Джентльмены чужих писем не читают
Шрифт:
– Откуда? Это у тебя должно быть про них что-нибудь новое для нас, – резонно ответили ему.
– Они свернули с шоссе и едут в горы по той дороге, где этот чёртов локатор.
– А, значит, там точно они?..
– Я этого не сказал. Я не видел, кто в машине.
– Так езжай и посмотри.
Ага. Езжай. Если они вооружены до зубов, а он – один, в полицейской машине, посреди пустынной дороги…
Пиньера достал из кобуры пистолет, дослал патрон в патронник, поставил оружие на предохранитель, сунул за пояс брюк. Тоже, нашли Рембо. И дёрнул чёрт его за язык. Сидел бы в Куэрнаваке, глотал свой кофе – мало ли кого на ночь глядя гонит в дикие горы дурная
“Феррари”, до которого от Пиньеры теперь по прямой было около километра, неожиданно остановился наверху, не выключая огней. Пиньера облегчённо вздохнул. Значит, все-таки, потрахаться. Значит, просто парочка влюбленных богатых охламонов.
Он сказал в микрофон:
– Ладно, я могу их догнать и посмотреть, кто там. Но вдруг там не бандиты, а мирные граждане? Влюблённые, например?..
– Неважно что влюблённые. Всё равно останови и проверь документы. Их розыск под личным контролем министра безопасности. Только будь максимально осторожен: они могут быть опасны.
– Bien, я еду за ними! – удовлетворенно сказал Пиньера.
Он получил карт-бланш: если что, то все переговоры на полицейской волне записывались на магнитофон.
Агата выключила фары, чтобы в их отблесках не видеть напряженной физиономии своего компаньеро, и сказала звенящим голосом:
– Я тебе, Октябрито, в восьмой раз говорю: нет, я этого делать не буду! И не надо мне объяснять, что это якобы нужно для Революции!..
– Но, пахарита, все женщины в Маньяне делают это своим мужчинам, когда у них начинаются дела.
– Я тебе не все женщины! Не нужно было ехать со мной. Нужно было тебе остаться в Маньяна-сити и пойти на Канделарию. Там ты бы получил своё!
Вот дура! Ну как ей объяснить, что тогда ему не хотелось, а захотелось только в Куэрнаваке? А Куэрнаваке – городишка маленький, благопристойный, там никакой Канделарии нет и в помине. Ничего нет, кроме церкви на двести мест и вшивого кинотеатра. А почему, собственно, он должен ей что-то объяснять? Почему она вообще хамит ему? Как она смеет? Пользуется, гадина, своим положением. Вернее, его положением. Дьявол, почему мужчина так беззащитен перед женщиной всегда, когда у него стоит?..
Если, конечно, он не собирается её насиловать. Но об этом и речи быть не может. Насилуют женщин только слабые мужчины. Октябрь попытался засунуть свой не вовремя устремившийся к звёздам нефритовый стержень обратно в штаны, но у него этого не получилось. Хоть беги в кусты, как в ливийских лагерях…
Вот сука! Сука и истеричка! Ей не жить, решил Октябрь. Всё. Своим поведением она подписала себе смертный приговор. Да и как любовница, она уже малоинтересна. Нордическая, как будто не маньянка вовсе. К чёрту! Только добраться до убежища, там я её кончу. Незачем собирать собрание, чтобы установить её вину. Сегодняшняя стрельба в Маньяна-сити – это предательство. Да, предательство! Тем более, что и убит-то не гринго, а какой-то русо туристо. Посторонний человек. Хотя, как гласит первая заповедь терроризма, – “невиновных гражданских лиц не бывает”. В чём-то был виновен и этот. Но речь не об его вине или отсутствии таковой. Речь об этой стерве. Очень много дал он ей свободы, вот что. Она решила, что она – пуп земли. Революционерка нумеро уно. Шарлотта Корде. Пассионария. Че с гигиеническим пакетом между ляжек. Перечить – кому?..
Октябрю Гальвесу Морене?..
