Дженни. Томасина. Ослиное чудо
Шрифт:
— И убежали с ней, — подхватила Пуцци.
— Мы сразу сообщили всё Дженни.
— Ну зачем это вы! — вскричал он. — Зачем? А что она сказала?
— Она не поверила, — признались сестры.
— Мы советовали ей уйти, потому что вы её не стоите, но она сказала, что останется вас ждать, — прибавила Муцци.
— Но разве вас дождёшься? — оживилась Пуцци. — Так мы ей и сказали. А эта ваша… Тут её знают как облупленную. Нет, только мужчина может быть таким дураком. Наутро
— Вероятно, вы её ищете? — спросила ехидно Муцци.
— Да! — сказал Питер, не заботясь о том, что эти праведные сплетницы видят его горе. — Я её ищу, она мне очень нужна.
— Что ж, — пропели они дуэтом, — вы её не найдёте. — И отвернулись, высоко подняв хвосты, подрагивающие от гнева.
Питер понимал, что где-то она есть, — но где? Он долго маялся и бродил по площади, пока не догадался, что вернее всего найти её у прежних хозяев. Тогда он уселся под окном Бетси и просидел там всю ночь.
В окнах загорались и гасли огни, разок он увидел каштановую головку в жёлтом сиянии света, но волосы не сливались с серым кошачьим мехом — Дженни на плече не было. Потом все огни потемнели. Когда гореть остался лишь уличный фонарь, Питер стал нежно звать подругу, но не услышал в ответ ни звука и не принял ни одной волны. Наконец кто-то крикнул: «Брысь!» и хлопнул рамой.
Больше взывать он не смел, тем более что вспомнил запреты всесильного мистера Блейка. Но с места не ушёл, на тот случай, если Дженни молчит от злости, а к утру может и смилостивиться.
Прошёл молочник, небо на востоке посерело, потом стало перламутровым, и наконец утро началось. Но жители здешних домов просыпались позже, чем солнце.
В конце концов, из дома № 2 вышел важный человек в шляпе, с чёрным портфелем и пересёк площадь. По-видимому, отец Бетси отправился на службу. От него много не узнаешь, и Питер дождался появления его жены и дочери. Бетси несла ранец, мать шла за ней.
Питер кинулся к ним, взывая:
— Бетси, Бетси! Где же она? Я её обидел, я её ищу, буду просить прощения…
Но Бетси ничего не поняла, она просто увидела, что большой белый кот, истошно мяукая, несётся к ней. Он ей что-то напомнил, она приостановилась, но не узнала его и пошла дальше. А Питер услышал, как она говорит матери:
— Мама, как ты думаешь, она вернётся?
— Бетси, — сказала мать, — уверена ли ты, что это она? Столько лет прошло…
— Что ты!.. — воскликнула Бетси. — Другой такой кошки нет на свете!..
Питер знал, что она права, и сердце его мучительно сжалось. Да, другой такой кошки нет, а он её потерял.
Больше делать здесь было нечего. Куда же идти? Где искать?
Тогда он и понял, что искать надо подальше, не здесь, ибо Дженни покинула эти места.
Он отправился через город, к докам. Думал он только о Дженни и не замечал, каким бывалым уличным котом стал за это время. Теперь его не пугали ни шум, ни люди; опасностей он избегал инстинктивно, мог исчезнуть в мгновение ока и безошибочно угадывал, где лучше всего спрятаться. А мысли его были заняты другим — он принимал за Дженни каждую кошку, свернувшуюся у входа, умывающуюся в окне или крадущуюся вдоль ограды.
Заворачивая за угол, он снова и снова твёрдо верил, что Дженни именно здесь, но не находил её, и сердце его падало. Потом он решал, что пропустил, не узнал её. То ему казалось, что надо очень быстро завернуть за угол, застать её врасплох. Он совсем измучился, он ведь не ел, не пил, не останавливался, чтобы умыться, так что мех его утратил свой лоск и даже белизну.
День сменялся ночью, ночь сменялась днём; он плохо это замечал, спал мало, где придётся, и видел лишь улыбку Дженни, её заботливый взгляд, её ловкие движения. Всё умиляло его, даже её смешная гордость, когда она говорила о своих предках.
Добравшись до лондонских доков, он побежал к домику мистера Гримза. День был серый, холодный, накрапывал дождь. У дверей больше не было ярких кустиков, а в окне виднелся какой-то небритый мужчина, который пил что-то прямо из бутылки. Всюду было грязно, воняло джином, а Дженни тут и не пахло. Субъект швырнул бутылку за окно и чуть не попал в Питера, а тот пожалел, что она его не убила.
В приливе последней надежды он побежал туда, где могла стоять «Графиня Гринок». Действительно, она была в порту. На палубе сидел чёрный кок и пел печальную песню. Завидев Питера, он крикнул:
— Эй, котяга! Где ж ты был? Где твоя девица? Ищешь её? Тут её не было… Шли бы оба к нам, у нас опять крыски-мышки развелись…
Питер глядел на него, онемев от горя. Негр его понял. Он встал, покачал головой и сказал:
— Не гляди на меня, кот! Сказано тебе, я её не видел. Может, придёт… А ты поработай пока, чего там! Ну, как? Исхудал ты…
Но Питер кинулся прочь, никого не видя от слёз. Он не знал, куда бежит, и не думал об этом. Он бежал, бежал, бежал и нигде не останавливался. Вдруг у какой-то дырки он остановился. Он почему-то понял, что туда надо нырнуть.
В темноте ему стали мерещиться странные вещи — оконце под потолком, складки жёлтого шёлка, овальный медальон. Питер полз по трубе и видел почему-то маленькую корону над буквой «№». Чтобы удержать эти дивные видения, ему хотелось остановиться, но что-то гнало его вперёд. Потом он понял, что это не сон, остановился у самого входа в комнату — и одним прыжком прыгнул на кровать.
— Дженни! — крикнул он. — Дженни, Дженни! Я так тебя искал, Дженни!.. Неужели я нашёл тебя?..
— Здравствуй, — сказала Дженни. — Я тебе рада. Я долго тебя ждала.