Дживс и феодальная верность; Тетки - не джентльмены; Посоветуйтесь с Дживсом!
Шрифт:
– Но почему?
– Если твоя тетка догадается, что я твой друг, она тут же откажет мне от места.
– Почему?
Бинго поднял брови:
– Почему? Берти, ну ты сам подумай. Если бы ты был твоей теткой и знал, что ты за тип, допустил бы ты, чтобы твой ближайший друг был наставником твоего сына?
Моя бедная голова пошла кругом, но скоро я все-таки сообразил, что в его словах кроется много суровой правды и здравого смысла. Однако Бинго не объяснил мне, в чем суть или, если хотите, смысл этой таинственной истории.
– Я думал, ты в Америке, – сказал я.
– Нет,
– Почему?
– Не важно. Не в Америке, и все.
– Зачем ты нанялся в репетиторы?
– Не важно. Есть причины. Берти, я хочу, чтобы ты хорошенько вбил себе в голову, намертво вбил: никто не должен заподозрить, что мы с тобой друзья. Позавчера этого мерзкого мальчишку, твоего кузена, застукали с сигаретой, он курил, забравшись в кусты, и из-за этого мое положение здесь сильно пошатнулось. Твоя тетка сказала, что, если бы я надлежащим образом следил за ребенком, ничего подобного бы не произошло. И теперь, стоит ей обнаружить, что мы с тобой друзья, она тут же вышвырнет меня вон, спасения нет. А я должен остаться здесь, это вопрос жизни и смерти.
– Почему?
– Не важно почему.
В этот миг, видимо, послышались чьи-то шаги, и он проворно нырнул за лавровый куст. А я поплелся к Дживсу, дабы обсудить с ним эти странные события.
– Дживс, – сказал я, входя в спальню, где он распаковывал мои чемоданы, – вы помните ту телеграмму?
– Да, сэр.
– Ее отправил мистер Литтл. Он живет здесь в качестве воспитателя моего кузена Томаса.
– В самом деле, сэр?
– Ничего не понимаю. Ведь он вольная птица. Может ли вольная птица без всякой на то причины поселиться в доме, где живет моя тетя Агата?
– Весьма эксцентричный поступок, сэр.
– Более того, станет ли кто-нибудь по доброй воле, просто ради удовольствия, заниматься обучением моего кузена Томаса, известного тупицы и изверга рода человеческого?
– Крайне проблематично, сэр.
– Тайна за семью печатями, Дживс.
– Совершенно верно, сэр.
– И что самое ужасное в этой истории: чтобы сохранить за собой место, мистер Литтл шарахается от меня как от прокаженного. И значит, умирает моя единственная надежда сколь-нибудь пристойно провести время среди этой мерзости запустения. Дживс, известно ли вам, что тетка запретила мне курить, пока я здесь нахожусь?
– Возможно ли это, сэр?
– И пить тоже.
– Но почему, сэр?
– Потому что она желает из каких-то неведомых мне побуждений, которых не хочет раскрывать, чтобы я произвел хорошее впечатление на некоего Филмера.
– Весьма неприятно, сэр. Однако многие врачи, как мне известно, приветствуют подобное воздержание как путь к оздоровлению организма. Они утверждают, что при этом улучшается кровообращение и обеспечивается защита кровеносных сосудов от преждевременного затвердения.
– В самом деле? В следующий раз передайте этим вашим врачам, что они ослы.
– Слушаюсь, сэр.
Окидывая взором свое богатое событиями прошлое, могу с уверенностью сказать, что с этой минуты потянулась череда самых тоскливых дней, какие выпали на мою долю.
Каждый день я играл с достопочтенным Ф. в гольф. Чего только не вынес Бертрам, влача это непосильное бремя: в кровь кусал губы, до боли сжимал кулаки. Играл достопочтенный Ф. из рук вон плохо, при этом болтал не закрывая рта, так что у меня в глазах темнело. Словом, я стал отчаянно жалеть себя. И вот однажды вечером, когда я одевался к обеду, ко мне в комнату проскользнул Бинго и отвлек от моих собственных забот.
Если друг попал в переделку, мы, Вустеры, мгновенно забываем о себе. А старина Бинго влип по уши, это было видно невооруженным глазом. Он напоминал кошку, которую только что пнули и уже занесли ногу, чтобы пнуть еще раз.
– Берти, – сказал Бинго, уселся на кровать и помолчал минуту-другую, насыщая пространство тоской и унынием, – в каком состоянии сейчас Дживсовы мозги?
– По-моему, крутятся на полных оборотах. Дживс, как насчет серого вещества? Оно у вас хорошо функционирует?
– Да, сэр.
– Слава Богу, – сказал Бинго, – потому что мне требуется наисерьезнейший совет. Если здравомыслящие люди не предпримут решительных шагов, чтобы мне помочь, мое имя будет втоптано в грязь.
– Что у тебя стряслось, старина? – сочувственно спросил я.
Бинго теребил покрывало.
– Сейчас расскажу, – сказал он. – И объясню, почему я торчу в этом треклятом доме и вожусь с мальчишкой, которого следует хорошенько отходить розгой, а не обучать латыни и греческому. Берти, я здесь потому, что для меня это единственный выход. В последнюю минуту перед тем, как отплыть в Америку, Рози решила, что мне лучше остаться и присматривать за нашим китайским мопсом. Она оставила мне две сотни фунтов стерлингов продержаться до ее возвращения. Этой суммы, распредели я ее рачительно на весь срок, вполне хватило бы нам с мопсом на жизнь в умеренном благополучии. Ах, Берти, Берти, ты и сам все понимаешь.
– Что понимаю?
– Кто-то подкатывается к тебе в клубе и начинает убеждать, что, мол, есть одна кляча, которая непременно выиграет скачки, даже если подхватит люмбаго и гельминтоз в десяти ярдах от старта. Я был уверен, Берти, что выгодно вложил капитал в надежное дело.
– То есть ты поставил все деньги на эту лошадь?
Бинго горько засмеялся:
– Если ее можно назвать лошадью. Не рвани она перед финишем, стала бы участницей следующего заезда. Словом, она пришла последней, и я оказался в ужасном положении. Любым путем надо было изыскать средства к существованию до возвращения Рози, чтобы она ничего не узнала. Рози – прекрасная женщина, но, будь ты женат, Берти, ты бы знал – даже лучшая из жен придет в негодование, обнаружив, что муж просадил все деньги на скачках. Вы со мной согласны, Дживс?