. По его словам, до революции ни одно празднество не обходилось без выступления певца «Джангариады». «Эти певцы, — пишет он, — выходили почти всегда из простого народа, обучались по призванию искусству петь национальную поэму… и исполняли „Джангар“ из любви к этому народному достоянию, ради славы».