Джигит
Шрифт:
Теперь, наверное, дадут отпуск по крайней мере на месяц и можно будет с Надей отдохнуть. Как она обрадуется, эта девочка! Впрочем, не девочка, а самая настоящая мать семейства. Просто умора!
Бахметьев вдруг совершенно ясно увидел перед собой ее улыбающееся лицо и почувствовал, что больше стоять на мостике
Он был очень измучен всем, что произошло за последние дни, а потому проснулся не скоро.
Потирая руки, у его койки стоял Гакенфельт,
– Будьте любезны встать!
– Есть!
– И Бахметьев вскочил.
– К вашему сведению: Алексея Петровича свезли в Морской госпиталь и я вступил в командование над оставшейся командой "Джигита".
– Есть!
– повторил Бахметьев. Почему-то ему стало холодно, - так холодно, что он весь сжался.
– Я уже был в штабе и все согласовал. Потрудитесь взять двух человек из нашей команды, арестовать старшину-минера Плетнева и отвести его в штаб командующего флотом. Оружие получите у артиллериста "Стерегущего".
Бахметьев не ответил. Это было невероятно, и даже больше того - просто невозможно.
– Вы слышали?
– Я не могу, - хриплым голосом сказал Бахметьев.
– Отказываетесь выполнить приказание?
Все воспитание Морского корпуса, весь многовековой уклад офицерской среды, вся страшная сила воинской дисциплины были на стороне Гакенфельта, но все-таки Бахметьев отказался:
– Я... у меня нет сил. Я совсем болен... И потом, он же меня спас...
Гакенфельт поднял брови.
– Исполнить и по исполнении доложить.
– И, высоко подняв голову, вышел из каюты.
21
Плетнев к своему аресту отнесся вполне спокойно. Даже добродушно. Усмехнулся, когда увидел, что Бахметьев не смеет смотреть ему в глаза, и сказал:
– Ладно, пойдем.
– А потом в виде утешения добавил: - Вы не бойтесь. Это пустяки.
По сходне вышли на стенку и вдоль стенки шли молча. Заговорить было невозможно, а так нужно было объясниться.
Накрапывал мелкий дождь, и ветер с моря гнал низкие серые тучи. Все равно сейчас эта история должна была закончиться, а потом ему можно будет идти к Наде. И он старался думать о своем сыне.
В штабе их принял не кто иной, как флаг-офицер мичман барон Штейнгель.
– Привел большевика? Отлично... Плетнев? Кто бы мог подумать! Что ж это вы, Плетнев? Напрасно! Напрасно!
Штейнгель вызвал караул и, когда Плетнева увели, повернулся к Бахметьеву.
– Садись. Хочешь курить?
– И от его голоса Бахметьеву сразу стало не по себе.
– Что случилось?
– Ты не волнуйся. Волнение делу не поможет. Хочешь коньяку? У нас тут есть малость,
Бахметьев встал.
– Слушай, ты мне говори прямо,
– Она умерла,- тихо ответил Штейнгель.
– Вчера мы ее похоронили. А ребенка увезла твоя мать. Сядь, пожалуйста, и давай поговорим.
Но Бахметьев молча пошел к двери. Зацепил за столик с бумагами и чуть его не опрокинул. В коридоре наткнулся на какого-то контр-адмирала и, не извинившись, прошел мимо. Вышел на воздух и тогда только остановился.
Лил мелкий дождь, и над самой головой ползли тяжелые серые тучи. Нади больше не было. Смешной девчонки Нади, настоящей матери семейства.
И корабля не было, и весь мир был пронизан сплошным серым дождем.