Джинн и Королева-кобра
Шрифт:
— Что рассказала? О чем? — сказал Джон. — В чем дело, Нимрод?
— К сожалению, я сам узнал об этом только в Лондоне, — тихо ответил дядя. — А как узнал, сразу вскочил на другой смерч и помчался сюда. Айша, Синяя джинн Вавилона, умерла, и теперь ее место заняла ваша мама.
Близнецы смолкли. Внезапно многое из того, что случилось с ними в Ираке всего несколько месяцев назад, обрело совсем иной смысл. Стало понятно, почему Филиппа так легко выбралась из Иравотума.
Нимрод кивнул.
— Я вижу, вы уже сообразили, что это — единственное возможное объяснение
— Мы отправимся следом, — твердо сказала Филиппа. — Мы найдем ее и вернем домой.
— Нет, — ответил Нимрод.
— Почему нет? Джон же приехал и спас меня. Он доказал, что это возможно. И время в запасе еще есть. Я все про это знаю! Ведь тридцати дней еще не прошло! Нужно не меньше тридцати дней, чтобы твое сердце совсем закалилось, зачерствело и ты стала настоящей жестокосердной Синей джинн. — Филиппа посмотрела на Джона. — Мы ведь можем туда добраться? Ну, Джон, ответь? Можем?
Джон, который сам пережил все тяготы путешествия в Иравотум, мрачно кивнул.
— Это будет непросто, — сказал он. — Совсем непросто. Но я уверен, что у нас получится. Мы сможем ее вернуть.
— Боюсь, что нет, — сказал Нимрод. — На сей раз нет. Ваша мама ведь умная женщина. Очень умная.
— Что ты имеешь в виду? Что она сделала?
— Она сделала так, чтобы вы не смогли покинуть Нью-Йорк, — сказал Нимрод. — Как минимум тридцать дней. — Он вздохнул. — Ну а потом, естественно, будет уже слишком поздно.
— Как она может нас остановить? Если мы твердо решим ехать, нас никто не остановит, — настаивала Филиппа.
— Идемте со мной, — сказал Нимрод, ступив на лестницу. — И готовьтесь. Вы еще не все знаете.
Нимрод распахнул дверь в кабинет мистера Гонта и вошел: Джон с Филиппой последовали за ним. Их глазам предстало странное зрелище. В кожаном кресле за столом сидел старик в шелковом халате. Джон подумал, что ему, должно бьггь, лет восемьдесят, а Филиппа решила, что даже больше. Детям он знаком не был, хотя сам старик, казалось, их узнал. Прошла минута, другая… И тут до них наконец дошло.
— Папа? — задохнувшись, окликнула его Филиппа.
Старик слабо улыбнулся, но ничего не ответил — похоже, он вовсе утратил дар речи. Перепуганные близнецы подошли ближе… Да, сомнений не было. Этот старик — их отец, Эдвард Гонт.
— Папа, что с тобой случилось? — Со слезами на глазах Джон схватил отца за худую, в пятнышках, руку.
Эдвард Гонт невнятно хмыкнул и пустил слюни.
— Прежде чем уехать, ваша мать наложила на него заклятие Мафусаила, — объяснил Нимрод. — Это заклятие усиливает метаболизм и ускоряет процесс старения. Одновременно она объяснила вашим двойникам, что в их — то есть в ваших — силах предотвратить быстрое старение отца, но для этого нужна ваша джинн-сила и личное присутствие. Каждый день без вас будет стоить ему двадцати лет жизни. Разумеется, она не знала, что говорит не с собственными детьми, а с их «вторыми я». Потому-то ваш отец так сильно состарился всего за несколько дней.
— А ты можешь это как-то остановить? — спросила Филиппа.
— Увы… Заклятие наложила Лейла, и мне не положено вмешиваться.
— Что же делать? — воскликнула Филиппа.
— Мы сами виноваты, — сказал Джон. — Если бы мы не поехали в Индию, папа остался бы таким, как раньше.
— Послушайте, — строго сказал Нимрод. — Если бы вы не поехали в Индию, мы с господином Ракшасом до сих пор лежали бы, замороженные, в подземелье. Очень вероятно, что мы остались бы там на долгие-долгие годы. Пока гуру Масамджхасара охотился бы за Королевой-коброй.
Нимрод ласково погладил тонкую, почти пергаментную руку Эдварда Гонта.
— Однако я уверен, что этот процесс ускоренного дряхления вполне обратим. Иными словами, ваш отец может снова помолодеть и вернуться в свое нормальное состояние. Постепенно. При условии, что ни один из вас не покинет дом и не поедет вслед за матерью. Надо просто ждать. Терпеливо ждать. — Нимрод на мгновение смолк. Он был явно чем-то опечален.
И Филиппа догадалась чем. — Прости, Нимрод, — сказала она. — Ты, наверно, думаешь, что мы большие эгоисты. И очень плохо воспитаны. Айша ведь была твоей матерью…
— Да, Нимрод, — сказал Джон. — Мне тоже очень жаль…
— Спасибо, Филиппа, — ответил дядя. — Спасибо, Джон.
Нимрод достал из кармана пальто огромную сигару.
— Что ж… — Он вздохнул и выпустил большое облако дыма. — Сами видите. О том, чтобы ехать в Иравотум за Лейлой, не может быть и речи. Во всяком случае, сейчас. Вы оба должны оставаться здесь не меньше месяца и заботиться об отце. Иначе он состарится еще больше.
— Но с мамой-то что будет, Нимрод? — с тоской спросил Джон. Ему очень не хватало матери. Уже не хватало. Дом был без нее как чужой.
— Она выполнит свое предназначение, Джон. Вот и все. Всем нам суждено выполнить свое предназначение.
Филиппа покачала головой.
— Я даже представить не могу, что она — там. В том жутком дворце. Совсем одна.
— Она пробудет там только тридцать дней, — сказал Нимрод. — Потом переедет в Берлин Вы сможете видеться с ней в ее официальной резиденции, хотя — заранее предупреждаю — она очень переменится. Очень. Кстати, в Иравотуме она не одна.
— А кто с ней? Мисс Угрюмпыль?
— Полагаю, мисс Угрюмпыль возвратилась в Соединенные Штаты. А именно в Северную Каролину. Нет, я имею в виду кое-кого другого.
— Кого? — хором спросили близнецы.
— Помните мальчика со свалки, из Французской Гвианы, которого Иблис связал заклятием-диминуэндо? Мальчика, который освободил Иблиса из флакона, куда заточили его мы с вами?
— Конечно, — сказал Джон. — Его звали Галиби Маганья, и из-за Иблиса он стал вроде как живой куклой.
— Мама хранила его в коробке, на верхней полке шкафа, — сказала Филиппа. — Время от времени она его вынимала, смотрела на него и обещала когда-нибудь вернуть к нормальной жизни. Так значит, она взяла его с собой?