Джек-потрошитель с Крещатика. Пятый провал

Лузина Лада

– А ты ничего не слыхала про церковь святой Ирины, которая однажды ушла под землю? – Чуб поискала помянутое строение взглядом.

Земляной вал, опоясывавший Город змеей, вбирал в себя купола десятков церквей, и Даша пыталась отыскать хоть что-то знакомое, но не смогла угадать среди них даже родную Софию, рядом с которой прожила большую часть своей жизни. Какая из всех этих византийской постройки церквей – достославный Софийский собор? Какая загадочная церковь Ирины?

– Вон она, – Маша показала рукой на ближайшие к ним купола. Ее двор почти примыкал к валу, а значит, и к Провалу за ним. – Не слыхала, чтобы она провалилась, ничего

такого в истории Киева нет – во всяком случае, в официальной истории. Но, руководствуясь обычной житейской логикой… Оползни с гор всегда были первейшей проблемой Киева, церковь стоит на краю горы. И нет ничего волшебного в том, что однажды, после обильных дождей край горы обвалился вместе с частью частокола и церковью.

– То есть она не провалилась однажды в ад, а просто свалилась вместе с оползнем? – реалистичность версии разочаровала Дашу. – Хоть, впрочем, какая разница… для погибших людей.

– Думаю, разница отправиться в ад или в рай все-таки есть… Если люди погибли во время службы, когда их души устремились к Богу, то попали они прямо на небо.

Чуб села на гребень крыши. Ветер взъерошил ей волосы. Она испытала смешанное чувство покоя и разочарования. Так всегда было с Машей – ее объяснение сразу расставляло все точки над «i». Вот крепостная стена, а под ней рвы с белеющими на дне человеческими костями, по сути, то же самое кладбище и место казней в одном флаконе, плохая земля с плохой энергией. Все сразу стало понятно… даже слишком. У нее точно украли бередящую душу готическую загадку.

– А как же Провалля за Царским садом?

– Все просто, – Маша смотрела вдаль, на безлюдные пустынные болота Крещатика, – со временем Киев расширился, и границы крепости проходили уже там.

– А проститутки тут при чем?

– Любопытный вопрос. Если отследить историю Города, большинство борделей стояли либо в Провалле, либо под Лысой горой – на Андреевском спуске под Замковой, за Канавой под Щекавицей. Проститутки издревле были низшими жрицами в древних храмах Великой Матери. И теперь, словно бабочки, слепо летящие на огонь, они собираются в местах древней силы.

Маша тоже села на дощатую крышу, поджав под себя одну ногу в стареньких джинсах, задумалась, помолчала – было видно, что тут, вдалеке от неизлечимой болезни сына, от неразрешимых проблем – ей стало намного легче, и ее черты разгладились.

– Давай упорядочим все…

Как Даша ждала этих слов!

– Начнем с Ирининской церкви. Ее основала жена Ярослава Мудрого, шведская принцесса Ингигерда – кстати, именно ее Васнецов написал на стене Владимирского собора. Но подозреваю, что Мистрисс привлекла вовсе не жена Ярослава и не история святой Ирины, угодившей в бордель, а Ирий. Христианские храмы часто ставили на месте языческих капищ и называли по созвучию, так, на месте капища Велеса появлялась церковь Власия… и Ирининскую тоже могли построить там, где, по легенде, был вход в Ирий. Так наши предки именовали мир иной, в котором правят царь Ир и царица Ирица. Такой себе древний Провал, куда по мнению дедов улетали на зиму птицы и уползали змеи.

Чуб посмотрела в сторону церкви Ирины (и Ирия?), и заметила, что к забору монастыря прилепились бревенчатый домик и двор, спрятанный от чужих глаз за высоким частоколом. Во дворе горел костер, у огня стояла простоволосая русая женщина в почти такой же страхолюдной сморщенной полумаске, как у Маши во время приема.

