Джинн С Бутылкой
Шрифт:
– Ну и что?
– выпитое вино помогло Щеглову вмешаться.
– Эскадрон - это девять катеров, да? И что он мог сделать с крейсером?
– С каким крейсером!!
– снова возопил Шенгелия.
– Вот, послушай, я тебе немного почитаю - просто чтобы ты понял, да?
Гость еще глубже вжался в плетеное кресло и приготовился к худшему. Нуль-шишиги вспомнил, начитанный какой... И когда только успевает картинки свои сотнями малевать? Еще движущиеся. Передвижник-самодвижник. Хренов. Ну, что же майор Борзыгин будет делать с ливлэндским крейсером? Чахлый звездолет, всхрапывая и тряся соплами, пятился от Гончих Псов. "Дважды Герой Объединенных Графств Ливлэнда адмирал Джордж Салливан" получил столько повреждений, что иной линкор уже развалился бы на куски. Вот как завернул, видно мастера цвета! Бесконечная вибрация корпуса не давала до предела уставшим людям ни минуты покоя. Бледными тенями сновали они по палубам корабля в неровном свете аварийного освещения, под то и дело взревывающие сигналы о разгерметизации. Потеряв четыре пятых хода, соблюдая строжайшее молчание на всех частотах, крейсер пятнадцать дней шел на соединение с Хайтаунской группировкой. Оставалось не так много, но на шестнадцатые сутки в рубке раздался голос Эндрю Хамильтона:
– Командор! Девять судов противника класса Е.
– Мы замечены?
– ровным голосом поинтересовался командор Коэн, оторвав глаза от монитора.
– Они ложатся на наш курс, командор, - прохрипели в ответ динамики.
– Они сканируют нас.
Коэн взъерошил непривычно отросший седой ежик и попросил Хамильтона докладывать о маневрах противника: рубка полностью ослепла после прорыва блокады Нью-Хаарлема. Примерно через час стало ясно, что боя не избежать, и тогда командор включил циркулярную связь.
– Товарищи! Всем нам через многое пришлось пройти, но я верю, что в тяжелый час вы найдете в себе новые силы. Родина доверила нам самое дорогое, что у нее есть: наш груз. Это наша победа в войне. Это мирная жизнь наших детей и внуков. Но неугомонный враг снова сумел нас выследить, торопится устроить нам последнее испытание. Девять шакалов идут за нашей кормой, девять торпедных катеров илирийских стервятников. В другое время мы смели бы эту нечисть одним залпом, но... Эти сволочи знают, как изранен наш корабль! Но они не знают другого! Они не знают, на что способны ливлэндцы, когда надо защитить свою страну! Я в вас верю, дорогие мои. Всем занять места согласно боевого расписания. Все.
– Разделились на три звена, - тут же сообщил Хамильтон.
– Обхват будет.
– Ну идите сюда, мрази...
– Коэн потер припухшие от недосыпания веки и застучал по кнопкам.
– Что же у нас тут осталось...
Осталось от боевой мощи крейсера очень немногое, и командор это прекрасно знал. Единственная, хотя и очень слабая надежда была в том, что никакое сканирование не позволит илирийцам понять, насколько плохи дела у противника. Если ждать до последнего, улучить момент и ударить из всего, что еще может плеваться огнем... По крайней мере можно попробовать защитить ходовую часть.
Майор Борзыгин не знал мыслей командора, но упускать израненный крейсер не собирался. Специально дождавшись от командиров катеров града вопросов, он тоже произнес небольшую речь:
– Эскадрон! Мы поймали рыбу! Охрененно толстого, жирного, породистого карася-рекордсмена!
– "Салливан"?
– не в меру догадливый Петровский, судя по прерывающемуся голосу, просто прыгал в кресле пилота.
– Иван Степаныч, тот самый "Салливан", да?!
– Крейсер "Салливан", единственный прорвавшийся из Нью-Хаарлема, - игнорировал поспешившего подчиненного Борзыгин, - приплыл прямо к нам! Он едва ползет, этот кусок железа, но очень хочет утащить в нору... Что, Петровский?!
