Дженни Герхардт
Шрифт:
— При вас нет часов?
Дженни медлила, ей казалось невозможным солгать. Наступило неловкое молчание; потом Дженни сказала:
— Нет, сэр.
В голосе ее слышались слезы.
Брэндер тотчас заподозрил истину, стал настаивать, и она во всем призналась.
— Не надо огорчаться, дорогая, — сказал он. — Вы лучшая девушка на свете. Я выкуплю ваши часы. А впредь, когда вам что-нибудь понадобится, непременно приходите ко мне. Слышите? Непременно, обещайте мне. Если меня не будет в городе, напишите. Я больше никогда не потеряю вас из виду. У вас всегда
— Да, — сказала Дженни.
— Вы мне это обещаете, правда?
— Да, — ответила она.
Минуту оба молчали.
— Дженни, — сказал наконец сенатор; под влиянием этого по-весеннему чудесного вечера его чувство прорвалось наружу, — я убедился, что не могу без вас жить. Вы бы согласились больше не расставаться со мной?
Дженни смотрела в сторону, не совсем понимая, что он хочет сказать.
— Не знаю, — неопределенно ответила она.
Так вот, подумайте об этом, — мягко сказал Брэндер. — Я говорю серьезно. Хотели бы вы стать моей женой и уехать на несколько лет учиться?
— Уехать и поступить в школу?
— Да, после того как мы поженимся.
— Пожалуй, да… — ответила Дженни.
Она подумала о матери. Быть может, этим она помогла бы родным.
Брэндер повернулся к ней, стараясь рассмотреть выражение ее лица. Было довольно светло. На востоке над вершинами деревьев вставала луна, и бесчисленные звезды уже побледнели в ее лучах.
— Неужели я вам совсем безразличен, Дженни? — спросил он.
— Нет!
— Но вы больше никогда не приходите ко мне за бельем, — горько пожаловался он.
Это ее тронуло.
— Я не виновата, — ответила она. — Что же я могу поделать. Мама думает, что так будет лучше.
— Она права, — согласился Брэндер. — Не огорчайтесь. Я просто пошутил. Но вы бы с удовольствием пришли, если бы могли, правда?
— Да, — чистосердечно ответила она.
Он взял ее руку и пожал так ласково, что его слова вдвойне тронули Дженни. Она порывисто обняла его.
— Вы такой добрый, — сказала она с дочерней нежностью.
— Дженни, девочка моя, — с глубоким чувством произнес Брэндер, — я на все готов ради вас.
Глава VI
Отец злополучного семейства, Уильям Герхардт, родом саксонец, был человек незаурядный. Еще восемнадцатилетним юношей он возмутился несправедливостью закона о всеобщей воинской повинности и бежал в Париж. А оттуда он переправился в Америку, эту землю обетованную.
Прибыв сюда, он сначала подался из Нью-Йорка в Филадельфию, а потом и дальше на Запад; некоторое время он работал на стекольных заводах в Пенсильвании. В одной живописной деревушке этого нового света он обрел подругу жизни, о какой всегда мечтал. Это была скромная молодая американка немецкого происхождения, и с нею он переехал в Янгстаун, а затем в Колумбус, все время следуя за стекольным фабрикантом по фамилии Хеммонд, чьи дела то процветали, то приходили в упадок.
Герхардт был человек честный, и ему приятно было, что люди ценят его неспособность кривить душой.
— Уильям, — нередко
И эта похвала была для Герхардта дороже золота.
Его честность, как и религиозные убеждения, была заложена в нем с детства, вошла в плоть и кровь. Герхардт никогда над этим не задумывался. Его отец и дед были добропорядочные немецкие ремесленники, они ни разу никого ни на грош не обсчитали, и эта упрямая честность полностью передалась ему.
Он был истый лютеранин — аккуратное посещение церкви и соблюдение всех домашних обрядов укрепило за многие годы его взгляды и верования. В доме его отца слово священника было законом, и Герхардт унаследовал убеждение, что лютеранская церковь безупречна и ее учение о загробной жизни непогрешимо и непререкаемо. Жена его, формально исповедовавшая учение меннонитов, охотно приняла вероисповедание мужа. Итак, семейство было вполне богобоязненное. Куда бы не приезжали Герхардты, они прежде всего вступали в число прихожан местной лютеранской церкви, и священник становился желанным гостем в их доме.
Мистер Вундт, пастырь лютеран города Колумбуса, был искренним и ревностным христианином, и притом слепым, нетерпимым фанатиком. Он полагал, что, танцуя, играя в карты или посещая театр, его прихожане рискуют спасением души, и без колебаний, во всю силу своих легких провозглашал, что те, кто не повинуется его предписаниям, будут ввергнуты в ад. Пить, даже умеренно, — грех. Курить… ну, он и сам курил. Целомудрие до брака и затем соблюдение его святости строго обязательны для каждого христианина. Нет спасения, говорил он, той девушке, которая не сумеет соблюсти своей чистоты, и родителям, которые допустят, чтобы дочь согрешила. Они будут ввергнуты в ад. Неуклонно следуйте стезей добродетели, дабы избегнуть вечной кары, ибо гнев праведного господа неминуемо настигнет грешника.
Герхардт, его жена и Дженни безоговорочно принимали учение своей церкви в истолковании мистера Вундта. Но Дженни, в сущности, соглашалась со всеми этим просто формально. Религия пока что не имела на нее решающего влияния. Приятно знать, что существует рай, пугает мысль, что существует ад. Юноши и девушки должны хорошо себя вести и слушаться родителей. В остальном религиозные понятия Дженни были довольно смутны.
Герхардт-отец был убежден, что каждое слово, произнесенное с кафедры его церкви, — непреложная истина. Загробная жизнь казалась ему вполне реальной.
А годы шли, жизнь становилась все более непонятной и необъяснимой, и Герхардт отчаянно цеплялся за религиозные догмы, которые давали ответ на все вопросы. О, если бы он мог быть столь честным и стойким, что господь не имел бы никаких оснований его отвергнуть! Он трепетал не только за себя, но и за жену и детей. Ведь настанет день, когда ему придется за них ответить. Не приведет ли их всех к погибели его слабость и неумение внушить им законы вечной жизни? Он рисовал в своем воображении муки ада и спрашивал себя, что ждет его и его близких в последний час.