Джим Хокинс и проклятие Острова Сокровищ
Шрифт:
Сквайр Трелони выразил явное удовольствие при виде меня и поблагодарил за привезенный мною сверток, прибывший с почтовой каретой. Мы направились в столовую – было время ланча, и эта трапеза напомнила мне о том, сколько способен съесть наш сквайр. Когда мы почти уже прикончили по полпирога с мясом (вернее будет сказать, что на долю сквайра пришлись три его четверти, а на мою – четверть), я принялся рассказывать ему о не очень приятном, но волнующем событии, происшедшем в этот день.
– Тейт? – прогремел сквайр, и крошки вылетели из его рта, словно от взрыва. – Его надо было повесить. Подонок с черной душой! Очень надеюсь, что он уже превратился в коралловый полип.
– Не знаю, как мне следует поступить в отношении этой женщины, – произнес я. – Лицо мальчика тронуло мою душу.
Я не упомянул о том, как меня удивило равнодушие матери к его необузданности. Сквайр придерживается весьма строгих правил в том, что касается поведения молодежи. Размышляя над моими словами, он обронил одну-две капли красного вина на поросшую волосами тыльную сторону ладони. Минуту спустя он сказал:
– Отделайся от нее. Если надо, дай ей сколько потребуется, чтобы доехать до места. Все, что связано с Тейтом, грозит обернуться тройной бедой.
– Вот что странно, – отважился я высказать свое недоумение. – Хотя она по своему положению никак не может быть связана с таким разбойником, она родила от него сына. Во всяком случае, я не мог рассудить иначе.
– Как, ты говоришь, ее зовут? Сара как-ее-там?
– Грейс. Грейс Ричардсон, – ответил я. – Судя по ее выговору, она, возможно, шотландка. И, думаю, из хорошей семьи.
На это сквайр Трелони ответствовал, что нет ни одного шотландца, кто был бы родом из хорошей семьи.
– Разве можно им доверять? – восклицал он. – Никогда не имел никаких дел ни с одним шотландцем. И иметь не желаю. Кроме как с помощью сабли.
Резкие высказывания разгорячившегося сквайра по адресу шотландцев дали мне возможность немного подумать. Я уже сознавал, что не могу сосредоточиться ни на чем ином, кроме мыслей об этой странной, столь полной жизни женщине. Я пытался представить себе, как она сейчас выглядит, сидя в ожидании в верхней гостиной «Короля Георга». Лицо ее не очень четко всплывало у меня в памяти, и я подгонял себя, стремясь его вспомнить, а видел лишь россыпь светлых веснушек на ее нежном горле.
– Как поживает твоя матушка? – спросил сквайр.
В голову мне пришла безумная мысль, что я знаю Грейс Ричардсон очень давно. Я в то же время сознавал, что это неправда. А так как теперь я понимаю себя несколько более ясно, чем понимал тогда, я сознаю, что если я полагаю, что знаю кого-то с давних пор, хотя прежде ни разу с этим человеком не встречался, это означает, что такой человек меня особенно интересует.
– Матушка чувствует себя очень хорошо, – ответил я.
Я покинул Холл и отправился в гостиницу «Король Георг». Если только Джон Калзин не выяснил в мое отсутствие ничего противоречащего моему решению, я намеревался отвезти женщину с мальчиком к себе, в гостиницу «Адмирал Бенбоу». Теперь у нас было несколько комнат, вполне подходящих для каких угодно гостей, занимающих какое угодно положение в обществе. Здесь моя проницательная матушка могла бы – как женщина, сочувствующая другой женщине, – выведать какие-нибудь правдивые и полезные сведения о незнакомке. А после этого, спустя несколько дней, я мог бы осторожно высказать свое мнение о том, что Джозефа Тейта отнюдь не следует искать.
Из тех трех нечестивцев, что оставлены были на острове, Тейта я знал гораздо меньше других. По мнению доктора Ливси, Дик Джонсон вряд ли мог бы прожить долее двух-трех недель, так как подхватил болотную лихорадку. У Тома Моргана проявились симптомы апоплексии. Тейт был самым крепким и закоренелым пиратом из троих.
Мои беспокойные мысли были неожиданно прерваны.
– Э-гей! – раздался резкий окрик чуть ли не рядом со мной. Мой конь вздрогнул.
В раскрытых воротах, под деревом, почти не видный с дороги, стоял всадник необычайного вида. Это был крупный мужчина, почти такой же большой и сильный, как сквайр Трелони, но страшно обезображенный огромным горбом.
– Эй вы, там! – окликнул он меня снова, хотя я уже остановился в нескольких футах от него. Тон его был неприятно насмешлив.
– День добрый, – отвечал я.
– Где в этих местах человек может работу сыскать? – спросил он и добавил: – Сэр!
Я не терплю невежливости. И мне не нравится холодный блеск глаз.
– Какую работу? – мне трудно было вежливо отвечать ему.
– Каменотеса. Где тут будет какая-нито каменоломня в ваших краях… сэр?
– Ближайшая – милях в двадцати отсюда, я полагаю.
– И где ж это будет… сэр?
– Это место зовется Оттерфорд, – сказал я.
– А это где ж будет… сэр?
– За Клавли. У Хорнз-Кросса. – Голос мой зазвучал резче. Мурашки бегали по коже от одного вида этого человека.
– Значитца, тут у вас поблизости камень не режут? Никакие плиты на могилы тут у вас не нужны, или еще что? Гляньте-ка. У меня и инструмент хороший имеется… сэр.
Из седельной сумы он достал небольшой толстый кожаный кошель, а из него – три молотка. Их серебряные головки сверкали, словно начищенное оружие.
– Ох и поработали же они на своем веку… сэр. А какую работу делали! Все на свете эти молоточки расколоть могут. Как яйцо какое… сэр.
– В таком случае Оттерфорд – самое подходящее для вас место, – сказал я. – Он находится в той стороне. – И я указал ему примерное направление.
– А пивнухи по пути… сэр? – спросил он.
– Таких немало. Путешественники не должны испытывать жажду в пути. – Мне вовсе не хотелось заполучить такого посетителя в «Бенбоу».
Его злобные глазки впивались в мои. Когда он повернулся в седле, чтобы уложить молотки обратно в седельную суму, мне показалось, что горб шевельнулся на его спине, будто был из обвислой плоти.
– Всего доброго, – сказал я. – Пусть вам сопутствует удача.
– Ну, удача-то все-е-егда при мне… сэр.
Его странный горб и то, как он протянул «все-е-гда», заставили меня содрогнуться. Прежде чем свернуть за поворот, я оглянулся. Отвратительный горбун выехал на середину дороги и так и стоял там, пристально глядя мне вслед, словно грозная уродливая птица.
После встречи с горбуном мысли о Джозефе Тейте казались просто приятными. Тейт был красивым, хотя и неприятным человеком. Он никогда не стоял во главе событий, но всегда со злобной энергией спешил присоединиться к любому дурному начинанию. Да, думал я, охотно верю, что это он выстрелил в «Испаньолу», потому что, хоть я и не мог как должно различить на таком расстоянии, кто из них стрелял, другие двое казались гораздо слабее или же были слишком пьяны для столь яростного проявления злобной энергии.