Джек Мэггс
Шрифт:
– Я знаю. Черт побери, я это знаю, сэр. Но видите ли, я англичанин и должен уладить все свои английские дела. Я не собираюсь прожить свою жизнь с этим паскудным клеймом. Я в Лондоне, и здесь мое место по праву.
– Немного уважения, – сказал Перси Бакл, не скрывая раздражения.
Джек Мэггс притих.
– Я требую уважения к себе, Джек Мэггс, и буду уважать вас. Я единственный, кто спас вашу шкуру. Теперь же я хочу стать вашим агентом в случае продажи вашей собственности.
– Откуда вам известно о моей собственности? Силы небесные, он смотрит на меня.
– Я сам, – сурово сказал Перси Бакл, – вчера узнал, что вы владеете недвижимостью…
– Кто надоумил
– Как это могло случиться? – не выдержала Мерси. – Вы мне никогда ничего подобного не говорили. – И, обращаясь к хозяину, она настойчиво повторила: – Он никогда не говорил мне этого, сэр, я клянусь вам!
– Я дам вам кров, Джек Мэггс, а затем отправлю вас туда, где вы будете жить в безопасности.
– Бог поможет мне, мистер Бакл, я только что вернулся. Я приехал в эту страну с хорошо обдуманными планами. В Дувре у меня был человек, я платил ему, и когда я предъявил ему свои документы, он не придирался. Все было в порядке, а вот теперь – этот дом с его прислугой, и каждому хочется говорить обо мне и моей жизни.
– Вы пришли к нам, а не мы к вам.
Джек Мэггс покачал головой. Они правы. Если посмотреть с этой стороны, то это не их вина; он смотрел сначала на Мерси, потом на Бакла, и лицо его было полно печали.
– Что мне делать со всеми вами? – спросил он. – Вот в чем вопрос.
Глава 34
Мери Отс немало удивилась, услышав шаги мужа на лестнице, и поняла, что он уезжает в Брайтон, чтобы написать о недавнем пожаре. Ей не следовало удивляться. Ее муж всегда думал о деньгах. Об этом говорили даже его рукописи, меченные расчетами, которые он производил, оценивая каждую из них: «фунты – шиллинги – пенсы».
Тобиас Отс точно знал, сколько стоит свинина и бекон. Он знал, сколько они с Мери задолжали мяснику, бакалейщику, портному. Когда на Сент-Мартин Лё Гран он сел в почтовый дилижанс, то тут же подсчитал все расходы и доходы, тщательно и точно, как это делает владелец фабрики. По возращении из Брайтона он был намерен писать при свечах всю ночь. Когда дилижанс уезжал из Лондона, он один сидел на верхней его площадке: два с половиной пенса за милю, – это половина стоимости билета в салоне.
На Клепэм-Комоп моросил мелкий дождик. Тоби, поплотнее укутавшись в дорогое пальто и подняв бархатный воротник, смотрел вперед в мокрую темень, а его мозг работал: складывал, вычитал, умножал и делил. Стучали копыта, звенела конная упряжь. Он добавил к неоплаченным счетам долги водопроводчику, сапожнику, торговцу канцелярскими товарами. Глядя на пугающую общую цифру, он попробовал как бы спрятать от себя самые большие из долгов и пока на время отложить их оплату, или же записать их где-то отдельно до неминуемой неожиданной удачи,
Что касается кредита, то Тобиас Отс внес в эту графу стоимость картины, украденной отцом, – десять гиней, к этому он добавил пятьдесят фунтов гонорара за ненаписанную историю Джека Мэггса.
