Джинса
Шрифт:
— Это образцы.
— Образцы чего, твоего грехопадения? — фыркнула пламенем жена.
— Нет, женского белья…
— Вижу, что не мужского. Вертеп! Содом и Гоморра! — Она снова извергла из пасти пламя.
Кирилл Кириллович все еще надеялся оправдаться:
— Это для буклета! Я уже собирался домой…
— Домой можешь не собираться! У тебя больше нет дома! — Она резко повернулась к мужу толстошкурой спиной, непробиваемой ни стрелами, ни копьями, и стремительно протопала из кабинета, оставляя на паркете следы острых когтей.
18
Жора думал о своей жене. Он думал о ней от двери собственной квартиры, затем переулками
Фонари вдоль дороги высвечивали в мрачном небе блестящую на свету морось, которая обычно выпадает из слоисто-кучевых облаков, не имеет направленного движения и кажется просто плавающей в воздухе мошкарой.
Жора чувствовал ноющую пустоту внутри, он даже не подозревал, как много места занимала жена в его жизни, в его мыслях, в его душе, несмотря на свои сорок восемь килограммов живого веса и невысокий рост. Он вытирал мокрое то ли от капель дождя, то ли от слез лицо и шел быстрыми шагами под барабанную дробь собственного сердца. Перед глазами стояла морда этого омерзительного мужика — красная, как задница гамадрила. Ручищи длинные, пятерни огромные, лопатообразные… Хорошо еще, что не зашел минутой раньше — до того, как тот надел штаны!
И чего теперь стоят все ее слова?
Когда она говорила, что хочет родить от него дочку и назвать ее Лизой, а потом ранним утром провожала его в командировку, стояла в коридоре взлохмаченная, с помятой подушкой лицом — такая трогательная и теплая. Поцеловала, обняла и уже в двери шепнула: «Смотри, Лизу не расплескай!»
И чего теперь стоят все его слова, которые он нашептывал каждый раз, когда гладил все ее трогательные низменности и возвышенности, все эти угловатости плечиков, коленок и прочих тазобедренностей… И чего теперь стоят все его слова, которые он втискивал в короткие эсэмэски вслед, как будто ими можно было до нее дотянуться, дотронуться до щеки… А она уже спешила куда-то, а он вибрировал в ее кармане тремя — пятью словами, запоздалыми, не к месту… Спрашивал: «Ты меня не подведешь?» Как, казалось, были схожи их страхи и сомнения. Как были они счастливы и пугливы, будто влюбленные зайцы.
А однажды ночью, когда Жора смотрел на ее спящий профиль, подсвеченный из окна луной, он даже подумал, что Бог, наверное, все-таки есть, раз он свел двух, заслуживших любовь человеков. Наградил их за все нелюбови и страдания, что они причиняли себе и другим. И что Бог добрый и справедливый… Аллилуйя!
И что, спрашивается, теперь думать о нем? И что, спрашивается, теперь думать о ней?
Вот, оказывается, что ей было нужно на самом деле!
Он шагал по вечернему проспекту, ничего не замечая вокруг, в такт биению сердечной мышцы, перекачивающей кровь. Литры крови. Сердце работало в каком-то очень неэкономном режиме. Оно не берегло сил для его будущих несчастных Любовей. Он слышал, как оно колотилось, заглушая гул проезжавших мимо машин, заглушая городской шум, заглушая его внутренний голос и обрывки фраз случайных прохожих… И казалось, что если вдруг сейчас остановиться, то и оно остановится и уже не будет биться никогда.
Жора вошел в супермаркет и решительно направился к полкам со спиртным. Ему нужно было как можно быстрее заглушить обиду, успокоиться, продезинфицировать саднящую где-то внутри рану. Но тут его пронзила острая, болезненная мысль. Он резко остановился, словно наступив босой пяткой на бутылочное стекло, обреченно обшарил все имеющиеся под рукой карманы — так и есть: несколько мятых червонцев и звенящая мелочь…
Покупатели отрешенно блуждали вдоль торговых рядов, катили перед собой большие сетчатые тележки, изучали упаковки. Жора безнадежно всматривался в их лица, надеясь обнаружить хоть одно более-менее знакомое и одолжить немного денег. Буквально до завтра. Но все физиономии были чужими и отчужденными. Ему захотелось плакать. Как в детстве. Потому что больше нет аргументов, больше нет утешения, нет даже проблеска надежды, и он совершенно один на льдине, отколовшейся от айсберга, посреди стихии и бездны человеческого безучастия.
И тут ему явился ангел, командированный из какого-то небесного МЧС. Он был одет в большую, зеленого цвета бутылку. У него оказался нежный женский голос, который своими обертонами, модуляциями и прочими секвенциями приятно ложился на слух и, казалось, отзывался в самом сердце:
— Попробуйте настойку на хрене, изготовленную по народным старорусским рецептам. Превосходное средство от простуды! — Ангел придвинул Жоре поднос, на котором стояли рюмки с мутной жидкостью, а рядом — тарелка с тонко нарезанным малосольным огурчиком.
— Ну разве что для профилактики… — скромно ответил Жора голосом, исполненным благодарности.
Водка скользнула по пищеводу, как антидот, тут же ослабляя действие яда.
— Че-т я не распробовал… — сказал Жора, похрустывая долькой огурца.
Девушка в костюме бутылки тут же великодушно подставила еще одну рюмку…
К тому времени, когда он проголодался, счастливо обнаружилось еще несколько проходивших тут же, в супермаркете, мероприятий: в частности, предлагались к дегустации французские сыры с плесенью, новый сорт колбасы известного производителя и йогурт с живыми бактериями.
«Гуляя по буфету», Жора познакомился с милым, интеллигентным пенсионером в круглых ленонновских очках, профессионально промышлявшим участием в промоакциях. Поедая одноразовыми пластмассовыми ложечками полезный молочный продукт, Жора похвастался:
— А рекламу этого йогурта придумал я.
— В самом деле? — от души удивился пенсионер.
19
На какое-то время Жора забыл о том, что произошло с ним сегодня вечером. Память перенесла его в недалекое прошлое, когда Кирилл Кириллович, как обычно, собрал всех на очередное совещание, и, как всегда, зазвонил его телефон.
— Да, милая. Успокойся. Что случилось? Что ты прочитала? Возьми себя в руки. И что в этом журнале? И что в статье? Не кричи, пожалуйста. Объясни спокойно. Так, в каждом человеке живет два с половиной килограмма бактерий. И что? Почему тебя это пугает? Представила? Не надо себе это представлять. Мне кажется, у тебя их значительно меньше… Явно меньше, чем два с половиной килограмма. Да, я так думаю. Я практически уверен. Ну, от силы граммов двести. Не больше. Не волнуйся. Это просто реклама какого-то медицинского препарата. Каких-нибудь таблеток от глистов или еще чего-то в этом роде. Не думай об этом. Обязательно поговорим. Да, милая. До вечера. — Положив трубку и протерев очки внутренней стороной галстука, Кирилл Кириллович обратился к собравшимся: — Коллеги, перед нами важная и ответственная задача. Прошу вас сосредоточиться, вспомнить все, что вы когда-либо знали о йогуртах… и тут же все это забыть. Потому что нам предстоит придумать нечто принципиально новое. Именно так поставил перед нами вопрос рекламодатель. И мы должны доказать, прежде всего самим себе, что в состоянии оправдать возложенные на нас не только надежды, но и ответственность.