«Ведьма, небось… и тут свой Хэллоуин! Или Бабы… или как

там их звали в Древней Руси».

– Что же касается Врубеля…

– Поверь, я сделала все, что могла! – поклялась Даша. – Акнир обещала мне не флиртовать с ним.

– Еще утром это бы уязвило меня, но сейчас мне все равно… Я о другом. С тех пор, как мы с ним расстались, я много читала о нем, прочла все, что смогла. И однажды поняла: Киев стал роковым городом его жизни не потому, что Врубель нарисовал здесь своего первого Демона, а потому, что он нарисовал тут своего последнего Иисуса Христа.

– «Моление о чаше»?

– Не только… Миша создал тут двух Демонов. И сотню христианских сюжетов! В те же годы, помимо печально известной Богоматери с лицом Кылыны, он написал для иконостаса в Кирилловской церкви «Иисуса Христа», «Святого Кирилла», «Святого Афанасия». Написал там «Сошествие Святого Духа», «Космос» – Бога-Отца, «Моисея» и «Соломона», «Ангелов с лабарами», Архангела Гавриила, эскиз «Благовещения», эскиз «Архангела Михаила», «Въезд Христа в Иерусалим», «Успение Богородицы», Христа над молельной и «Надгробный плач» сразу в четырех вариантах…

– Ого!

– Не считая больших работ, прорисовал в Кирилловской примерно полтораста фигур!

– Вау! – воскликнула Даша.

– Написал трех ангелов, олицетворяющих времена года, в барабане купола святой Софии. Писал иконы для Алексея Мурашко, владельца иконописной мастерской – «Святого Николая» и «Святого князя Владимира».

– Серьезно? Прикольно увидеть бы…

– Написал «Пятый день творения» во Владимирском, «Адама и Еву в Эдемском саду», «Христа в Гефсиманском» и еще одно «Моление о чаше»… «Ангела с кадилом и свечой», эскизы: двух ангелов, голову ангела, голову пророка… Еще четыре «Надгробных плача», три «Воскресения». Нарисовал чудесную Богоматерь…

– Которую сам и убил.

– А потом вместо нее еще одну… страшную… ужаснувшую и Васнецова, и Прахова. Ночью в крестильне он написал Богоматерь с ощеренными зубами и с когтями. Казалось, она хочет царапаться, как кошка. Две мадонны… Одна – прекрасная, другая – ужасная. В нем словно жил одновременно доктор Джекил и мистер Хайд.

Даша кивнула, она помнила эту историю, подслушанную ею когда-то. Помнила и сюжет Стивенсона, о враче, разделившем себя на хорошее и дурное «я». И о том, как дурное «я» отправилось убивать людей на улицах Лондона.

– А что ты об этом думаешь? – Даша достала из кармана набросок, украденный ими у Мистрисс. – Разве это не сатанизм? – спросила она осторожно.

– Ух ты, он сохранился? – пришла в непонятное восхищение Маша. – Я читала о нем… Вот и еще один христианский сюжет. Это часть триптиха, который он рисовал в Одессе. Христос у гроба Тамары.

– У гроба Тамары?

– Весьма нестандартно! Особенно бутылка на столике… Хотя, когда Врубель рисовал Гамлета и Офелию, он тоже поместил их в современную мещанскую квартиру с безделушками.

– Черт с ней с бутылкой… Какая Тамара?.. Это же Врубель лежит!

– Согласна, они чем-то похожи, – Маша достала из нагрудного кармана рубахи мобильный, подключилась к всемирной сети и мгновенно нашла нужное ей изображение. – Вот более поздний вариант «Тамары в гробу». Сама посмотри! – ткнула она пальцем в картинку.

Чуб вгляделась в лицо мертвой княжны. Рядом очень кстати всплыл портрет юного, еще безусого Врубеля.

Одно лицо!

– Он считал себя Тамарой? – Чуб была готова вернуться к голубой версии.