Джихад. Экспансия и закат исламизма
Шрифт:
Вопреки общему мнению тогдашних теоретиков «поступательности развития», [42] измерявших прогресс модернизации аршином секуляризации, ислам нигде не исчез из народной культуры, социальной жизни или политического строя. Но он по-разному стал проявлять себя в зависимости от характера режима, в различных вариантах сочетался с национализмом — всё зависело от того, какой социальный класс приходил к власти в момент обретения независимости.
В конце 60-х годов мусульманское религиозное поле (в широком смысле этого понятия) располагалось между двумя полюсами. Народный ислам тяготел к набожности, аффекту, его отношение к Богу обычно требовало посредничества «вуозов спасения» — святых людей, живых или умерших: основателей или лидеров мистических (суфийских) братств. Ученый ислам отдавал предпочтение интеллектуальному отношению к божественному началу, основанному на чтении и толковании священных текстов специально подготовленными для этого духовными авторитетами — улемами.Этот термин, вошедший во французский язык в форме множественного числа (ед. ч. — алим),обозначает тех, кто, получив специальное, подтвержденное дипломом образование в религиозных школах или университетах, обладает общественно признанными знаниями Корана, хадисов (свода преданий о Пророке) и всей совокупности норм права, выработанных предшествующими улемами. Различие между этими двумя формами ислама, прослеживающееся на всем протяжении его истории, не является ни абсолютным, ни присущим только ему: некоторые великие мистики были образованными людьми, как это было и в христианстве, и в иудаизме, а некоторые духовные лица вышли из среды братств. Однако в целом оно помогает представить себе многообразие способов «быть мусульманином», восстановить картину того религиозного плюрализма, который попытается свести к его политическому измерению появившийся в 70-е годы исламизм.
42
В
В конце 60-х годов народный ислам братств еще был популярен в сельской местности и среди простого городского люда. Население мусульманских стран в большинстве своем составляли неграмотные крестьяне — лишь в следующее десятилетие центр тяжести этих обществ сместится в грамотный мир городов и городских предместий. Эта народная религия играла ключевую роль посредницы между фондом традиционных верований, зачастую доисламского происхождения, и книжной культурой ислама. В одном случае это было какое-нибудь братство в Верхнем Египте, ритуал которого напоминал движение погребальной лодки по Нилу в фараоновскую эпоху; в другом — это могилы мусульманских святых на Индийском субконтиненте или на Индонезийском архипелаге с их многочисленными атрибутами индуистского культа (монументальными лестницами, священными озерами с крокодилами, изобилием венков индийской гвоздики, которыми украшают могилы, как это делают со статуями Шивы); [43] в третьем — великие марабуты [44] Черной Африки — наследники фетишизма. Эта народная религиозность, построенная на культе близких и доступных святых, которые служат ходатаями перед Пророком и осеняют верующих своей барака(«благодатью», «благословением»), является важным фактором во многих областях жизни. Она создает значительные финансовые и торговые потоки благодаря сбору пожертвований, а также в силу того, что братства распоряжаются обширными сельскохозяйственными угодьями или организуют торговые сети, извлекая выгоду из расселения своих адептов по всему миру (феномен, получивший наибольшее развитие в практике сенегальского братства Муридийя). [45] Создавая рабочие места, распределяя субсидии и даже поощряя браки, народная религиозность обеспечивает социальную интеграцию. Наконец, она гарантирует существующей власти определенную политическую стабильность, обеспечивая послушание своих адептов в обмен на признание государством ведущей роли братств, уважение их земельной собственности, освобождение от налогов и т. д.
