Джек Ричер, или Я уйду завтра

LEE CHILD

GONE TOMORROW

Copyright © 2009, Lee Child.

This edition published by arrangement with Darley Anderson Literary, TV & Film Agency and The Van Lear Agency LLC

Заметить террориста-смертника легко. Их выдает огромное количество очевидных признаков. Главный: они нервничают. Потому что по определению делают это в первый раз.

Израильская контрразведка составила руководство по данному вопросу, где указывается, на что следует

обращать внимание. Они использовали прагматичные наблюдения и психологию, в результате чего на свет появился список характерных признаков террориста-смертника. Двадцать лет назад меня познакомил с ним капитан израильской армии, для которого этот список являлся настольной книгой. И стал таковой и для меня тоже, поскольку в то время я находился в трехнедельной командировке – по большей части в ярде от его плеча – в Иерусалиме, на Западном берегу Иордана, в Ливане, пару раз в Сирии и Иордании, в автобусах, магазинах или на заполненных пешеходами тротуарах. Я постоянно смотрел по сторонам и мысленно сверялся с тем самым списком.

Прошло двадцать лет, но я по-прежнему знаю его наизусть. И продолжаю внимательно смотреть по сторонам. Исключительно по привычке. От других парней я научился еще одной мантре: «Ты должен видеть не глядя и слышать не слушая. Чем ты внимательнее, тем дольше проживешь».

В списке двенадцать пунктов, если подозреваемый мужчина, и одиннадцать – если женщина. Разница заключается в свежевыбритом лице. Мужчины-смертники сбривают бороды, чтобы не выделяться в толпе и не вызвать подозрения. В результате у них более бледная кожа на подбородках, куда не попадали лучи солнца.

Но сейчас меня не интересовали гладко выбритые мужчины.

Я вспоминал список, состоящий из одиннадцати пунктов.

И смотрел на женщину.

Было два часа ночи, я ехал в поезде нью-йоркского метро, который следовал по шестому маршруту линии Лексингтон-авеню, направляясь в центр. Я сел на Бликер-стрит, на южном конце платформы, в вагон, где находилось всего пять человек. Вагоны метро кажутся маленькими и тесными, когда они переполнены людьми. Когда же они пустые, возникает ощущение, будто вагоны огромные, необитаемые и похожи на пещеры. Ночью свет кажется ярче и пронзительнее, хотя днем горят те же самые лампы, других просто нет. Я удобно устроился на месте для двоих к северу от последней двери, со стороны полотна дороги. Остальные пятеро пассажиров сидели к югу от меня, на длинных скамьях, в профиль, боком, далеко друг от друга, и смотрели пустыми взглядами в широкий проход – трое слева и двое справа.

У вагона был номер 7622. Как-то раз я ехал по шестому маршруту и целых восемь остановок выслушивал безумца, рассуждавшего о поездах метро с энтузиазмом, с которым большинство мужчин говорят о спорте или женщинах. Так я узнал, что вагон номер 7622 является моделью Р142А, самой новой в нью-йоркской подземке, и что их производит японская корпорация «Кавасаки» в городе Кобе, потом их доставляют сюда по морю, везут на грузовую станцию на Двести седьмой улице, ставят на рельсы, отгоняют на Сто восьмидесятую улицу и там тестируют. Мне стало известно, что вагон может пройти двести тысяч миль без серьезного ремонта. И что автоматизированная система оповещений выдает указания мужским голосом, а информацию – женским. Официально это объясняется случайностью, но на самом деле руководство транспортного хозяйства считает, что такое разделение необходимо с точки зрения психологии. Голоса принадлежат дикторам Блумбергского телевидения, но записаны задолго до того, как Майк [1] стал мэром.

Мой собеседник сообщил мне, что в данный момент в нью-йоркском метро задействовано шестьсот вагонов Р142А, что каждый из них в длину достигает немногим больше пятидесяти одного фута и в ширину чуть больше восьми. Обычный вагон без локомотива, вроде того, в котором мы тогда ехали и сейчас находился я, рассчитан максимум на сорок сидящих пассажиров и сто сорок восемь стоящих. Безумец, читавший мне лекцию, был на все сто процентов уверен в точности своих сведений. Я и сам видел, что сиденья в вагоне сделаны из голубого пластика цвета неба в конце лета или формы британских военно-воздушных сил, а панели на стенах – из фибергласа, защищенного от граффити. И не мог не обратить внимание на двойную строчку рекламных объявлений наверху, там, где стены переходили в потолок, и веселенькие плакатики, расхваливающие телевизионные шоу, языковые курсы, легкие способы получить диплом об окончании высшего учебного заведения и, разумеется, невероятные возможности заработать много денег.

Кроме того, я заметил листовку полиции, которая советовала мне: «Если вы что-то увидите, не молчите».

Ближе всего ко мне находилась женщина-латиноамериканка, которая сидела по диагонали слева, перед первыми дверями, одна на скамье, предназначенной для восьми человек, но не посередине, а с краю. Она была миниатюрной, где-то между тридцатью и пятьюдесятью, и выглядела невероятно измученной. Еще мне показалось, что ей очень жарко. На запястье у нее висел выцветший мешок из супермаркета, и она смотрела в пустое пространство перед собой такими усталыми глазами, что вряд ли что-нибудь там видела.

На противоположной стороне, примерно в четырех футах [2] , расположился мужчина, который один занимал восьмиместную скамью. Судя по темным волосам и морщинистой коже, он родился на Балканах или на Черном море – жилистый, потрепанный тяжелой работой и погодой. Мужчина сидел, широко расставив ноги, опираясь на колени локтями и раскачиваясь в такт движению поезда, не спал, но находился в пограничном состоянии, похожем на анабиоз, когда время останавливается. Выглядел он лет на пятьдесят и был одет совсем не по возрасту – в мешковатые джинсы, доходившие до щиколоток, и слишком большую футболку НБА [3] с именем неизвестного мне игрока.

Дальше, слева от меня, к югу от центральных дверей, неподвижно, с закрытыми глазами, сидела женщина, возможно, родом из Западной Африки. Ее черная кожа казалась пыльной и серой от утомления и искусственного света. Она была в ярком платье из батика, на голове повязан платок из той же ткани. Я считаю себя гражданином мира, а Нью-Йорк является его столицей, и я его довольно прилично знаю и понимаю так же, как британец чувствует Лондон, а француз – Париж. Я не слишком близко знаком с его привычками и законами, но мне не составило труда догадаться, что эти трое, едущие в такое позднее время по шестому маршруту на север с Бликер, работают уборщиками в офисах и возвращаются домой после вечерней смены в здании городского совета или в ресторанах Чайнатауна или Маленькой Италии. Скорее всего, они выйдут на станции «Хантс-Пойнт» в Бронксе или доедут до «Пелхэм-Бэй», уже готовые лечь в постель, где их ждет короткий беспокойный сон перед новым длинным днем.

Четвертый и пятый пассажиры от них отличались.

Пятый, мужчина примерно моего возраста, сидел под углом в сорок пять градусов на двухместной скамейке, по диагонали и напротив меня, в дальнем конце вагона. Я отметил, что он одет довольно просто, но не дешево, в брюки из хлопчатобумажного твила [4] и футболку поло. Он не спал и смотрел на что-то перед собой, но постоянно прищуривался и переводил взгляд на новую точку, как будто о чем-то думал или сохранял бдительность. Его глаза показались мне похожими на глаза профессионального игрока в бейсбол. Я увидел в них осторожную, расчетливую хитрость.