Джек Ричер, или Вечерняя школа
Шрифт:
– Нет, я хотел сказать, что я не знаю подробностей. Я – шеф отдела расследований. Отчеты проходят через мой офис, но не более того. И вообще, тут сказано, что свидетель не в своем уме.
– Он в состоянии определить время?
– Хорошо. Я выясню для вас все детали. Разумеется. К концу завтрашнего дня.
– Вы издеваетесь? У вас есть час. И никому не говорите, что вы делаете и почему. Считайте, что это совершенно секретное дело. И не занимайте линию, чтобы я мог вам позвонить.
В Гамбурге Гризман сделал глубокий вдох, выглянул в
В Вирджинии Лэндри, помощник Уотермена, сказал:
– Мне не нравится, как звучат слова: «Более значительное, чем он мог себе представить». Кроме того, это не похоже на то, что кто-то собирается остановить часы. Тут явно все гораздо хуже.
– Мы услышали это из третьих рук, – заметил Ричер. – И не знаем, каким тоном все было сказано.
– Но?…
– Я услышал слова «совершенно новая игра». Как будто речь идет об огромном шаге вперед. И они не ожидали этого до такой степени, что у них появилось ощущение случайности. Словно они уронили пятицентовик, а нашли четвертак. Случилось нечто такое, что привело двадцатилетнего парня, который носит итальянскую обувь и ходит в ночные клубы, в невероятное возбуждение сродни эротическому. Неужели компьютеры могут оказать такое воздействие?
– Мы думаем, да, – ответил Лэндри. – И в дальнейшем это будет только усиливаться. Однако даже сейчас ущерб может быть катастрофическим. Огромное количество людей погибнет. Но я согласен, эротики тут нет никакой.
– И не грандиозный жест, которые они очень сильно ценят, – добавил Вандербильт. – Речь не о том, чтобы взорвать какое-то здание. В этом нет ничего театрального – скорее, чисто техническая акция.
– Значит, все согласны с тем, что мы зря тратим время на компьютеры, – сказал Ричер.
– А с чего еще нам начать?
– Что продает американец?
– Мы это уже обсуждали.
– Час прошел, – вмешался Уотермен.
Уайт снова набрал номер в Гамбурге, и Гризман ему ответил. Он назвал имена и адреса свидетеля и бара. Свидетель являлся муниципальным служащим, начинал работу рано утром и заканчивал после ланча. Отсюда и бар днем. Он придерживался строгих убеждений, некоторые из них были агрессивными, и все – ошибочными. Бар находился в пяти улицах от явочной квартиры и считался консервативным, но это не выставлялось напоказ. Выглядел он цивилизованным, строгим, но не навязчиво – мужчины, по большей части в костюмах, с нормальными стрижками, – но пока еще не антиамериканским, если американцы были белыми.
После того как Уайт закончил разговор, Нигли нашла бар на карте, которая у нее осталась.
– Это место нам не слишком понравилось, – сказала она. – В приличной части района. Двадцать минут неспешным шагом от явочной квартиры. Время укладывается в схему. Вы думаете, именно там состоялась встреча?
– Правильное место и правильное время, – сказал Ричер. – И ощущение правильное.
– Нам нужно получить у свидетеля описание. Может быть, фоторобот.
– А мы можем доверять гамбургским копам? Или нам следует отправиться туда самим?
– У нас нет специалиста по составлению фотороботов. К тому же, может быть, свидетель не говорит по-английски. Нам придется положиться на них. В любом случае Госдепартамент будет на этом настаивать. Иначе может произойти дипломатический инцидент.
Ричер кивнул. Он уже имел дело с немецкими полицейскими, как военными, так и гражданскими. С ними не всегда было просто. По большей части из-за разницы в восприятии реальности. Немцы считают, что им отдали страну, американцы – что они приобрели огромную военную базу с обслуживающим персоналом.
Они услышали шум автомобиля на подъездной дорожке, который промчался мимо щита высотой по колено. Потом еще один. Две машины. Точнее, вне всякого сомнения, два черных фургона. Через минуту в дверь вошли двое мужчин в костюмах, а за ними – Рэтклифф и Синклер. Замыкали шествие еще двое охранников в костюмах. Рэтклифф запыхался, у Синклер раскраснелись щеки и шея. Она была в очередном черном платье и выглядела так же великолепно, как и прежде. Может, даже лучше. Возможно, благодаря краске на щеках.
– Я слышал, у нас появился свидетель, – сказал Рэтклифф.
– Таково наше допущение на настоящий момент, – ответил Ричер.
– Мы рискнем и бросим кости. Вы и сержант Нигли сегодня вечером вернетесь в Германию. Государственный департамент предоставит вам паспортные фотографии всех двухсот программистов. Включая экспатриантов. Первым делом утром вы должны поговорить со свидетелем. Сейчас, пока мы с вами беседуем, идут переговоры с полицейским департаментом Гамбурга. Затем, сразу после того, как свидетель укажет на фотографию, вы позвоните сюда и назовете имя, и мы арестуем парня прямо у него дома. И наше дело будет закрыто, аккуратно и быстро.
Ричер не стал ничего говорить.
Они сели на тот же рейс «Люфтганзы», вылет ранним вечером, шесть временных зон, прибытие по расписанию в самом начале рабочего дня. Нигли принесла свою сумку. На этот раз у Ричера тоже была сумка, красная, холщовая, возможно, из Национального музея воздухоплавания и астронавтики. Или какой-то служащий Государственного департамента носил в ней ланч, а у него ее забрали, поскольку возникли форс-мажорные обстоятельства, и сложили туда двести фотографий с паспортов. Оказалось, что это очень много. Каждый снимок был приклеен на карточку с именем и номером паспорта. Ричер и Нигли просмотрели часть, обмениваясь ими, точно игральными картами. Нашли экспатрианта, живущего в Гамбурге, представителя контркультуры с копной волос. Официальная фотография оказалась лучше той, что напечатали в подпольном журнале, более четкой и блестящей. Стандартный размер, белый фон. Мужчина смотрел прямо перед собой, в глазах застыл вызов. Большая голова на тонкой шее.