Джихад по-русски
Шрифт:
— Ох ты ж, ублюдок ты вафельный!!! — разобравшись в ситуации, тихо процедил Антон и тотчас же прицелился из автомата в пах раненому Руслану. — Вот тут вы маленько промазали, дядь Толь. Тут надо было чуток повыше брать… Чего вы!
Это неудавшийся стерилизатор воскликнул от возмущения — Шведов, прикрыв собой Руслана, отвел ствол Антона в сторону.
— Мы его по-другому используем, — вкрадчиво сказал полковник, подмигивая соратнику.
— А! — озарился Антон. — Ну, конечно! Мы его Мо отдадим. Оч-чень хорошая мысль!
— Мы его вообще трогать не будем. И даже слегка полечим, — сказал полковник и, упреждая негодование младшего товарища, пояснил:
— Я про этого козлика кое-что знаю, Сыченок. Не торопись, он нам очень
Глава 7
В расчете…
…Кто роет яму, тот упадет в нее, и кто покатит вверх камень, к тому он воротится…
В начале марта в прессе и на телевидении появились сообщения о групповом побеге наших военных из чеченского плена. Версии об обстоятельствах сего геройского поступка поступали самые противоречивые, а сами герои, якобы ухайдокавшие целую банду и проломившие грудью себе дорогу через всю Ичкерию, отказывались от интервью либо скупо сообщали: сидели, надоело, всех подряд завалили и удрали. И отстаньте — ну вас в задницу. Нашлись умные товарищи, которые объяснили широкой публике: после длительного пребывания в плену психика молодых людей претерпевает необратимые изменения, они становятся нелюдимыми, угрюмыми, раздражительными, и чтобы провести полноценный курс психореабилитации, необходимо довольно длительное время. Так что — в самом деле — отстаньте.
— Орлы! — радостно потирал ладоши полковник Шведов. — Соколы! Не перевелись еще богатыри на Руси…
Ирине понадобилось что-то около двух недель, чтобы более-менее встать на ноги. Примерно столько же времени занял процесс переговоров с Лечи Умаевым — главой «Концерна» — на предмет равноценного обмена по принципу «голова на голову». Собственно, сами переговоры длились минут пять.
— Или ты его вытаскиваешь и полноценно отмазываешь от статьи, или мы пришлем тебе труп брата, — сразу поставил условие Шведов. И Лечи, не раздумывая, согласился.
А две недели понадобились, чтобы повернуть подмазанную следственную машину вспять и затем решить все премудрости с обменом.
Ирина к переговорам никакого интереса не проявляла — она проходила курс лечения в загородной резиденции своей подружки Вики и вообще ни с кем не желала общаться. Единственно, что она сказала Назаряну, который добровольно и бескорыстно оказывал Шведову всестороннюю помощь в подготовке обмена:
— Я хотела бы присутствовать при этом сама. И чтобы там обязательно был Ибрагим…
Сказано — сделано. Шведов звякнул Лечи, поставил еще одно условие — хочу Ибрагима. Тот выразил свое недоумение, но тут же был полковником одернут со всей суровостью: а сейчас не ты командуешь парадом, козлик, твоя задача — согласно головой кивать и все время говорить «да».
Обмен назначили на вторую субботу марта — как раз накануне, в пятницу, должны были освободить Александра Евгеньевича. Тут разлюбезный душка Назарян чуть было не подложил полковнику здоровенную свиноматку — и не по злому умыслу, разумеется, а сугубо из благих побуждений. В день освобождения он с Васей Петровым и его гвардией подкрался к СИЗО, устроил засаду и попытался свежевызволенного из узилища Александра Евгеньевича перехватить. Полковника об этом не предупредил — хотел сюрприз сделать и заодно показать себя: вы, мол, недотепы, тут мучились, напрягались, добывая материал для обмена, а мы — р-р-раз! И одним махом все решили.
Ну и не получилось, разумеется, ничего: супостаты не дураки, всю эту нездоровую возню вокруг СИЗО отследили вовремя и изъяли Александра Евгеньевича каким-то другим путем. А Лечи, когда Шведов ему позвонил, чтобы окончательно обговорить детали обмена, насмешливо попенял полковнику: дурью маетесь, мол, ребячеством страдаете. Несерьезные вы люди.