Главы государств – и каких! – не осмеливались перечить Октябрю Гальвесу Морене! Европарламент ползал на карачках перед Октябрём Гальвесом Морене! Министры стран ОПЕК стояли на задних лапках и виляли хвостиками, держа в зубах портфели со своими вонючими нефтедолларами!..
И что же теперь? Что теперь?!. Какая-то сопливая двадцатидвухлетняя шлюшонка, дочь богатея-папаши, задирает перед ним нос, указывает, куда ему нужно ехать, ему, Октябрю Великому и Ужасному!..
О, основоположники! Мир перевернулся! Или я постарел. Ну, что ж – постарел я, не постарел, а со всей революционной строгостью с этой дрянью сегодня же поступлю. И буду искать себе новую телохранительницу. Без бабы не обойтись. Мужик в этом качестве хуже. Баба стреляет сразу, а мужик сначала ищет пути к отступлению. Сегодня придушу эту сучку, а завтра возьму с собой Магдалину. Конечно, это временный вариант, поскольку Магдалина – лесбиянка, так её растак. А это грустно, когда рядом – баба, а попользоваться в любой момент нельзя. Это обескураживает.
– Поехали, – приказал он.
– Кто-то едет к нам сюда, Октябрь!..
Освещая перед собой дорогу несильным ближним светом, к ним медленно приближался автомобиль.
– Мы должны изобразить, что завернули сюда для любовных утех! – шёпотом сказал Октябрь. – Ну-ка, быстро!..
– Что быстро?..
– Бери мою штуку в рот! Теперь это действительно нужно для Революции!..
Агата оглянулась на приближавшийся автомобиль, вздохнула, криво усмехнулась и нагнулась к матово поблескивавшей в свете звёзд октябритовой морковине.
– О-о-о!!! – взвыл Октябрь ненатуральным голосом. – О-о-о!!! Вс-с-с!!! О, как хорошо!.. Языком его, языком, queridа mia!.. Вот так! О-о-о!!! Сейчас кончу, сейчас!.
Агата вдруг подняла голову, плюнула своему компаньеро на его пылающий конец и сказала:
– Да пропади всё пропадом!
– Ты что!.. – зашептал Октябрь, делая ей страшные глаза. – За нами же наблюдают!.. Соси, дура!.
– Сам соси, дурак! – сказала Агата и включила заднюю передачу, чтобы осветить тылы.
Дальше всё произошло в две секунды.
В свете фар она увидела, что к её “феррари” вплотную притёрся полицейский “форд”. Рядом с дверцей со стороны водителя стоял жилистый лысый мужчина в штатском и плотоядно усмехался в подстриженные щёточкой усы. Прежде, чем Агата успела подумать о чём либо, в её руке оказался её двадцать второй калибр. Заднее стекло “феррари” разлетелось вдребезги. Первая пуля только чуть царапнула детектива. Он тоже оказался парень не промах. В руке его вспыхнуло и загрохотало. Вот тут-то и заявили о себе преимущества автоматического пистолета перед дамским игрушечным револьвером, о чём ей неоднократно говорили как инструктора в лагерях, так и боевые соратники: полицейский успел выпустить пять пуль, прежде чем вторая пуля, вылетевшая из “Agent'a” Агаты, поразила его в сердце, и он рухнул на щебень. Из его пяти выстрелов два оказались удачными: одна из пуль оторвала Агате мочку уха, другая вошла Октябрю в продолговатый мозг, да там и осталась. Если бы калибр у полицейского был поменьше, Октябрь бы выжил, но лежал бы до конца дней своих неподвижным трупом, не в силах ни кашлянуть, ни икнуть, ни пёрнуть, при этом всё соображая, что действительно страшно. Однако ему повезло: сорок пятый калибр попросту сломал ему шейные позвонки, и он умер одновременно с Рикардо Пиньерой, своим убийцей. Перед тем, как умереть, Октябрь успел открыть дверцу “феррари”, и верхняя часть его тела вывалилась наружу. Нижняя осталась в машине. Не успевший опасть ракетоноситель, налитый дурной кровью, торчал в звёздное маньянское небо, как обелиск несбывшимся надеждам. Ему теперь предстояло вечно так торчать.