Дженни. Ближе к дому
Шрифт:
Погладив ее по щеке, судья Рэйни повернулся и шагнул через порог в натопленную гостиную. Дженни ненадолго задержалась в прихожей, чтобы взглянуть в зеркало на свое раскрасневшееся лицо и поправить каштановые волосы.
Когда она вошла в комнату, судья Рэйни грел руки над газовой печкой.
— Вы всегда говорите мне такие приятные слова, — сказала она, подходя ближе и заглядывая ему в глаза. — Где уж мне думать насчет замужества, ведь я теперь всего-навсего толстая старуха, глядеть не на что. Вы не знаете, сколько раз я думала про себя, что если б мне вернуть мою молодость, да к тому же хорошую фигуру…
Резко отвернувшись от судьи Рэйни и смахнув слезы пальцами,
— Дженни, что это за разговор, — сказал он, неодобрительно хмурясь. — Могу сказать со всей прямотой и искренностью, что вы были бы самой завидной супругой. Собственно говоря, я легко могу себе представить, что некто является на этих днях в суд и подает заявление. На формальном языке закона это означает просто jus primae noctis[1].
Дженни пристально глядела на него, моргая глазами.
— Это то же самое, что разрешение на брак?
— Нет. Это только относится к тому же предмету.
— Ну, Майло, перестаньте меня дразнить, — сказала она, краснея. — Не верю ни единому вашему слову. Столько есть хорошеньких девушек, с каждым днем все новые подрастают, выбирайте, закрыв глаза, а время и место вам стоит только назначить, да вы и сами это знаете.
— Большинству из них придется еще многому учиться, а время не ждет. Вы понимаете, что я хочу сказать, Дженни. Юная внешность и восторженность не всегда дают то, что обещают и что от них требуется. А мы с вами…
В комнате надолго воцарилось молчание, потом судья Рэйни отошел от печки и сел в кресло рядом с Дженни.
— Что бы ни случилось, Майло, я всегда буду вам благодарна, — сказала после паузы Дженни, — и в любое время, когда вы только захотите, я вам докажу свою благодарность, стоит вам только слово сказать. Вы со мной достаточно хорошо знакомы, чтобы знать, какой я могу быть доброй, когда есть ради чего. Я — такая, какая есть, даже силой закона меня не переменишь. Я не такая, чтобы держать полон дом любимых кошечек и собачек и представляться, будто я не нуждаюсь в мужском обществе. Если бы не вы, не знаю, как бы я выдержала все мои беды и печали. Иной раз думается, что одно только это жизнь для меня приготовила — горе, неудачи да неприятности каждый день.
— Что еще такое, Дженни? — спросил он живо. — Расскажите мне, что случилось.
Мигая затуманившимися глазами, она провела обеими руками по лбу и раскрасневшимся щекам, словно стараясь разогнать свою печаль.
Судья наклонился ближе к Дженни и в утешение потрепал ее по плечу.
— Когда вы просили меня зайти к вам сегодня вечером по дороге домой, вы не сказали, в чем дело. Что такое, Дженни? Что случилось?
Левая рука Дженни бессильно упала на колени. Подняв правую, она махнула ею в сторону красной кирпичной церкви на соседнем участке.
— А что еще могло случиться, Майло? — отвечала она, в унынии понурив голову. — Вам это давно известно.
— Так они опять у вас были? — сказал он, глядя на Дженни и понимающе кивнув головой. — Это самое и случилось, Дженни?
— Да. — На мгновение она утомленно закрыла глаза. — Да, — повторила она. Когда она заговорила снова, ее голос звучал резко и гневно. — Эти самые придиры из церкви Тяжкого Креста просто, кажется, все перепробовали, что только могли придумать, лишь бы наделать мне неприятностей. Все время, что я здесь живу, у меня не было ровно никаких неприятностей с соседями. Миссис Клара Крокмор, что живет в желтом кирпичном доме рядом с моим, такая соседка, что лучше и желать нечего, мы с ней то и дело бываем друг у друга. И Норма Поуп, моя соседка со стороны двора, всегда дарит мне цветы из своего сада, меняется рецептами блюд и уж всегда поделится сплетнями, какие доходят до ее улицы.
