Джефферсон
Шрифт:
Ах, как было бы хорошо со временем откопать компромат и на судью Чейза! Что должно было случиться 40 лет назад в Мэриленде, что его исключили из клуба «за непристойное поведение»? А в 1778 году, когда он был членом конгресса и пытался играть на хлебном рынке, используя внутреннюю информацию, полученную в правительственных кругах, — неужели не сохранилось никаких документов, которые можно было бы извлечь на свет и представить на суд американского читателя?
Лица присяжных были бесцветны и непроницаемы. Но адвокаты Кэллендера заверили его, что подбор вёлся по единственному критерию — ни одного республиканца! Отводы судья
С самого начала Кэллендеру стало очевидно, что его адвокаты не тешили себя надеждой добиться его оправдания. Их стратегия состояла в том, чтобы акцентировать всё своё внимание на аспектах политической предвзятости в поведении судьи Чейза, изобразить своего подзащитного жертвой судебного произвола. Они снова просили об отсрочке, указывая на необходимость вызвать таких-то и таких-то свидетелей, которые могли бы подтвердить справедливость критики в адрес президента Адамса. Судья на это отвечал, что очернение государственного деятеля в печати подпадает под действие закона независимо от того, справедливо оно или нет. То же самое он говорил, когда адвокаты заявляли, что в выбранных отрывках автор книги «Наши перспективы» просто высказывает своё мнение и не приводит никаких фактов и действий, компрометирующих президента.
— Неужели американского гражданина можно судить за высказанные им мысли?
— Да, — отвечал судья, — если эти мысли бросают тень на избранников народа.
Прокурор пошёл ещё дальше. Он заставил защиту доказывать, что в приведённых отрывках не содержалось злонамеренных нападок на правительство. Презумпция невиновности отменялась и заменялась презумпцией виновности. Единственная задача обвинения — подтвердить, что Джеймс Кэллендер был автором книги «Наши перспективы». Для этой цели в качестве свидетеля был вызван печатник, который представил суду имевшиеся у него страницы, написанные рукой обвиняемого.
Последним ходом защиты был обращенный к присяжным призыв объявить закон о подрывной деятельности неконституционным и на этом основании вынести оправдательный приговор. Тут уж судья получил повод обрушить на защитников гневный монолог.
— К чему вы призываете? К тому, чтобы 12 рядовых граждан получили право учить Конгресс Соединённых Штатов, как управлять страной? Вы понимаете, что это призыв к анархии, к мятежу? Что вас самих можно привлечь к суду за подобную демагогию?
Конфронтация между судьёй и адвокатами накалялась и кончилась тем, что все три защитника один за другим демонстративно покинули зал суда.
Суммируя результаты процесса, судья Чейз сделал упор на том, что обвиняемый хотя и прожил в Америке меньше десяти лет, является человеком образованным и хорошо осведомлённым. Он не мог не знать об огромных заслугах мистера Адамса, о его многолетней и верной службе своей стране в качестве конгрессмена, посланника, вице-президента. Подвергать его такому шельмованию в печати можно было, только отбросив все критерии правды и справедливости, злонамеренно пересекая границу между принципами свободной печати и оголтелой словесной разнузданностью.
Присяжные совещались не больше двух часов. Кэллендер был признан виновным по всем пунктам обвинения. Судья Чейз вынес приговор: 200 долларов штрафа и девять месяцев тюрьмы.
Уже по дороге из зала суда в тюремную камеру в голове осуждённого всплывали слова газетных заголовков, которые должны быть набраны крупным шрифтом:
«Позорный процесс в Ричмондском суде».
«После девяти лет травли враги свободы наконец настигли Джеймса Кэллендера!»
«Кто подхватит знамя правды, выпавшее из руки поверженного воина?»
На следующий день он первым делом написал письмо Джефферсону, обрисовав ужасные условия заключения: «…среди воров и насильников, в камере, наполненной жарой и вонью, где заключённый может подцепить все мыслимые болезни, если только он не обладает выносливостью лошади». Однако закончил послание вдохновенным пассажем, полным надежд на окончательную победу: «Ваша доброта простит мне радостную болтливость; но моё сердце до боли переполнено счастливым предвкушением того часа, когда стадо федералистских грабителей будет изгнано из их логова; когда угнетателям отольются страдания, причинённые ими, и хищники отрыгнут часть своей добычи».
Сказать по чести, мученический венец оказался не таким уж тяжёлым. Десятки рук протянулись со всех сторон на помощь осуждённому. Начальник ричмондской тюрьмы, старинный знакомый и протеже Джефферсона, пообещал, что узнику будет предоставлена отдельная камера, он будет обеспечен освещением, отоплением, бумагой и чернилами и сможет продолжать работу над вторым томом книги «Наши перспективы». Видные республиканцы в городе собирали по подписке деньги на уплату наложенного штрафа, на питание Кэллендера, на оплату содержания его сыновей, остававшихся в Филадельфии в доме добросердечного фермера. Сам губернатор Виргинии Джеймс Монро посетил его и удостоил беседой, в которой дал понять, что республиканцы, придя к власти, не забудут его героическую борьбу против засилья федералистов.
В тщеславных мечтах заключённый уже видел, как его кумир Томас Джефферсон выводит его из темницы и назначает почтмейстером города Ричмонда.
Не про такие ли повороты судьбы возвещает евангельское пророчество: «Камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла? Всякий, кто упадёт на тот камень, разобьётся, а на кого он упадёт, того раздавит»?
Похоже, можно было оглядеться и возвращаться к своему любимому занятию: отыскивать следующую жертву, чтобы упасть на неё и раздавить.
Январь, 1801
«Я согласен с тем, что политика мистера Джефферсона сильно окрашена фанатизмом, что он был злонамеренным противником действий правительства Адамса, что он искусен и упорен в достижении поставленных целей, что он может пренебрегать правдой и умело лицемерить. Но не правы те, кто считает, что, следуя своим принципам, он может решиться на необдуманные поступки и меры. Скорее его характер склонен сохранять те социальные нововведения, которым он вначале противился, если они показали свою работоспособность. Что касается Аарона Бёрра, то ясно, что он человек экстремальных и нерегулируемых амбиций. У него нет твёрдых убеждений, и он легко может пойти по пути удовлетворения своих личных интересов. Может ли человек без принципов быть успешным государственным деятелем? Я полагаю, что нет».