43
Что касается Индонезии, вспоминается, в частности, местечко Имогири, где захоронены султаны династии Йогйакарта; расположено оно на вершине холма, к которой ведет величественная монументальная лестница, выполненная по образцу священных мест поклонения индусов; здесь сами формы поклонения могилам этих мусульманских правителей несут отпечаток индусского влияния. В пакистанском городе имеется крупное святое место (наряду со многими другими), которое также свидетельствует об этом глубинном взаимопроникновении индусской религиозности и культа исламских святых, — это мавзолей Манго Пир, нависающий над бассейном, в котором разводят священных крокодилов (из личных наблюдений автора, относящихся к августу 1997 г. и апрелю 1998 г.). Сочинений, посвященных исламу суфийских братств, слишком много, чтобы их можно было перечислить здесь. Рекомендуем недавно вышедшую коллективную монографию под редакцией Александра Поповича и Жиля Вайнстайна (см.: Les voies d'Allah / Sous la dir. de Alexandre Popovic et Gilles Veinstein. P.: Fayard, 1997), которая дает широкую панораму проявлений этой формы религиозности в наши дни.
44
Главы суфийских братств в странах Магриба и Черной Африки. (Примеч. ред.)
45
Муриды Сенегала являют собой один из самых ярких примеров братства, которое использует лексикон ислама, но сохраняет формы благочестия и культа, уходящие своими корнями в африканскую религиозность. Муридам также удалось обрести большую экономическую мощь, главным образом благодаря беспрекословному подчинению правоверных повелениям марабута, «главного халифа». Последний опирается на своего рода милицию — Байе Фалл, освобожденную от многих религиозных предписаний и составляющую нечто вроде светского филиала братства. Основанное Ахмаду Бамбой (1850–1927), высланным французами из Сенегала в 1895 г. и окончательно вернувшимся в страну в 1912 г. (его ссылку муриды празднуют так же, как хиджру Пророка Мухаммада из Мекки в Медину), братство сначала строил свое финансовое могущество на выращивании арахиса. Впоследствии, после обретения страной независимости и благодаря миграционным потокам, братство еще больше укрепило свое влияние путем контроля над национальными и международными коммерческими структурами. Большую роль в этом сыграли сенегальские бродячие торговцы в Европе и Америке, в подавляющем большинстве — последователи Ахмаду Бамбы. Священный город муридов — Туба — фактически пользуется статусом экстерриториальности, что благоприятствует интенсивной контрабанде.
Европейские колонизаторы очень быстро осознали посредническую функцию братств: поначалу разбив их в боях, они заключили с ними договоры. Фотография марабутов Французской Северной или Черной Африки с орденами Почетного легиона, пришпиленными к бурнусу или к бубэ, [46] стала одним из расхожих образов колониальной эпохи. [47] После обретения независимости политическая судьба этого организованного народного ислама зависела от многих факторов: степени его сотрудничества с колониальной державой или участия его лидеров в национальной борьбе; его могущества; его готовности сотрудничать с новым режимом, а также от идеологических установок последнего в отношении его. Так, в Алжире сохранение профранцузских симпатий у многих лидеров братств (прозванных за это «Бени да-да») [48] и их неактивное участие в войне за независимость в 1954–1962 годы под руководством Фронта национального освобождения (ФНО) не позволили им сопротивляться новой власти: та располагала военным превосходством и ореолом вооруженного сопротивления, а ее лидеры без симпатий взирали на «суеверия» и «идолопоклонство» религиозных «реакционеров», считая их препятствием на пути движения независимого Алжира к социализму. Братства были уничтожены, а их земельные наделы конфискованы в целях проведения аграрной реформы. В среднесрочном плане это привело к возникновению в Алжире институционного вакуума в религиозном пространстве. В конце 60-х годов подобная ситуация, казалось, не могла причинить вреда режиму. Но ниже мы увидим, насколько этот вакуум способствовал стремительному и массовому развитию алжирского исламистского движения во второй половине 80-х годов. В другой стране — республиканской и светской Турции, где братства начали искоренять еще в 1925 году, сразу же после Второй мировой войны началось их возрождение, особенно в деревне. Их шейхи сбывали тогда голоса своих адептов вновь созданным политическим партиям. [49]
46
Бубэ — длинная рубаха у жителей Черной Африки. (Примеч. ред.)
