Джек-Соломинка (Часть 1-5)
Шрифт:
– Вы говорите обо мне?
– спросил Джек с удивлением.
Луна светила ему прямо в глаза, и, как видно, было в этом лице что-то такое, что заставило попа оборвать фразу.
– Сейчас много народу шатается без дела с пустым желудком и без фартинга в кармане, я говорю о них, - пробормотал он.
Да, голодного люду много шатается сейчас по дорогам, это Джек видел собственными глазами.
– Надо пересидеть где-нибудь это время, - сказал он тихо.
– Разве у вас нет друзей?
– Сидеть, спрятавшись где-нибудь на задворках?
–
– Подводить своих друзей под немилость архиепископа? Самому бояться проронить слово? Какая же польза людям от безголосого соловья? добавил он, подталкивая Джека кулаком в бок, и тот понял, что поп напоминает ему их последний разговор у Гревзендских боен.
– Пускай лучше меня бросят в тюрьму, а я из окна каждую пятницу буду говорить добрым людям проповедь, пока архиепископу это не надоест и пока он не отпустит меня на все четыре стороны... О, только не молчать, только не молчать, потому что какая может быть людям польза от безголосого соловья!
– А какая может быть людям польза от мертвого соловья?
– в тон ему ответил Джек.
– Дело не в тюрьме. Архиепископ сможет от вас избавиться и другим способом!
– О, когда бы ему удалось захватить меня где-нибудь на безлюдной дороге!
– сказал поп со злобой.
– Меня удавили бы моим собственным ремнем и бросили бы в ров на съедение псам. Но это ему не удастся. Я доберусь в Медстон и там среди бела дня отдамся в руки врагов. Это будет в базарный день, в пятницу, на главной улице города. Сотни людей разнесут эту весть по всем графствам. И Джон Гентский, регент и поборник дьявола, и благочестивые сэр Никлас Герефорд, и Джон Эстон, и Лоренс Бидмэн из Оксфорда, и их господин и учитель Уиклиф вступятся за меня, чтобы досадить архиепископу. Когда дерутся двое больших псов, маленькой собачке перепадает косточка.
И Саймон Сэдбери, который равно боится Джона Гентского и Уиклифа, против своей воли должен будет меня отпустить.
Поп скрипнул зубами, как ребенок, во сне мучимый кошмарами.
Он взял руку Джека, приложил к своей груди и так сидел несколько минут, покачиваясь, точно от сильной боли.
– За богохульство отрезают людям языки, - наконец сказал он глухо, но надо думать, что мы все скоро онемеем, потому что кровь мучеников вопиет к небесам, а небеса молчат.
Джек в испуге дернулся, он хотел осенить себя крестом, но поп еще крепче прижал его руку к своей груди.
Под пальцами Джека что-то хрипело и свистело, а сердце попа тяжело поднимало складки рясы на груди.
"Точно кабан, притаившийся в речных зарослях", - подумал Джек.
– Одного лорда из ваших мест в лесу хватил удар, так как он слишком много съел и выпил в этот день, - сказал поп, понемногу успокаиваясь. Падая, он расшиб себе голову о сук. Шесть дней он лежал без языка и памяти, и в убийстве обвинили его виллана, у которого были с сеньором старые счеты... Что же ты не любуешься на луну, малый? Виллана приговорили к смерти, а так как он убежал, вместо него взяли его старуху мать. Дело было в замке Друриком. Это, кажется,
– Да, - пробормотал Джек в ужасе.
– Дальше! Что сделали с женщиной?
– Она умерла бы в погребе, если бы лорд не пришел в себя и если бы народ не узнал обо всем случившемся, - добавил поп.
– Старуху звали Джейн Строу. Я в ту пору недели три проповедовал в Дизби, Эшли и Эрунделе. Да-да, старая Джейн Строу, так ее называют, хотя ей навряд ли исполнилось тридцать семь лет. А неделю назад лорд-канцлер, архиепископ Саймон Сэдбери, послал жемчужное ожерелье и штуку утрехтского бархата3 в дар женщине, которую зовут Элис Перрейрс. Когда мне было двадцать лет, ей уже стукнуло пятнадцать, а ее и по сию пору считают молодой и красивой.
– Она красивая. Я ее видел на турнире в королевской ложе, - сказал Джек.
Поп задохнулся от бешенства. Он отбросил руку Джека и вскочил на ноги.
– Иди к ним!
– закричал он, забыв об осторожности.
– Носи за ними шлейфы, в которых гнездятся все пороки, подавай им плащи, купленные на слезы и отчаянье бедных людей, дослужись до чина дворецкого или бейлифа и вымоли себе кусочек земли у барина. Ты легко сможешь составить себе счастье. Но до этого ты должен выколоть или выжечь свои глаза, чтобы они не обманывали добрых людей своим чистым и ясным взглядом!
Поп протянул руку, и Джек невольно отшатнулся: ему показалось, что Джон Бол тянется к его глазам.
– У тебя есть посерьезнее дела, чем шататься по турнирам и заглядываться на королевские ложи, - проворчал поп, успокаиваясь и снова присаживаясь рядом.
Джек поднял глаза. Высоко занеся над головой вилы, брат убивал брата. Но это было на луне. На земле брат должен протянуть брату руку.
И, хотя оба они не сговаривались, одна и та же мысль в одно время пришла им, очевидно, в голову. Поп разжал пальцы, и рука Джека утонула в его горячей ладони.
– Так, так, паренек, - сказал Джон Бол ласково.
И опять, как в Гревзенде, Джека охватило чувство доверия и покоя.
– Научите меня, - сказал он тихо, - я сделаю все, что надо.
– Вы едете в Фоббинг?
– спросил поп уже совсем другим тоном. Четверг, пятница, суббота, - пробормотал он, загибая пальцы.
– В воскресенье на рассвете вы будете уже на месте. Хвала господу, что ты сможешь мне помочь.
– Хозяин собирается еще на Эрундельские коптильни, - заметил Джек робко.
– Нет, мы с трактирщиком отговорили его: уже началась путина. Джек, во имя бога живого, прошу тебя, не задерживайся! В Фоббинге живет хлебник Томас, подле самой Кентской дороги. Джек, ты ему должен сказать... Обещай, что ты это сделаешь! Иначе мужики натворят глупостей...
– Что я должен ему сказать?
– спросил юноша.
"Значит, я не заеду в Дизби и, значит, я не увижу Джоанну!" - подумал он.
Те двое уже шли от пруда вверх по тропинке. Голова девушки лежала на плече ее спутника. Они раздвигали цветущие ветви яблонь, и нежные лепестки кружились в воздухе, точно снег.