Джедай почти не виден
Шрифт:
— Это понятно. Только вам это зачем?
— Его любит Лея, значит терплю я.
Вошедшая дочь, кажется, слышит последнюю фразу. Но предпочитает на ней не акцентироваться, а просто несколько минут поболтать с мужем. Наконец разговор окончен.
— Ты что-то хотела?
— Он страшный… — крепко прижимающая сына к груди Лея испуганно мотает головой в сторону императорских покоев, безошибочно определяя источник густой темной силы старого ситха. — Можно я здесь переночую?
— Разумеется.
Дочь благодарно кивает и начинает устраиваться. Я перебираюсь в медитационную
— Это же ужасно. Много лет бок о бок с таким чудовищем. Как ты терпел?
— Нормально. Сам такой же. Ворон ворону око не выклюет.
— Перестань. Ты… ты не такой. То есть ты совершал много ужасных вещей, подчиняясь его воле. Только я не верю, что ты подчинялся ему только из страха. Было же что-то еще?!
— Да. Я его уважаю.
— Как?! Он же относится к тебе как… как к вещи!
— Не он первый. Я родился вещью. Не забывай. Я — раб с Татуина. С пяти лет чинил всякий электронный хлам, который потом перепродавал мой владелец старьевщик Уотто. Это дело мне нравилось, но лет с семи я четко знал, что если мои поделки не будут приносить прибыль, меня продадут отдельно от матери.
— Куда можно продать семилетнего ребенка?
— Мало ли на Татуине борделей для извращенцев. Хороший стимул сталь лучшим механиком того захолустья, верно?
— И ты это понимал?
— В общих чертах, да.
— А мать?
— А что она могла сделать? Разве что убеждать: «Постарайся, сынок. Ты у меня совсем взрослый». В общем, рыцарь Квай-Гон Джинн оказался первым, кто отнесся ко мне как к ребенку.
— Как это?
— Ему, здоровому, сильному мужику, было неловко пользоваться моей помощью. Наверное, поэтому я и побежал за ним как собачонка.
— Но очень скоро оказалось, что джедаям нужен твой дар Избранного, почти так же, как татуинскому старьевщику — твой талант ремонтника.
— Вроде того. А рядом был Шив Палпатин, который помогал по мелочи, находил время поговорить по душам, давал советы, не отмахиваясь, когда просят. И не требовал немедленной отдачи. Смеялся: мол, станешь гранд-магистром Ордена, не забывай старого больного пенсионера Палпатина.
— Но потом…
— Потом я его ненавидел за то, что не дал мне подохнуть. В ответ он заставил меня жить, научив не прятаться от гнева и боли, а управлять ими. Я смирился и старался быть верным моему владыке. Не потому что полностью разделял его представления о будущем галактики, на это мне было плевать, а потому что считал верность этому человеку правильной. Потом он начал сходить с ума. Я это видел. Опасность темной стороны — риск активировать такой эмоциональный всплеск, который не сможешь контролировать. Возможно, в этом есть доля моей вины: не трать учитель время на балбеса-ученика, возьми я на себя чуть больше государственных забот…
— Жалеешь его?
— Не знаю. Едва ли я умею кого-то жалеть. Но если так, то я первый человек в галактике, испытывающий это чувство по отношению к темному владыке ситхов Дарту Сидиусу.
—
— А кто еще?
— Ужасно. Слушай. А Таркин был в курсе того, что ситху опасен резкий всплеск эмоций?
— Хатт его знает. Публично он всячески подчеркивал, что всерьез ко всем этим шаманским штучкам не относится. Но как-то уж очень напоказ.
— Ага. Таркин же тогда официальным фаворитом императора считался? А ты ему тапки с газетой в зубах приносил?
— Ну, да. Поцапался я с Палпатином перед этим. Вот император и приказал в воспитательных целях для усмирения гордыни выполнять все приказы гранд-моффа.
— Он, не будь дурак, и подсуетился: взорвал Альдераан с расчетом стать неформальным правителем при сбрендившем императоре.
— Это он зря. При сбрендившем ситхе вернее всего стать покойником. Хотя, логично. Я закрылся всем, чем мог, и то так ударило, словно голова взорвалась, а для Сидиуса это стало неожиданностью.
— Почему ты его не остановил? — впервые при упоминании трагедии Альдераана в голосе Леи нет обвинения. Только горечь.
— Переть против фаворита, у которого в руках карт-бланш от императора, оказалось слабо.
— Прости, отец.
Молчу. Потому что просто не знаю, как ответить. Такого поворота я не ждал. Не надеялся даже. Помолчали. Поговорили о чем-то менее значимом. Дочь уснула под утро. У меня сна не в одном глазу. Медитирую с голокроном в руках.
* * *
Утром вполне свежая и выспавшаяся Лея критически осмотрела мой флотский китель. Поправила фуражку так и эдак. Покачала головой.
— Нет, нехорошо. Простовато, как-то. Стоп. Знаю!
Дочь срывается с места и возвращается с ситхским балахоном, в котором она с Люком несколько дней назад джедаев кошмарила. Вооружившись ножницами и булавками шустро превратила его в легко закрепленный на плечах плащ. Лицо полузакрыто капюшоном.
— Ситх на госслужбе. Самое то.
Согласен, внушительно вышло. И правительственный запрет демонстрировать свое лицо галактической общественности никто не отменял.
Завтрак вышел практически семейный. Палпатин, Люк, Лея, королевская троица с Набу. Белоснежная скатерть, хрусталь — фарфор и хаттова прорва ножей и вилок. Сейчас мы с сыном облажаемся. Или нет? Лея начинает мысленную трансляцию инструкции по эксплуатации столовых приборов дворцовой модификации. Палпатин с милейшей улыбкой на лице пытается ставить помехи, но отвлекается на милое щебетание коварной внучки.
— Ваше величество, позволено ли мне называть вас дедушкой?
— Конечно, дитя.
— Спасибо, дедушка Шив.
Император практически поперхнулся куском бекона, а мы с Люком успели уловить очередную порцию знаний в области этикета. Благо «дедушка» к нам охладел и вовсю сканирует внучку. Та не лукавит. Хотя никаких особо теплых чувств к новоявленному родственнику не испытывает. Просто решила, что всем будет спокойнее, если не избалованный простым человеческим общением Палпатин не изобразит, а почувствует себя членом семьи.