47
Несмотря на обретение независимости, эти фотографии по-прежнему имеют хождение. В феврале 1998 г. в Тивауане, священном городе тиджанийского братства, можно было приобрести фотографии тиджанийских «главных халифов», отмеченных французскими наградами (из наблюдений автора).
48
В оригинальном тексте — «Beni oui-oui». (Примеч. ред.)
49
Возрождение турецких братств в 50-е годы XX в. проявилось, с одной стороны, в их зримом присутствии в деревне (где в первые десятилетия существования республики они находились в подполье, демонстрируя, однако, что идеи лаицизма плохо приживались в сельской среде), а с другой — в появлении более «современных» братств, адептами которых становились городские жители. Эти аспекты проблемы подробнее освещены ниже.
Но в большинстве мусульманских стран эпохи независимости новые режимы искали modus vivendiс народным исламом. В нем они видели прежде всего фактор политической стабильности, утрата которой несла недавно установившемуся строю больше вреда, чем пользы. Для своих адептов глава братства, именуемый марабутом, шейхомили пиром— в зависимости от региона, — являлся высшим авторитетом: они оказывали ему полное послушание, особенно подчеркиваемое в народной среде. К тому же братства обычно держались слишком далеко от политической сферы, чтобы ежедневно критиковать законодательство или действия властей — в отличие от ученого ислама, улемы которого в принципе должны были следить за соответствием этих актов установлениям священных текстов.
Так, в Египте Насер сделал братства своей опорой в борьбе против «Братьев-мусульман» и исламистского движения. Тем не менее стремительная урбанизация страны постепенно ограничивала влияние египетских братств, плохо подготовленных к работе с молодежью, получившей школьное образование. Напротив, в Сенегале, этом «рае для братств», они сумели сохранить контроль как в деревне, так и в городе. «Верховные халифы» братств Муридийя и Тиджанийя, талибэ(«учениками») которых считало себя большинство сенегальцев, контролировали доходы от сельского хозяйства и коммерции, а с уходом французов удержали в своих руках большую часть рычагов политического влияния. Когда в конце 70-х годов в этой стране благодаря студентам, восхищенным иранской революцией или вернувшимся из арабских университетов Ближнего Востока, появился исламизм, он быстро столкнулся с противодействием марабутов, которые не позволили ему развиться в большей степени, чем это отвечало их интересам, и покончили с ним, едва такая угроза стала реальной.
Если в 60-е годы большинство мусульманских государств достаточно благожелательно относилось к народному исламу братств, была одна страна, в которой они по сей день находятся под еще более суровым запретом, чем в светской Турции или Алжире (где запреты сняты). Это Саудовская Аравия. В этой стране ученый ислам улемов держит монополию на религиозную риторику. И только ему предоставлено право высказываться по поводу основополагающих ценностей общества и политического строя: мистики и светские интеллектуалы здесь унижены в равной степени. В самом деле, саудовская монархия видит свои корни и причины своего процветания в союзе, заключенном в 1745 году между эмиром Мухаммадом Ибн Саудом и пуританским реформатором Мухаммадом Ибн Абд аль-Ваххабом (1703–1792) — борцом с «суевериями», повинными в искажении первоначального ислама. В результате этого союза возникла ваххабитская идеология, знакомство с которой имеет первостепенное значение для понимания сути современного суннитского исламизма, выросшего из идей Кутба и Маудуди, поскольку с ним она имеет важные общие доктринальные положения. Среди них — установка на возврат к основам ислама от любых толкований догмы, строгое соблюдение всех установлений и запретов в областях права, морали, частной жизни и т. д. Она является носительницей исключительного социального консерватизма, в то время как исламизм может выступать знаменем как революционных, так и консервативных социальных групп.
