Джентльмены чужих писем не читают
Шрифт:
Наставники в Академии ГРУ, отдавая себе отчёт, что нацеливают Ивана на явный мезальянс, строго-настрого запретили ему первым заводить с нею какой-либо разговор не только что о браке, но и вообще о знакомстве с её папашей. Наоборот, он должен так влюбить в себя девушку, чтобы она сама этого захотела и сама ему предложила на ней жениться. И к родителю повезла его тоже по своей инициативе.
Большой ГРУшный секс-компьютер, которому Иван был обязан своим вторым рождением в личине боливийского беженца Досуареса, обещал, что Габриэла, будучи девушкой своенравной, именно так и поступит. Если, конечно,
Иван старался соответствовать, но, чёрт бы его побрал, ни хрена не помнил о последних трёх днях своей жизни. Какое-то розовое марево – и всё. На высоте он был или не на высоте? – память не давала ответа. Башка кружилась и была восхитительно пуста.
Пару раз он всё же вспоминал, что, помимо маньянца-боливийца-героя-любовника, является ещё и разведчиком-нелегалом-старшим-лейтенантом Пупышевым, и тогда он пугался, что Бурлак с него спросит отчёт о проделанной работе, а он ни хрена Бурлаку не ответит, потому что ни хрена не помнит, но тут же он про это забывал и снова выпадал в сладкий густой осадок.
Что делать – кладя руку ей на лобок, чёрный, как ночь над океаном в преддверии бури, он ощущал себя марафонцем, добежавшим до финиша и прилёгшим под кусток – поспать от усталости.
Перед тем, как демонстрировать его папочке, Габриэла засунула Ивана в бассейн, где он поначалу чуть не утоп, но вскоре пришёл в себя от холодной воды, проснулся и целых полчаса нарезал круги вдоль мраморных берегов. Габриэла тем временем тоже привела себя в порядок.
И они вышли на крытую террасу, где сеньор Ореза, покачиваясь в кресле-качалке, сосал джин из плоской бутылочки и уже полчаса или более того без улыбки наблюдал в своём бассейне неизвестного ему купальщика весьма мужского пола.
– Папа, дорогой, – сказала Габриэла. – Это Иван!
– Здорово! – радушно сказал папа и пожал Ивану его шершавую ладонь. – Садись. Чего выпьешь?
– Всё равно, – ответил офигевший Иван и плюхнулся на диван.
– Ты не эстет, сынок. Это плюс.
– Все эстеты – педерасты, – сказал Иван первое, что пришло в пустую голову.
– Значит, и не педераст, – облегченно вздохнул папаша. – Гора с плеч…
– Папа, только не вздумай устраивать тут показательную вербальную экзекуцию! – вмешалась Габриэла. – Не хватало мне ещё петушиных боев. Он меня слишком любит, – пояснила она Ивану и чмокнула папочку в щеку. – Вот и ревнует. Его можно понять, бедолагу – я у него одна. Он на меня сильно… как сказать? претендует, вот. Будто я его собственность. Папа! Иван наш гость. Веди же себя с ним как с гостем, пока я не рассердилась. Посидите тут, выпейте граппы, поговорите – о чём обычно говорят между собой мужчины? – о футболе, о политике.
– Ты понимаешь что-нибудь в футболе? – спросил сеньор Ореза.
– Ни черта, – признался Иван. – В политике, впрочем, тоже…
– Вот беда! – папочка всплеснул руками.
– Поговорите о бабах! – предложила им Габриэла. – У Ивана это последняя возможность.
– Почему последняя? – хором спросили мужчины.
– А не существуют для него больше бабы с сегодняшнего дня. Из всех баб на свете существую одна я. Si, querido?
Иван развёл руками. Габриэла ушла
– Я наливаю, раз такое дело, – сказал сеньор Ореза. – Граппа или джин?
– Чего-нибудь покрепче, – попросил Иван. – Надо прочистить мозги.
– От чего прочистить? Ты случайно не наркоман?
– Даже не знаю, что это такое, клянусь. Вы не жалуете наркоманов?
– Мне на них начхать, но ведь ты знаешь эту сумасбродную девчонку: возьмёт, да и, не дай бог, выскочит за тебя замуж. А ты, предположим, – наркоман. Ну, и на хрена мне внуки с тремя ушами и одним глазом, из которого всё время будет вытекать что-то очень генетическое?.. Но раз ты не наркоман, то и говорить тут не об чем. Папа, мама – есть?
– Нет.
– Ты не маньянец, судя по акценту.
– Я боливиец.
– Да… видно, что откуда-то с юга… Беженец?
– Беженец, но я не нуждаюсь, спасибо. У меня есть работа. В Монтеррее. Небольшой бизнес – торговля стройматериалами.
– И сколько ты зарабатываешь в месяц?
– На основной работе?
– Есть ещё побочная?
– У кого в наше время нет?
– Что за дурацкая привычка отвечать вопросом на вопрос? Может, ты – еврей?
Русский я, русский, вспомнил Иван старый анекдот и захихикал. Виноградная граппа, учитывая, что он с пятницы ничего не ел, знатно ударила его по мозгам, утомленным солнцем и любовью.
Ореза тоже захихикал.
– А вы-то чего развеселились? – спросил Иван.
– Очень это у тебя заразительно получается, амиго.
Вернулась Габриэла и объявила:
– Я распорядилась накрыть стол возле бассейна! Как вы тут? Вступили в мирный диалог?
– Мне нравится, как он смеётся, – сказал Ореза.
– А мне нравится как он – всё! – сказала Габриэла. – Пойду пригляжу за сервировкой.
Значит, был на высоте, подумал Иван. Значит, будет что доложить Бурлаку. Впрочем, воротникастого ему. Перебьётся. Не его дело. Скажу, что всё нормально, и всё, пускай успокоится, старый хрен.
Бурлак давал ему всякие инструкции. Когда будешь девку обольщать, сказал он Ивану, дави на патриотизм, на нелюбовь свою к norteamericanos. Там ещё есть у ней какой-то придурок Мигель, так вот она его сильно не любит за что-то. Представится случай – выясни, за что она его не любит. Хотя, видимо, за то, что он полный козёл. И вот тебе на самый последний случай факт: папашка-то в молодости был большой озорник, снимался в порнофильмах. В случае чего тоже можно использовать. Но лучше с моей санкции…
Ни черта никаких инструкций Бурлака Иван не исполнил. Предался неге сексуальной, как паршивый мажор. Обольщением надо заниматься, а я дорвался, блин, как голодающий Поволжья до бесплатной кондитерской… Родина-мать меня, понимаешь, на службу призвала, а я, такой-сякой, вместо того, чтобы встал-пошел, в интимные места классового противника носом тычусь… Понимаю, что чёрного лобка дождался, как звезды Героя, и всё же… Нехорошо, нехорошо, подумал Иван и внезапно заснул.
Проснулся он, когда сгустились сумерки. Он лежал всё на том же диване, разутый и накрытый пледом, рядом на полу стоял стакан с недопитой граппой, в ногах сидела Габриэла и тоже спала. Он пошевелился, она проснулась и посмотрела на него.