Шрифт:
О. Генри
Джефф Питерс как персональный магнит
Джефф Питерс делал деньги самыми разнообразными способами. Этих способов было у него никак не меньше, чем рецептов для изготовления рисовых блюд у жителей Чарлстона, штат Южная Каролина.
Больше всего я люблю слушать его рассказы о днях его молодости, когда он торговал на улицах мазями и порошками от кашля, жил впроголодь, дружил со всем светом и на последние медяки играл в орлянку с судьбой.
– Попал я однажды в поселок Рыбачья Гора, в Арканзасе, рассказывал он.
– На мне был костюм из оленьей шкуры, мокасины, длинные волосы и перстень с тридцатикаратовым брильянтом,
В то время я был доктор Воф-Ху, знаменитый индейский целитель. В руках у меня не было ничего, кроме великолепного снадобья: "Настойки для Воскрешения Больных". Настойка состояла из живительных трав, случайно открытых красавицей Та-ква-ла, супругой вождя племени Чокто. Красавица собирала зелень для украшения национального блюда - вареной собаки, ежегодно подаваемой во время пляски на Празднестве Кукурузы, - и наткнулась на эту траву.
В городке, где я был перед этим, дела шли неважно: у меня оставалось всего пять долларов. Прибыв на Рыбачью Гору, я пошел в аптеку, и там мне дали взаймы шесть дюжин восьмиунцевых склянок с пробками. Этикетки и нужные припасы были у меня в чемодане. Жизнь снова показалась мне прекрасной, когда я достал себе в гостинице номер, где из крана текла вода, и бутылки с "Настойкой для Воскрешения Больных" дюжинами стали выстраиваться передо мной на столе.
– Шарлатанство? Нет, сэр. В склянках была не только вода. К ней я примешал хинина на два доллара, да на десять центов анилиновой краски. Много лет спустя, когда я снова проезжал по тем местам, люди просили меня дать им еще порцию этого снадобья.
В тот же вечер я нанял тележку и открыл торговлю на Главной улице. Рыбачья Гора, хоть и называлась Горой, но была расположена в болотистой, малярийной местности; и я поставил диагноз, что населению как раз не хватает легочно-сердечной и противозолотушной микстуры. Настойка разбиралась так шибко, как мясные бутерброды на вегетарианском обеде. Я уже продал две дюжины склянок по пятидесяти центов за штуку, как вдруг почувствовал, что кто-то тянет меня за фалды. Я знал, что это значит. Быстро спустившись с тележки, я сунул пять долларов в руку субъекту с немецкой серебряной звездой на груди.
– Констебль, - говорю я, - какой прекрасный вечер!
А он спрашивает:
– Имеется ли у вас городской патент на право продажи этой нелегальной бурды, которую вы из любезности зовете лекарством? Получили ли вы бумагу от города?
– Нет, не получал, - говорю я, - так как я не знал, что-то город. Если мне удастся найти его завтра, я достану себе и патент.
– Ну, а до той поры я вынужден прикрыть вашу торговлю, говорит полисмен.
Я перестал торговать и, вернувшись в гостиницу, рассказал хозяину все, что случилось.
– У нас, на Рыбачьей Горе, вам не дадут развернуться, сказал он.
– Ничего у вас не выйдет. Доктор Хескинс - зять мэра, единственный доктор на весь город, и власти никогда не допустят, чтобы какой-то самозванный целитель отбивал у него практику.
– Да я не занимаюсь медициной, - говорю я.
– У меня патент от управления штата на розничную торговлю, а когда с меня требуют особое свидетельство от города я беру его, вот и все.
На следующее утро иду я в канцелярию мэра, но мне говорят, что он еще не приходил, а когда придет неизвестно. Поэтому доктору Воф-Ху ничего не оставалось, как снова вернуться в гостиницу, грустно усесться в кресло, закурить сигару и ждать.
Немного погодя подсаживается ко мне молодой человек в синем галстуке и спрашивает, который час.
– Половина одиннадцатого, - говорю я, - а вы Энди Таккер. Я знаю некоторые ваши делишки. Ведь это вы создали в Южных штатах "Универсальную посылку Купидон". Погодите-ка, что в ней было. Да, да, обручальный перстень с чилийским брильянтом, кольцо для венчания, машинка для растирания картофеля, склянка успокоительных капель и портрет Дороти Вернон (1) - все за пятьдесят центов.
Энди был польщен, что я помню его. Это был талантливый уличный жулик, и, что важнее всего, он уважал свое ремесло и довольствовался тремястами процентов чистой прибыли. Он имел много предложений перейти на нелегальную торговлю наркотиками, но никому не удавалось совратить его с прямого пути.
Мне нужен был компаньон, мы переговорили друг с другом и согласились работать вместе. Я сообщил ему о положении вещей на Рыбачьей Горе, как трудны здесь финансовые операции ввиду вторжения в политику касторки. Энди прибыл только что с утренним поездом. У него у самого дела была не блестящи, и он намеревался открыть в этом городе публичную подписку для сбора пожертвований на постройку нового броненосца в городе Эврика-Спрингс (2). Было о чем потолковать, и мы вышли на крыльцо
На следующее утро в одиннадцать, когда я сидел в номере один-одинешенек, является ко мне какой-то дядя Том и просит, чтобы доктор пожаловал на квартиру к судье Бэнксу, который, как выяснилось, и был мэром, - он тяжело захворал.
– Я не доктор, - говорю я, - почему вы не позовете доктора?
– Ах, господин, - говорит дядя Том, - доктора Хоскина уехала из города за двадцать миль... в деревню... его вызвали к больному. Он один врач на весь город, а судья Бенкса очень плоха .. Он послал меня. Пожалуйста, идите к нему. Он очень, очень просит.
– Как человек к человеку, я, пожалуй, пойду и осмотрю его, как человек человека, - говорю я, кладу к себе в карман флакон "Настойки для Воскрешения Больных" и направляюсь в гору к особняку мэра. Отличный дом, лучший в городе: мансарда, прекрасная крыша и две чугунные собаки на лужайке.
Мэр Бэнкс в постели; из-под одеяла торчат только бакенбарды да кончики ног. Он издает такие утробные звуки, что, будь это в Сан-Франциско, все подумали бы, что землетрясение, и кинулись бы спасаться в парки. У кровати стоит молодой человек и держит кружку воды.
– Доктор, - говорит мэр, - я ужасно болен. Помираю. Не можете ли вы мне помочь?
– Мистер мэр, - говорю я, - я не могу назвать себя подлинным учеником Эс Ку Лаппа. Я никогда не изучал в университете медицинских наук и пришел к вам просто, как человек к человеку, посмотреть, чем я могу помочь.
– Я глубоко признателен вам, - отвечает больной. Доктор Воф-Ху, это мой племянник, мистер Бидл. Он пытался облегчить мою боль, но безуспешно. О господи! Ой, ой, ой!
– завопил он вдруг.
Я кланяюсь мистеру Бидлу, подсаживаюсь к кровати и щупаю пульс у больного.
– Позвольте посмотреть вашу печень, то есть язык, говорю я. Затем поднимаю ему веки и долго вглядываюсь в зрачки.
– Когда вы заболели?
– спрашиваю я.
– Меня схватило... ой, ой... вчера вечером, - говорит мэр.
– Дайте мне чего- нибудь, доктор, спасите, облегчите меня!