Дженни Герхардт
Шрифт:
Обдумывая, как поступить дальше, он вернулся к себе. Войдя в комнату, он снова был поражен красотою девушки и ее неодолимым обаянием. В свете лампы, затененной абажуром, она показалась ему каким-то неведомым миру чудом.
— Ну вот, — сказал он, стараясь казаться спокойным. — Я похлопотал за вашего брата. Он свободен.
Дженни встала.
Она ахнула, всплеснула руками, потом шагнула к Брэндеру. Глаза ее наполнились слезами благодарности.
Он увидел эти слезы и подошел к ней совсем близко.
— Ради бога, не плачьте, Дженни, — сказал он. — Вы ангел! Вы — сама доброта! Подумать только, вы принесли так много жертв и вот теперь плачете!
Он притянул ее к себе, и тут
Английский писатель Джефрис сказал, что совершенная девушка появляется раз в полтораста лет. «Это сокровище создают все чары земли и воздуха. И южный ветер, что веет полтора столетия над полями пшеницы; и благоухание высоких трав, что качаются над тяжелыми медвяными головками клевера и над смеющимися цветами вероники, укрывают вьюрка и преграждают путь пчеле; и живые изгороди из розовых кустов, и молодая жимолость, и лазоревые васильки в золотящейся ниве, и тень зеленых елей. Вся прелесть лукавых ручейков, по берегам которых тянутся к солнцу ирисы; вся властная красота дремучих лесов; все дальние холмы, от которых веет дыханием тмина и свободы, — все это повторяется снова и снова сотни лет.
Лютики, колокольчики, фиалки; сиреневая весна и золотая осень; солнечный свет, проливные дожди и росистые утра; дивные ночи; снова и снова за сто лет повторяется весь круг беспрестанно текущего времени. Неписанная летопись, которую никому и не под силу написать: кто расскажет о лепестках розы, облетевших сто лет назад? Сотни раз возвращаются ласточки в свое гнездо под крышей, сотни раз! Но вот явилась она — и целый мир жаждет ее красоты, словно цветов, которых уже нет. В очаровании ее семнадцати лет заключены чары веков, Вот почему в вызванной ею страсти таится печаль».
Если вы поняли и оценили прелесть лесных колокольчиков, повторенную сотни раз, если розы, музыка, румяные рассветы и закаты когда-либо заставляли сильнее забиться ваше сердце; если вся эта красота мимолетна — и вот она дана вам в руки, прежде чем мир от вас ускользнул, — откажитесь ли вы от нее?
Глава VIII
Значение внешних и внутренних перемен, которые порою совершаются в нашей жизни, не всегда сразу нам ясно. Мы потрясены, испуганы — а потом как будто возвращаемся к прежнему существованию, но перемена уже совершилась. Никогда и нигде мы уже не будем прежними. Думая о неожиданной развязке ночной встречи с сенатором, к которой ее привело желание выручить брата, Дженни не могла разобраться в своих чувствах. Она очень смутно представляла себе, какие перемены и в общественном и в физиологическом смысле могут повлечь за собою ее новые взаимоотношения с Брэндером. Она не сознавала еще, каким потрясением, даже при самых благоприятных условиях, является для обыкновенной женщины материнство. Она ощущала удивление, любопытство, неуверенность и в то же время была искренне счастлива и безмятежна. Брэндер — хороший человек, теперь он стал ей ближе, чем когда-либо. Он ее любит. Их новые отношения неминуемо изменят и ее положение в обществе. Жизнь ее станет теперь совсем иной — уже стала иной. Брэндер снова и снова уверял ее в своей вечной любви.
— Говорю тебе, Дженни, ни о чем не тревожься, — повторял он, когда она уходила. — Страсть оказалась сильнее меня, но я на тебе женюсь. Иди домой и никому ничего не говори. Предупреди брата, если еще не поздно, сохрани все в тайне, и я женюсь на тебе и увезу тебя отсюда. Я не могу сделать это сейчас же. Мне не
Он нежно обнял ее.
Дженни вышла в ночную тьму. Без сомнения, он сдержит слово. Мысленно она уже жила новой, восхитительной жизнью. Конечно, он на ней женится. Подумать только! Она поедет в Вашингтон, в этот далекий, незнакомый город. А отец и мать — им больше не придется так много работать. А Басс, а Марта… она сияла от радости, думая о том, как много она сможет для них сделать.
Пройдя квартал, она замедлила шаг, и ее нагнал Брэндер; он проводил Дженни до калитки ее дома и остановился, а она, осторожно осмотревшись, легко взбежала на крыльцо и потянула дверь. Дверь была не заперта. Дженни помедлила минуту, чтобы показать возлюбленному, что все в порядке, и вошла. В доме было тихо. Она пробралась в свою комнатку и услышала сонное дыхание Вероники. Потом бесшумно прошла в комнату, где спал Басс и Джордж. Басс лежал, вытянувшись на кровати и, казалось, спал. Но когда она вошла, он шепнул:
— Это ты, Дженни?
— Я.
— Где ты была?
— Послушай, — прошептала она, ты видел папу и маму?
— Да.
— Они знают, что я уходила из дому?
— Мама знает. Она не велела мне про тебя спрашивать. Где ты была?
— Ходила к сенатору Брэндеру просить за тебя.
— А, вот оно что. Мне ведь не сказали почему меня выпустили.
— Никому ничего не говори, — умоляюще сказала Дженни. — Я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал. Ты же знаешь, как папа к нему относится.
— Ладно, — сказал Басс.
Но ему любопытно было, что подумал бывший сенатор, что он сделал и как Дженни с ним говорила. Она коротко отвечала, и тут за дверью послышались шаги матери.
— Дженни, — шепотом позвала миссис Герхардт.
Дженни вышла к ней.
— Ах, зачем ты уходила?
— Я не могла иначе, мама. Должна же я была что-то сделать.
— Почему ты оставалась там так долго?
— Он хотел со мной поговорить, — уклончиво ответила Дженни.
Мать смотрела на нее полными тревоги, измученными глазами.
— Ай, я так боялась, так боялась! Отец пошел было в твою комнату, но я сказала, что ты уже спишь. Он запер входную дверь, но я опять ее отперла. Когда Басс пришел, он тоже хотел тебя видеть, но я уговорила его подождать до утра.
И она опять грустно посмотрела на дочь.
— Все хорошо, мамочка, — ободряюще сказала Дженни. — Завтра я тебе обо всем расскажу. А сейчас иди спать. Как папа думает, почему Басса выпустили?
— Он не знает. Думает, может быть, просто потому, что Бассу все равно не уплатить штрафа.
Дженни ласково обняла мать за плечи.
— Иди спать, — сказала она.
Она уже думала и поступала так, словно стала на много лет старше. Она чувствовала, что должна заботиться и о себе и о матери.
Следующие дни Дженни прожила как во сне. Все снова и снова она перебирала в памяти необычайные события того вечера. Не так уж трудно было рассказать матери, что сенатор опять говорил о свадьбе, что он хочет жениться на ней, когда вернется из Вашингтона, что он дал ей сто долларов и обещал дать еще, но совсем другое дело — то единственно важное, о чем она не могла заставить себя заговорить. Это было слишком свято. Обещанные деньги он прислал ей на другой же день с нарочным — четыреста долларов, которые он советовал положить на текущий счет в банк. Бывший сенатор сообщил, что он уже находится на пути в Вашингтон, но вернется или вызовет ее к себе. «Будь мужественна, — писал он. — Тебя ждут лучшие дни».