Дженни Герхардт
Шрифт:
Дженни ахнула и выпрямилась, изумленная и испуганная.
Это было нечто новое в их отношениях. Расстояние между Дженни и государственным деятелем мгновенно исчезло. Она увидела в нем то, чего прежде не замечала. Он сразу показался ей моложе. Он относится к ней как к женщине, он в нее влюблен. Она не знала, что делать, как себя держать.
— Я испугал вас? — сказал он.
Она посмотрела на этого человека, которого привыкла глубоко уважать, и с улыбкой ответила только:
— Да, испугали.
— Это потому, что вы мне очень нравитесь.
Подумав минуту, Дженни сказала:
— Мне надо идти.
— Ну вот, — жалобно сказал Брэндер, — неужели вы из-за этого убегаете?
— Нет, — ответила она, почему-то чувствуя себя неблагодарной, — но мне пора. Дома будут беспокоиться.
— А вы не сердитесь на меня?
— Нет, — сказала она чуть кокетливо, чего прежде никогда не бывало.
Она почувствовала свою власть над ним, и это было так ново, так удивительно, что оба они почему-то смутились.
— Как бы то ни было, вы теперь моя, — сказал сенатор, вставая. — Отныне я буду заботиться о вас.
Дженни приятно было это слышать. «Ему впору творить чудеса, — подумала она, — он настоящий волшебник». Она оглянулась, и при мысли, что перед нею открывается такая новая, удивительная жизнь, у нее закружилась голова от радости. Не то, чтобы она вполне поняла, что он хотел сказать. Наверно, он будет добр и великодушен, будет дарить ей прекрасные вещи. Понятно, она была счастлива. Она взяла сверток с бельем, за которым пришла, не замечая и не чувствуя несообразности своего положения, а для Брэндера это было горьким упреком.
«Она не должна разносить белье», — подумал он. Нежность и сочувствие поднялись в нем горячей волной. Он взял ее лицо в ладони, на этот раз как добрый покровитель.
— Ничего, девочка, — сказал он. — Вам не придется вечно этим заниматься. Я что-нибудь придумаю.
С того дня их отношения стали еще более простыми и дружескими. Когда Дженни пришла в следующий раз, сенатор, не задумываясь, предложил ей сесть на ручку его кресла и стал подробно расспрашивать о том, как живут ее родные, чего хочет и о чем мечтает она сама. Он заметил, что на некоторые его вопросы она отвечает уклончиво, особенно о работе отца. Ей стыдно было признаться, что отец ходит по дворам и пилит дрова. Опасаясь, что тут скрывается нечто более серьезное, Брэндер решил в ближайшие дни пойти и узнать, в чем дело.
Так он и поступил в первое же свободное утро. Это было за три дня до того, как в конгрессе началась ожесточенная борьба, закончившаяся его поражением. В оставшиеся дни все равно уже ничего нельзя было предпринять. Итак, Брэндер взял трость и зашагал к дому Герхардтов; через полчаса он уже решительно стучал в их дверь.
Ему открыла миссис Герхардт.
— Здравствуйте! — весело сказал он и, заметив ее смущение, добавил: — Можно войти?
При виде необыкновенного гостя добрая женщина совсем потерялась; она потихоньку вытерла руки старым заплатанным фартуком и наконец ответила:
— Да, да, пожалуйста, войдите.
Забыв закрыть дверь, миссис Герхардт торопливо провела сенатора в комнату и, придвинув стул, пригласила его сесть.
Брэндер пожалел, что так смутил ее.
— Не беспокойтесь, миссис Герхардт, — сказал он. — Я просто проходил мимо и решил заглянуть к вам. Как здоровье вашего мужа?
— Спасибо, он здоров, — ответила она. — Ушел на работу.
— Значит, он нашел место?
— Да, сэр, — ответила миссис Герхардт; она, как и Дженни, не решалась сказать, что это за работа.
— И дети, надеюсь, все здоровы и ходят в школу?
— Да, — ответила миссис Герхардт.
Она сняла фартук и смущенно теребила его.
— Это хорошо. А где Дженни?
Дженни как раз гладила белье; заслышав голос гостя, она бросила утюг и доску и убежала в спальню, где теперь поспешно приводила себя в порядок, боясь, что мать не догадается сказать, будто ее нет дома, и не даст ей возможности скрыться.
— Она дома, — сказала миссис Герхардт. — Сейчас я ее позову.
— Зачем же ты ему сказала, что я тут? — тихо упрекнула Дженни.
— А что же мне было делать?
Они не решались выйти к сенатору, а он тем временем осматривал комнату. «Грустно, что столь достойные люди живут в такой нужде, — думал он, — хотелось бы как-то им помочь».
— Доброе утро, — сказал он, когда Дженни наконец нерешительно вошла в комнату. — Как поживаете?
Дженни подошла к нему и, краснея, протянула руку. Его приход так взволновал ее, что она не могла вымолвить ни слова.
— Решил зайти и посмотреть, как вы живете, — сказал сенатор. — Дом неплохой. Сколько же у вас комнат?
— Пять, — ответила Дженни. — Вы извините, у нас беспорядок. Мы сегодня с утра гладили, поэтому тут все вверх дном.
— Понимаю, — мягко сказал Брэндер. — Неужели вы думаете, что я этого не пойму, Дженни? Не надо меня стесняться.
Он говорил так же спокойно и дружески, как всегда, когда она бывала у него, и это помогло Дженни прийти в себя.
— Пусть вас не смущает, если я еще как-нибудь загляну к вам. Я буду навещать. Мне хотелось бы повидать вашего отца.
— Вот как, — сказала Дженни. — А его нету дома.
Но пока они разговаривали, Герхардт со своей пилой и козлами как раз появился у калитки. Брэндер увидел его и тотчас узнал по некоторому сходству с дочерью.
— А вот и ваш отец, если не ошибаюсь, — сказал он.
— Неужто? — отозвалась Дженни, выглядывая в окно.
Герхардт, поглощенный своими мыслями, прошел мимо окна, не подымая глаз. Он поставил козлы у стены, повесил пилу на гвоздь и вошел в дом.
— Мать! — позвал он по-немецки, потом, не видя жены, подошел к двери и заглянул в столовую.