Полковнику было очень неудобно — за такие шалости он Назаряна нелицеприятно отчитал и пригрозил вообще
Все это время команда проживала в Балашихе, где каждый из санитаров ЗОНЫ имел целую кучу боевых братьев, как находящихся на службе Родине, так и пославших ее к известной матери (службу, разумеется, а не Родину; Родина, дорогие мои, — это святое!) и пробавлявшихся теперь на вольных хлебах. В этом районе наши парни чувствовали себя относительно комфортно — почти как дома. Приютил их в своей скромной усадьбе бывший сослуживец Антона, а ныне майор милиции Серега Обеснюк, который гарантировал полную безопасность пребывания и моментальное поступление информации, если вдруг кто-то начнет преступно интересоваться, чем это здесь занимаются такие загадочные молодые люди с суровыми лицами. Этот же Обеснюк помог в выборе фиктивного места обмена и подготовке основной позиции — занимаясь не первый год оперативной работой, он знал в Балашихе все ходы и выходы.
В субботу, к двенадцати часам дня, Шведов и Антон на полковничьем «Лендкрузере» подъехали в установленное место — на площадку небольшого парка, расположенного напротив универсального магазина.
Над Балашихой куражилась и непотребствовала первая мартовская оттепель. Прохожие, разъезжаясь ногами, подпрыгивали на талых лужицах и непечатно выражались при этом, мокрые с ног до голов дети с завидным упорством катали в парке рыхлых, как губка, снежных баб, с крыш капало, встопорщенные воробьи, обманувшись лживыми обещаниями погоды, вдохновенно орали про чистую любовь. Не про ту, что с контрацепцией и безо всяких франко-армянских глупостей, а про помытую в первой талой луже.
Супостаты были на месте. На площадке стоял «Мерседес-600» Лечи Умаева и… пестро раскрашенный милицейский «Форд».
— Листья дубовые падают с ясеня… — с большим недоумением продекламировал Антон.
— Можешь не продолжать, — нервно улыбнулся Шведов. — Чего ты? Нормальное явление — коррумпированные менты. На службе «Концерна». Смотри внимательно — я пошел…
Из «Мерседеса» вышел Лечи Умаев. Высокий, дородный, ухоженный, с прической, в дорогом костюме, за версту несет непрошибаемой уверенностью в себе и въевшейся в кровь привычкой повелевать.
Сошлись, изобразили приветствие, пообщались. Шведов потребовал открыть двери машин — показать людей. Ваши стеклышки того — не видать, мол, ничего. По уговору, на обмен не должны были брать никого лишнего, только своих, и чтобы обязательно все — без оружия. Представляете? Ха-ха три раза!
Лечи показал небрежным жестом — да откройте вы ему двери, пусть смотрит. Открыли. В «Мерседесе» были все «свои»: водитель — судя по роже, какой-то родственник Лечи, побледневший и сильно осунувшийся Александр Евгеньевич, монументально спокойный «боец» в коже, также отдаленно похожий на главу концерна, и испуганно озиравшийся по сторонам Ибрагим, который никак не мог понять, зачем хозяин заставил его присутствовать на таком щекотливом для него мероприятии. В «Форде» действительно оказались на вид вполне настоящие менты с вполне вологодскими интерфейсами. «Два подполковника и полковник, за рулем — старшина.» — И как прикажете это понимать? — кивнул на «Форд» Шведов. — Уговор был — только свои. — А это свои, — дружественно улыбаясь, сообщил Лечи. — Все свои. Чужих тут нет. Сами захотели — я им сказал: зачем едете? Куда едете? А они — нет, поедем! Такие, да — что с ними делать… А теперь покажи мне брата.
— Тут маленькая заминочка вышла… — ответно улыбаясь, сказал Шведов. — Придется нам прокатиться в другое место. Я покажу дорогу — поедете за мной. Только не надо так хмуриться — все идет по плану, никаких проблем…
Минут пять Лечи спорил с полковником, упрекая его в необязательности и требуя немедля доставить брата в установленное место. Очень ему, видишь ли, не хотелось ехать в другое место. Дошло до того, что глава «Концерна» слегка вышел из себя и заявил:
— Раз так, вообще никакого обмена не будет…