Хотя ему еще никогда не платили таких денег, и он пока еще не создал драматического сюжета для Мэггсмена, он уже чувствовал особую острую боль в глазницах. Она ему была знакома – точно такая, какую он впервые испытал, увидев комический образ старого Капитана Крамли. Это была особая боль, как и особое чувство напряженности в сухожилиях рук. Когда ему удалось проникнуть в душу Джека Мэггса, то ощущение было таким, будто он вошел внутрь огромной, населенной призраками машины. И хотя он еще не осознавал, где именно он находится в ней и что о ней знает, он уже ощутил мощь встревоженного разума; все произошедшее было
Рассвет успокоил его глаза мягкой зеленью Суссекса, но мысли Тобиаса Отса остались с ним. Он настолько был погружен в созерцание скрытого внутреннего ландшафта, что, пока меняли лошадей на почтовой станции, в его глазах, несмотря на раннее утро, были все те же дневные ясность, решимость и расчет.
Таким он продолжил свой путь далее, в Брайтон, и когда наконец остановился у гостиницы «Старый Корабль», вдруг понял, что все еще находится в состоянии творческого транса, который так и не покинул его. Он тут же кликнул кэб и отправился в похоронное бюро «Хоук и сыновья» на Гиббонс-лейн.
Если другие репортеры начинали сообщения о трагедии пожара с бесед с уцелевшими детишками в больнице, Тобиас предпочел прежде побывать в покойницкой. Почему, он и сам не смог бы объяснить, хотя, бесспорно, причина крылась где-то в привычке идти навстречу тому, чего больше всего боишься и что вскоре потихоньку должно заполнить нишу тем материалом, который так захватывал его в Джеке Мэггсе.
Смерть детей всегда глубоко ранила его. А если юные жертвы были детьми бедноты, то это вызывало в нем гнев, который редактор «Кроникл» резонно мог считать весьма полезным для его газеты. Тобиас был из бедной семьи и яростно защищал обиженных детей, особенно ревностно детей, страдающих от произвола владельцев фабрик и заводов.
В Брайтоне, где какой-то недобросовестный строитель по дешевке кое-как проложил газовые трубы, ставшие причиной несчастья, Тобиасу достаточно было коснуться руки владельца похоронного бюро, чтобы тот его понял, сам он тоже не скрывал своих чувств.
– Вы хотите посмотреть усопших? – спросил Отса мистер Хоук-младший. Это был высокий белокурый мужчина со скорбным ртом, выражавшим привычное неодобрение всему живущему. – Вы хотите видеть, в каком они состоянии?
– Да. Я оставляю газете «Тайме» описывать разрушения, причиненные пожаром, – объяснил Тобиас Отс. – Уверен, что, пока мы здесь говорим, их человек уже бродит по пепелищу. «Тайме» еще не был у вас, я полагаю?
– Не был, сэр. – А «Обзервер»?
– Вы первый, кто подумал зайти сюда.
– Я приехал, чтобы написать о детях, мистер Хоук. И полагаю, что буду единственным.
Пожилой джентльмен с большим медным ключом в руках подошел к нему, шаркая ногами, и мистер Хоук взял у него ключ. Не сказав Тобиасу ни слова, он тут же вышел. из конторы. Писателю понадобилось лишь мгновение, чтобы понять, что его приглашают на осмотр. И он последовал за сутулой фигурой мистера Хоука по дорожке, чтобы затем свернуть на другую, поуже, и, наконец, выйти на аллею. В воздухе пахло каким-то сладковатым дымком, но голая стена из красного кирпича была слишком высокой, и Тобиас не смог узнать, больница ли за стеной виновата в этом или это что-нибудь совсем невинное. Наконец они вошли в узкий тупик и направились к тяжелой двери, которая после недолгих усилий открылась. Далее они спускались вниз по стоптанным ступеням при слабом свете, вдыхая сырой, пахнущий землей воздух.
Наконец они очутились в небольшом, обшитом деревом вестибюле, а за ним и в просторном сводчатом подвале. Позднее Тобиас узнал, что это подземелье находилось под городской ратушей, тогда же ему показалось, что он попал в катакомбы. От того, что он там увидел, его охватило неимоверное волнение – крохотные, ровно расставленные гробики на кирпичном полу. Мистер Хоук склонился над первым из них.
– Вот. – Это все, что он смог сказать, но лицо, когда он повернулся к писателю, сильно изменилось от охвативших его чувств.