Джентльменов нет - и привет Джону Фаулзу!
Шрифт:
– Да, видно, муж у тебя не богат! – Рустам появился с подносом, на котором стояли серебряный, очень изящный заварочный чайник и хрустальные кружечки с извитыми ручками – что-то среднее между бокалами для глинтвейна и пивными кружками.
– Какие интересные! – повертела Настя кружку в руках.
– Нравится? Возьми ее себе! Это мой подарок тебе, дорогая!
– Ну что вы, зачем же? По какому случаю?
– По случаю нашего знакомства! – Рустам снова исчез и очень быстро вернулся с вазочками какого-то тягучего варенья и круглых печений, обмазанных медом и орехами.
Она посмотрела на Рустама. Глаза у того горели
– Попробуй варенья из айвы, дорогая! Моя мама варила! – угощал ее Рустам. И совершенно обалдевшая от своего визита Настя постепенно забыла о Юре, о Нине, о том, зачем она сюда пришла, и смотрела на нового знакомого с плохо скрытым восторгом: вот перед ней был настоящий мужчина! Вежливый, обходительный, услужливый, рядом с которым не стыдно быть Шехерезадой!
Их разговор перешел далеко в ночь. Настя уже угощалась каким-то сладким вином и даже забыла о том, что вообще-то ей надо двигаться в обратный путь. Ее обаятельный хозяин тоже не вспоминал об этом и все рассказывал о каких-то своих знакомых, все сплошь больших начальниках и руководителях фирм, и о своей важной роли при них. Он потчевал ее рассказами о своей жизни до перестройки, когда он, как выразился, бегал по кавказской деревне голопузым мальчишкой, рассказывал о своей сестре, замечательной женщине, братьях, их женах, племянниках и в основном о том, кто из них чего в жизни добился. И как поняла Настя, был только один человек в его родне, не пользующийся уважением и успехом, – какой-то парень, чей-то внучатый племянник, художник, который в настоящее время скитается по Европе и рисует на улицах портреты туристов.
– А твой муж чем занимается, дорогая? – спросил ее наконец Рустам.
И Настя, почувствовав к этому человеку доверие, призналась ему, что Юра ей вовсе не муж, но она хотела бы за него выйти, потому что ей надоело быть не замужем и надоело не иметь своего дома.
– Понимаю, – значительно посмотрел ей в глаза Рустам и тоже сделал признание. Оказывается, у него было две жены. Одна на родине, в селе, где он вырос и где его женили сразу после армии, а вторая еще в одном городе, тоже на юге. На этой женщине он женился несколько лет назад. У обеих жен есть от него дети, у каждой – хороший дом, и он с удовольствием содержит обеих. Только в Москве – Рустам грустно покачал головой – у него нет пока жены, потому что не встретилась еще ему такая женщина-москвичка, которой он мог бы доверять и которая бы относилась к нему честно.
– Что значит «честно»? – спросила Настя, подумав, что, пожалуй, она согласилась бы занять вакантное место.
– Я врать не люблю, – пояснил ей Рустам. – Москвички – что? Не умеют жить коллективом. Каждая хочет перетянуть одеяло на себя. Хочет, чтобы я был женат только на ней, а с другими женами развелся. А куда я прежних жен дену? И детей? Нет, – Рустам покачал головой, – я всех люблю. Если со мной будут поступать честно – я и сам честный человек. Если найду такую женщину – сразу женюсь! Куплю ей дом, пусть заводит хозяйство, рожает детей, но измены не потерплю. Голову ей тогда мои люди отрежут!
– Дом? – удивилась Настя. – А чья же это квартира?
– Моя, но это квартира так себе, для представительства. Дом должен быть другой – солидный, прочный...
«Ничего себе!» – подумала Настя и спросила:
– А третья жена какой должна быть национальности? Русской? Или с Кавказа?
– С Кавказа две жены у меня уже есть, – важно ответил Рустам. – Теперь для разнообразия другую женщину хочу! Знаешь, у поэта Пушкина есть произведение «Бахчисарайский фонтан». Много было у хана жен, но все восточные женщины, а хан полюбил славянку!
– Угу! – Настя «Бахчисарайский фонтан» уже подзабыла, но смутно представляла себе, что история в этом Бахчисарае случилась неприятная.
– Вот так-то! – назидательно произнес Рустам.
– Как же мне теперь до дома добраться? – вспомнила Настя, вежливо поблагодарила за чай, встала с дивана и посмотрела на часы. – Метро закрыто, на частника у меня денег нет.
– А зачем тебе домой, дорогая? – широко улыбнулся Рустам. – Оставайся здесь! Час поздний, я тебе спальню для гостей покажу...
Собственно, этого предложения Настя и ожидала, но, когда очутилась во внутренних покоях и увидела роскошную резную постель, покрытую не синтетикой, нет, а настоящим шелковым, вышитым, нежно-голубого цвета покрывалом, то завизжала от восторга, запрыгнула на нее и раскинулась на шелковых подушках.
«Пусть меня выносят силой, – подумала она. – Сама я отсюда никуда не пойду!»
И когда наутро Рустам принес ей кофе в постель и сказал, что на работу ей больше ходить не надо и что сейчас он ненадолго отлучится по делам, а когда вернется, они поедут в самый лучший ювелирный магазин и купят ей колечко, какое она захочет, а потом еще новый полушубок, Настя потянулась на прохладных простынях со всей своей кошачьей грацией и подумала: «Вот уж свезло наконец в жизни, так свезло!»
18
Не оглядывайся назад!
Кто знает, где проходит граница между неудавшейся жизнью и счастливой?
Лиза неожиданно для себя стала у Нины частой гостьей. Тому вечеру, когда вдруг явился Юра, предшествовали несколько странных для Лизы дней. Она почувствовала, что ее таинственным образом тянет к Нине. Женщина, которую несколькими годами ранее Лиза искренне презирала, теперь стала для нее ближе матери. «Кто изменился? – думала Лиза. – Я или она?»
Нина никогда не умничала, не кричала, не спорила о политике, не рассказывала поучительных историй. Она жила естественно и незаметно, как течет вода из водопроводного крана, и строгая необходимость этого течения видна только тогда, когда она почему-либо прекращается. В какое бы время Лиза ни прибегала к ней – а видеться с Ниной стало для нее потребностью, – ее старшая подруга занималась вполне обыденными вещами: готовила очень простую еду, читала газеты или книги, иногда мыла голову или накладывала на лицо крем, но все эти простые действия Нина совершала тихо, без разговоров, без свойственного очень многим женщинам ажиотажа. Лиза заметила, что Нина никогда не ходит «на охоту», то есть никогда никому не желает специально нравиться.