Эта близость имела решающее значение для судеб суннитского исламизма: именно в Саудовской Аравии в середине 50-х годов нашли прибежище многие из «Братьев-мусульман», преследовавшихся Насером. В стране, которая уже начала получать значительные доходы от продажи нефти, они составляли слой кадров и интеллектуалов, более образованных, чем большинство саудовцев в те годы. Они пользовались влиянием в Мединском университете (построенном в 1961 году) — учебном заведении, в котором идеи «Братьев» преподавались студентам, приезжавшим со всего мусульманского мира, что способствовало их популяризации. Многие также сколачивали себе состояния, которые частично будут инвестированы в Египет после смерти Насера в 1970 году. Это послужит становлению исламской банковской системы, которая будет финансировать активистов движения. Так еще до начала 70-х годов возникло течение, в котором ваххабитские улемы смешались с исламистскими интеллектуалами и которое назовут «нефтеисламом». Оно будет проповедовать строгое соблюдение исламского закона — шариата — в сферах политики, морали, культуры и пр., но не будет иметь социальной, а тем более революционной направленности. Арабский юмор противопоставит этих исламистов — защитников саруа(«богатства») исламистам — поборникам саура(«революции»), играя на созвучии двух терминов. Призыв Сайида Кутба к революционному захвату власти, а также его характеристика всего современного ему мира (включая государства Аравийского полуострова) как неисламского, как мира джахилийи,обычно рассматривается в этих кругах как преувеличение: его списывают на страдания, которые претерпели «Братья» в насеровских застенках. Но к его трудам, обычно публикуемым с комментариями Мухаммада Кутба, его брата, живущего в Саудовской Аравии, относятся здесь с большим пиететом.
Таким образом, в конце 60-х годов возникло зыбкое интеллектуальное течение, обретшее базу в этой весьма консервативной стране. Оно держалось на расстоянии от радикальной мысли, но отнюдь не было враждебно к ней и старалось скорее сглаживать ее «острые углы», чем противостоять ей. В геополитическом контексте эпохи холодной войны это ваххабитско-исламистское течение, процветавшее под эгидой саудовской монархии — близкой союзницы США, заклятыми врагами которой являлись Насер и арабские социалисты, — не могло не приглянуться западному блоку. В начале 70-х годов те режимы в мусульманском мире, которые столкнутся с левацкой оппозицией, в целях восстановления порядка в студенческих городках будут поддерживать бородатых студентов, рассматривая их как представителей этого течения. Властям и в голову не могло прийти, что в ближайшие годы некоторые из этих студентов превратятся в главную силу протеста против сложившихся порядков.
Тогда еще казалось, что саудовская монархия была способна контролировать это движение, чтобы заставить его служить своим целям на международной арене: в 1962 году в Мекке была учреждена Лига исламского мира — неправительственная организация, финансируемая саудовцами, первое учреждение, специально созданное для «ваххабизации» ислама по всему миру [50] и противодействия влиянию насеровского Египта. Она направляла в другие страны религиозных миссионеров, бесплатно распространяла труды мыслителей, принадлежащих данному направлению (в частности, Ибн Таймийи и Ибн Абд аль-Ваххаба), [51] и, кроме того, предоставляла средства на строительство мечетей и субсидирование исламских ассоциаций. Она находила адресатов помощи, приглашала их в Аравию и выдавала им «рекомендации» (тазкийя),открывавшие путь к деньгам щедрого частного спонсора — члена королевской семьи, принца или простого бизнесмена. Организацией руководили представители саудовского религиозного истеблишмента, но рядом с ними находились и другие арабы, представители «Братьев-мусульман» или их сторонники, а также улемы Индийского субконтинента, близкие к деобандской школе или партии, основанной Маудуди.
