Дженни. Томасина. Ослиное чудо
Шрифт:
— Ну какой я Божий человек! — возразил Энгус Педди. — Я — Его служитель, знаешь — из служащих, которые добирают сердцем, где не хватает ума. Лучшие люди идут в армию, в политику, в адвокаты, а Богу достаются такие, как я.
Макдьюи весело и нежно посмотрел на него.
— По-твоему, ваш Бог любит всё это подхалимство? — спросил он.
— По-моему, — парировал Энгус, — Он ошибся только раз: когда позволил нам представить Его по нашему образу и подобию. Хотя нет, это мы сами придумали, это же нам лестно, а не Ему.
Макдьюи залился лающим смехом.
— Ах вот что! —
Священник погладил собаку по голове.
— Когда Бог наказал Адама, — медленно произнес он, — мы стали братьями не Ему, а вот ей. Довольно смешной приговор. Бог шутит редко, но метко.
Эндрью Макдьюи не ответил.
— А ты, — продолжал священник, уводя спор с опасного пути, — даже не веришь в это родство. Я вот люблю её, беднягу, и жалею, как самого себя. Скажи, Эндрью, неужели ты их не полюбил? Неужели у тебя не разрывается сердце, когда она на тебя жалобно и доверчиво смотрит?
— Нет, — отвечал Макдьюи. — Я хоть и собачий, но доктор. Если у врача будет разрываться сердце из-за каждого пациента или родственника, он долго не протянет. Не намерен расходовать чувства на этих тунеядцев.
Преподобный Энгус Педди пошёл на него с другого фланга.
— Неужели ты не мог, — спросил он, — помочь собачке Лагган? Зачем ты её усыпил?
Макдьюи стал красным, как его борода, а глаза его потемнели.
— Что, вдова жаловалась? — сказал он.
— А если бы и жаловалась? Нет, она ничего не говорила, только мучилась. Я видел её глаза, когда она шла к дверям. Теперь она одна на всём свете.
— Да всё равно она осталась бы одна недели через три, ну, через месяц, от силы — через год. И вообще, я достану ей собаку. Меня вечно просят пристроить щенка.
— Ей эта собака нужна, — сказал священник. — Она её любит, они — семья, как вот мы с Цесси. Разве ты не видишь, что с любовью легче прожить тут, на земле?
Макдьюи снова не ответил. Он любил свою жену, и её у него отняли. Любовь — опасная ловушка, без любви куда спокойней. Да, но он и сейчас любит Мэри Руа. Проще быть бревном или камнем и ничего не чувствовать.
— …Непременно должен быть ключ, — говорил Энгус.
— Какой ключ?
— Наверно, любовь и есть ключ к нашим отношениям с четвероногими, пернатыми и чешуйчатыми тварями, которые живут вокруг нас.
— Ах, брось! — фыркнул Макдьюи. — Все мы запущены в огромную нелепую систему. Мы встали на ноги, а они нет. Тем хуже для них.
Священник посмотрел на врача сквозь очки.
— Смотри-ка, Эндрью! Я и не знал, что ты так продвинулся. Значит, мы кем-то запущены… Кем же, интересно? Ты ведь не так старомоден, чтобы верить в безличную силу.
— Ты, конечно, скажешь, что Богом!
— А кем же ещё?
— Антибогом. Очень уж плохо система работает. Я бы и то лучше управился.
Макдьюи подошёл к полке и взял скляночку. Мопс принял лекарство, громко рыгнул и встал на задние лапы. Люди посмотрели друг на друга и засмеялись.
4
Я сторожила мышиную норку, когда Мэри Руа пришла за мной и потащила на пристань, встречать пароход из Глазго. Уходить мне не хотелось, я долго прождала мышей и чувствовала, что они вот-вот появятся.
Норка была важная, у самой кладовой. Мышиная служба — наш долг, и я всегда выполняла его неукоснительно, сколько бы времени и сил ни уходило у меня на то, чтобы Мэри Руа лучше и счастливей жилось.
Люди постоянно забывают, что мы работаем, а без работы портимся. Им, видите ли, надо делать из нас игрушки.
Даже когда мы приносим им мышь, чтобы тактично напомнить о своей профессии, они, по глупости и гордыне, считают её подарком, а не оправданием нашего у них житья.
Вы, наверное, думаете, что сидеть у норки легко. Что ж, посидите сами. Станьте на четвереньки и не двигайтесь час за часом, глядя в одну точку и притворяясь, что вас нет. Мы — не собаки, чтобы понюхать и уйти. Мы звери серьёзные, и у меня, к примеру, на работу уходит очень много времени, особенно если норок несколько и есть основания полагать, что у них — два выхода.
Заметьте, главное — не в том, чтобы мышь поймать. Мышь всякий поймает. Главное — выкурить её из дому. Мы ведём с ними войну нервов, а для неё нужны время, терпение и ум. Ума и терпения у меня хватает, но времени было бы побольше, если бы от меня не ждали много другого. Да, работа у нас нелёгкая…
Вот для примера: садиться у норы надо в разное время суток. Мышь — не дура и быстро запомнит, когда вы приходите. Значит, надо сбить её с толку. Выбрать же время вам поможет кошачье чутьё. Вы просто узнаёте, что пора идти, это накатит на вас, как в мечтании, и вы пойдёте к норке.
Придёте, принюхаетесь, сядете и станете смотреть. Если мышь у себя, она не выйдет, а если вышла — не войдёт. И то, и это ей плохо. А вы сидите и смотрите. Попривыкнув, вы сможете думать, размышлять, вспоминать свою жизнь или жизнь далёких предков и, наконец, гадать, что будет на ужин.
Потом закройте глаза и притворяйтесь, что заснули. Это — самое трудное, так как теперь вам остаются только уши и усики. Именно тут мышь попытается мимо вас проскользнуть. А вы откроете ОДИН глаз.
Поверьте, на мышь это действует ужасно. Не знаю, в чём тут дело — может, она пугается, что вы умеете одним глазом спать, а другим смотреть. Сделайте так несколько раз, и у неё будет нервный срыв. Семья её тоже разволнуется, они побеседуют и решат покинуть дом.
Так решают мышиный вопрос ответственные кошки и коты. Сами видите, тут нужен навык, ум, а главное — время. Я держала дом в большом порядке, хотя мне приходилось, кроме того, обнюхивать все комнаты и вещи, часто мыться, беседовать с соседками и смотреть за Мэри Руа. И никакой благодарности. Миссис Маккензи причитала: «Ах ты лентяйка, лентяйка! Мыши опять побывали в кладовой! Что, не можешь мышку поймать?» По-видимому, это юмор, но я и ухом не вела.
Итак, сидела я у норки, когда этот Хьюги пришёл, посвистывая, к нам, и хозяйка моя, в голубых носках и голубом передничке, взяла меня и потащила через весь город на набережную. Я ещё никогда не встречала парохода.