Но эти святоши, эти ханжи! Мне кажется, они не успокоятся до тех пор, пока не упрячут меня в тюрьму на всю жизнь или пока не зароют меня в могилу. В прошлый раз — это было после первого числа — они приходили и плели бог знает что про меня и Визи Гудвилли. Тогда они говорили, что грешно и стыдно мне сдавать ему комнату, потому что ночью мы с ним спим под одной кровлей. А теперь они собираются подать жалобу и начальнику полиции в Сэллисоу, и шерифу округа Индианола, и даже самому губернатору штата, чтобы меня арестовали, если я не заставлю Визи немедленно выехать и искать себе жилье в другом месте.
Остановившись и переведя дух, Дженни сложила руки на животе, потом передвинула их повыше.
— Бедный Визи Гудвилли! — Слезы выступили у нее на глазах, когда она произнесла это имя. — Бедный Визи Гудвилли! Другого настоящего дома у него на всем свете нет, а эти святоши хотят, чтобы он отсюда уехал. Всем известно, что это единственное место, которое он может назвать своим домом в те три зимние месяца, когда он не ездит с балаганом и не зарабатывает на жизнь, показываясь публике во вставных номерах. Он даже не знает наверное, остались ли у него в живых какие-нибудь близкие родственники, у которых он мог бы поселиться, а если и разыщет кого-нибудь из дальней родни, то он очень стеснил бы их, поселившись вместе с ними, даже если б он хорошо платил за те три зимние месяца, когда у него мертвый сезон.
А вы знаете, как трудно было бы ему найти подходящую особу, такую же, как он сам, для того, чтобы жениться на ней или хотя бы жить просто так. Прежде всего таких на свете вообще немного, и Визи говорит, что все девушки-лилипутки бывают помолвлены чуть ли не со дня рождения или вскоре после того, да и то не обходится без большой драки между самыми видными семьями, и денег это стоит порядочных. Он говорит, что давно уж бросил попытки сойтись с обыкновенной женщиной. Говорит, иной раз, когда он ездил с балаганом, бывало так, что обыкновенные женщины по секрету оказывали ему внимание, но ни за что не хотели показываться с ним на людях. Бедный Визи Гудвилли! Бедный Визи Гудвилли! Не знаю, что бы он делал, если б я не подружилась с ним. Я очень рада, что родилась общительной и сердечной, иначе некому было бы позаботиться о Визи. Если он такой маленький, это еще не значит, что он не умеет ценить женскую ласку, как всякий другой мужчина.
Дженни стряхнула слезы с ресниц кончиками пальцев.
— Разумеется, все это совершенно верно, — сказал судья Рэйни. — Но что же случилось сегодня? Вы мне так и не рассказали.
— Майло, вот уже целый год так идет, раз за разом, не одно, так другое. Эти ханжи прикидываются, будто бы они такие уж набожные, а сами чего только не делают и не говорят исподтишка, лишь бы выселить меня из моего дома. Каждый раз как они со мной про это толкуют, они твердят, будто бог им внушил забрать мой участок и возвести на нем пристройку для воскресной школы и что я будто бы оскверняю то, что ими уже заранее предназначено для святой цели. Они изо всех сил стараются меня уверить, будто бы все, что я делаю, грешно и стыдно. Я им сколько раз говорила: если им нужен мой дом, могут его забрать, только пусть заплатят мне мою цену. А они не хотят платить ни единого доллара. Говорят, если я их послушаюсь, то они обратят меня в свою веру и спасут мою душу, тогда я могу передать дом и участок церкви Тяжкого Креста, не беспокоясь насчет будущей жизни.