50
См.: Shultze R. Islamischer Internationalismus im 20. Jahrundert: Untersuchungen zur Geschichte der Islamischen Weltiliga. Leiden: Brill, 1990. В 1969 г. после поджога мечети Купол Скалы в Иерусалиме (находившемся под израильской оккупацией с 1967 г.) конференция глав мусульманских государств создала Организацию Исламской конференции (ОИК), целью которой стала выработка единой позиции мусульманских государств по основным международным вопросам (в то время в первую очередь по палестинской проблеме). Вынужденная учитывать несовпадающие интересы государств-членов, она не могла выполнять ту же идеологическую функцию, что Лига исламского мира, но Саудовская Аравия играла в ОИК ведущую роль.
51
Эти два автора, особенно первый из них, живший в 1263–1328 гг., станут в 70-е годы главными авторитетами суннитского исламистского движения, что значительно облегчит массовое распространение их сочинений во всех мечетях мира саудовскими пропагандистскими структурами, как мы это увидим ниже.
К концу 60-х годов улемам нигде, кроме Саудовской Аравии, не удалось сохранить монополию на дискурсивное выражение основополагающих ценностей общества. Они во многом утратили свою традиционную независимость от власти. Они стали функционерами на службе государства, которому обычно удавалось заставлять их издавать фетвы(авторитетные заключения по религиозным вопросам), оправдывавшие его политический курс. Иногда улемы сопротивлялись той или иной инициативе, которую они считали «не-исламской». [52] Но, вынужденные делить власть с интеллектуалами светской формации, они были ослаблены. Светские интеллектуалы оценивали социальную систему по критериям, почерпнутым из традиций европейского Просвещения, адаптированных к местным условиям через посредство языка: интеллектуалы апеллировали не к трансцендентной Истине, но к нормам, в основе которых лежит человеческий разум (демократии, свободы, прогресса, социализма и др.). Улемы же выносили свое мнение относительно соответствия организации общества предписаниям священных текстов. Полученное образование давало им право считать себя корпорацией, обладавшей монополией на знание в этой области, и подвергать остракизму всякого, кто смел заниматься экзегетикой, не будучи при этом патентованным духовным лицом. Светский интеллектуал, пытавшийся дать аллегорическое толкование Корана, опираясь только на собственный авторитет, или — хуже того — бывший алим,который изменял своим коллегам, предлагая богохульное прочтение священных текстов и пересматривая устоявшееся толкование того или иного положения догмы, предавался анафеме. На протяжении XX века эти смельчаки не раз обрекали себя на гнев цензуры. Бывали случаи, когда интеллектуалы, на которых таким образом указывали пальцем, гибли под пулями фанатиков или эмигрировали, дабы избежать угрозы своей жизни. Но в конце 60-х годов большинство светских интеллектуалов в мусульманском мире не интересовалось религиозными вопросами, которые, как им казалось, уже не играли особой роли в организации общества; они не оспаривали у улемов функции «хранителей ислама», уже не имевшей, на их взгляд, большого значения.
52
Так, в 1999 г. улемам, вопреки воле саудовских властей, удалось помешать проведению празднеств по случаю золотого юбилея Саудовской Аравии на том основании, что единственными разрешенными праздниками являются праздник разговенья (Ид аль-Фитр, которым заканчивается Рамадан) и жертвоприношения (Ид аль-Адха). Власть была вынуждена подчиниться. Действуя через религиозную полицию (мутавиа), «комитеты по повелеванию благого и запрещению дурного», улемы оказывали сильное влияние на публичное проявление веры в стране. Они заставляли людей участвовать в ежедневных пятикратных молениях, запрещали смешение полов, игру на музыкальных инструментах, человеческие изображения и т. д. Однако если государство и позволяло улемам играть определяющую роль в культуре и против своей воли шло им на некоторые уступки, то, внедряя улемов в администрацию, монархия преследовала цель лишить их реальной самостоятельности в наиболее важных политических областях (см.: Al-Yassini A. Religion and State in the Kingdom of Saudi Arabia. Boulder: Westview Press, 1985. P. 67). В 70-е годы, как мы увидим ниже, это равновесие будет подвергнуто суровым испытаниям.