– Полный трюм Танталова масла!
– завизжал лейтенант.
Эскадрон, сгрудившийся в девяти рубках вокруг командиров катеров, разразился оглушительными воплями. Да будь этот крейсер только что сошедшим со стапеля, да будь он линкором, да будь он хоть сверхкораблем чужих - они не отпустили бы его и тогда! Сегодня полсотне илирийцев выпало счастье.
– Дырочки сверлить?!!
– орали Борзыгину ошалевшие бойцы.
– Да! И побольше, а то в задницу орден воткнут! И счета откройте, кто пропил! И разводитесь, кто женат!
– майор усмехался в усы при каждом взрыве энтузиазма.
– Вот только надо перенести маслице с крейсера ко мне на борт, и тут же конец патрулированию, конец войне, летим ко всем чертям водку пить!
Щенячий восторг в эфире смолк, сменившись горячим дыханием.
– Командуй, майор, - выдохнул Чепраков, очень старый лейтенант.
– Засиделись мы с тобой в званиях...
– Обхват в три звена, разведка боем, цель - высадка!
– Дача в Сочи, дача в Сочи!
– пропел лейтенант Петровский, выскочив из кресла и награждая команду ласковыми пинками.
– Ходи живей, рванина! Жесткие скафандры, к абордажу товсь! Ну кино, ей Богу, кино!
Не в силах сдержать волнение, командир бегом помчался в гальюн, на ходу расстегивая комбинезон. У писсуаров уже стоял один человек, но Петровский в спешке не заметил, кто именно.
– Передавим комиков!
– выкрикнул илирийский патриот, атакуя струей неуставной окурок.
– Будет им мировое господство, ебтурдыбурды, агрессивно-послушное большинство, верно?!
Но Щеглов не ответил, поглощенный собственным мочеизвержением. Сколько же он выпил этого солнышка консервированного? Какая разница, вот оно убегает, ни следа в голове не остается. Зачем люди вино пьют? Трата времени и денег. Наконец не то, чтобы вполне исчерпавшись, но решив, что на этот заход хватит, писатель застегнулся и побрел искать обратную дорогу. Большущий дом у этого засранца... Как бы не заблудиться.
Так и есть: пойдя на свет Щеглов выскочил не во дворик, а на пляж. Возле самой воды стояла девушка и кормила чаек булочкой с изюмом. Потерявшийся писатель закурил и двинулся к ней уверенной походкой знающего себе цену человека. Дважды упал, но птичья кормилица не обернулась, что позволило Щеглову спокойно отряхнуться и представиться:
– Андрей Щеглов!
Девушка подскочила, выронила булочку и обернулась, однако быстро справилась с естественным при виде известного писателя волнением и улыбнулась. Между ними завязался непринужденный разговор, в ходе которого Щеглов постоянно извинялся за причиненное беспокойство, а девушка пыталась забрать у него галантно поднятую булочку. Голодные чайки орали чуть ли не матом. Наконец они пошли по мокрому песку и Щеглов заговорил более связно.
– Вы красивая. Только в бедрах какая-то широковатая... Но оттого, что вы такая тощая, вам даже идет! И волосы у вас очень красивые. Чистые.
– Я рада, что вам нравится. Простите, что отвлекаюсь на чаек, но скоро придет один старичок, он не любит, когда кто-то их кормит кроме него. Молчит, но сердится, - девушка улыбнулась так очаровательно, что Щеглов снова вспомнил о жене.
– А я про вас что-то читала. Слово такое смешное... Нуль-шишига, вот!
– Глупое слово!
– возмутился писатель.
– Да я всего-то один раз... Ну в молодости... А этот идиот Обнинский привязался! Козел! Он же в литературе ни черта не понимает, он же не критик, а хохмач, клоун! Колонку свою даже так назвал потом, "Нуль-шишиги Обнинского". Козел! Сам ничего придумать не смог, сволочь!