Джек-потрошитель с Крещатика
Шрифт:
– И все же на ваш вопрос мне трудно ответить. А кроме того, пора начинать приготовление. Не стоит гневить невниманием Душек. Особенно, если они столь сильны, как души покойных Киевиц. Прошу извинить меня, – собрав осколки сверби, Василиса Андреевна с важным видом удалилась на кухню.
Еще раз убедившись, что ее сын погрузился в сон, Ковалева подошла к тонконогому бюро, где возлежала большая, не слишком удобная для чтения Книга Киевиц, и открыла ее столь легко и привычно, что сразу стало понятно: Маша и книга на короткой ноге, точнее – на короткой руке. Казалось даже, что книга открылась, не дожидаясь прикосновения, как кошка, подстраивающаяся под руку хозяина, страницы
Но секунду спустя Книга угомонилась, стала чинной, серьезной и, открывшись на странице с названием «Некромантия», оказалась солидарной с Главой Киевских ведьм, явно пытаясь запугать свою Киевицу:
Ясная Киевица, лучше тебе никогда не встречать Некроманта на своем пути, особенно в дни Уробороса, именуемые Мамки-Деды.
Помни, что мертвые в эти дни сильнее живых и ни одно заклятие нашего мира не подчинит того, кто живет в мире ином…
Акнир подбросила последнее полено в уже разгоревшийся огонь, встала с колен, отряхнула серебристые леггинсы:
– Вам стоит послушать Васю. Она славится умением гадать на громах и закатах. Я верю ей: в Город вернулись старые беды.
– Старые?
– Моя мать, Киевица Кылына, запретила некромантам входить в Киев. Мама любила людей и считала, что каждый слепой вправе сам выбирать между Небом и Землей, и их души – не игрушки для ведьм. Но теперь ее нет, вы не издавали запрет. А до запрета испокон веков некроманты приходили в Киев на Бабы5-да-Деды. Имеющие третье негласное название – дни ловцов душ. Они шли в Святой Город воровать души монахов и богомольцев…
– Вчера кто-то раскопал на Замковой горе могилу монаха! – громко вскрикнула Даша. – Так в газете написано, – Чуб схватила и подняла над головой полотнище «Неизвестного Киева».
– И вновь нестыковка, – спокойно сказала Катя. – Если ваш новый некромант любит души любящих, при чем тут монах, который умер сто лет назад? Как он мог любить ее?
– А как сто лет назад ее мог нарисовать Котарбинский? – лихо отбила возражение Чуб.
– Похоже, мы знаем точный адрес разгадки – сто лет назад, – улыбнулась Маша. – Но нестыковка все-таки есть, – заговорила в ней студентка исторического факультета, пусть и пребывающая в официальном декрете. – Журналисты ошиблись. На Замковой горе не могло быть могилы монаха. Разве только монашки. Флоровский монастырь, которому принадлежало церковное кладбище, – женский. Но там хоронили и обычных гражданских людей: мещан, купцов, профессоров, возможно, художников, которые жили в доме напротив…
– Художников? – полувопросительно-полувосклицательно вскрикнула Даша. – А где во-още похоронен ваш Котарбинский?
– А я хотела бы знать, при чем здесь Котарбинский вообще? – поджала губы Катя. – Не слишком известный художник, умерший в…
– …1921 году, – сказала всезнающая Маша Ковалева. – В Киеве, – ответила она заодно и на Дашин вопрос. – Его могила должна быть где-то здесь. Я точно не знаю… Даша, ты думаешь, некромант раскопал его могилу на Замковой?
– Она ждала его сотню лет и пришла за ним! – ухнула Чуб. – Я так и вижу эту историю… сто лет назад в Киеве жила некромантка, она любила Котарбинского… но что-то у них не срослось капитально… Случилась трагедия… Она умерла, он умер… Но она возродилась и таки нашла его душу!
– Все. С меня достаточно пустых предположений, – решительно пресекла фэнтезийный поток Катерина. – Я сама схожу к нему в Прошлое только для того, чтоб закрыть этот вопрос. Сегодня мы празднуем день рождения Маши. И никакое рождение нового некроманта нам не помешает! – Дображанская отодвинула один из книжных шкафов, обнажая тайную кладовку, заполненную костюмами разных времен.
Маша Ковалева с некоторой тревогой посмотрела на Катю, уже извлекавшую из фанерной шляпной картонки скромную дорожную шляпу.
«Помни, что мертвые в эти дни сильнее живых и ни одно заклятие нашего мира не подчинит того, кто живет в мире ином…» – зазвучали в ее голове тревожные строчки.
– Осмелюсь заметить, Катерина Михайловна, вам не стоит беспокоиться о смене костюма. Разве что о небольших деталях, – Акнир сняла с полки в кладовой плоскую коробку с перчатками и небольшой продолговатый футляр из потертой коричневой кожи – в нем лежали старинные очки с золочеными дужками и круглыми темными стеклами. И Катя поняла, что дочь Киевицы догадывается, зачем Дображанской понадобилась защита для глаз! – В остальном ваш костюм весьма точно соответствует той эпохе, – сказала она, услужливо набрасывая манто на Катины плечи. – А в мелких нюансах моды мужчины не разбирались ни тогда, ни сейчас.
– Ты полагаешь? – Катя заглянула в зеркало.
Показалось ли ей, или осколок бриллианта в ее броши стал больше?
Глава четвертая
Художник
Октябрьская осень еще не успела прослыть среди киевлян злой и холодной дамой, и в маленьком золотоворотском сквере рядом с Домом Киевиц было много людей.
Небольшая очередь стояла у киоска с горячим кофе. Вокруг небезызвестной панночки с длинной косой собиралась очередная экскурсия. Стеклянный ящик для буккроссинга был закормлен книгами (что случалось с ним не особенно часто), и пару студенток энергично перебирали его сокровища. А у подножия лесенки к памятнику Ярославу Мудрому, больше известному в народе как «Дядя с киевским тортом», пел под гитару немолодой человек:
А в Киеве осень, осень…Выйдя из дома, Катя прошла мимо них, не замечая всю эту привычную суету, повторяя про себя азы из Википедии:
«Котарбинский Вильгельм Александрович. Жил и умер в Киеве… При жизни считался одним из ведущих символистов Империи… Невзирая на большие гонорары, так и не приобрел собственный дом, на долгие годы поселившись в отеле “Прага”… Незадолго до смерти перебрался в дом своего давнего друга – Эмилии Праховой».
На «давнем друге» крохотный сквер у Золотых ворот был пройден, Катерина Михайловна остановилась у перехода на перекрестке Владимирской и Прорезной. Ее предложение сходить в гости к художнику самой и закрыть вопрос мало чем отличалось от намерения сходить в соседнюю комнату.
От обители Киевиц – стройного розового дома-замка на Ярославовом Валу, 1 до угла Владимирской улицы было примерно 200 шагов, еще столько же – и Катя оказалась у зеленоватого здания № 36 бывшего отеля «Прага», закрытого на бесконечный ремонт.
Второй этаж дома был подпоясан длиннейшим балконом с великолепным черным литым узором. Стекла первого этажа еще хранили память о канувшем в Лету ресторане. Нарисованная на стекле улитка искренне ратовала «за неспешную еду». Реклама – «Ассортимент ограничен лишь вашим аппетитом» – зазывала в совершенно пустое, безлюдное помещение. А столь же пустынная застекленная макушка 6-го этажа вспоминала другой – знаменитейший в прошлом веке ресторан на крыше и пропечатанную в дореволюционных газетах рекламу: