Джокер
Шрифт:
— Лидия, — процедила Екатерина сквозь зубы, — что ты несешь? Допустим, Маша тебе не нравится, но она наша племянница. Как ты — моя сестра, хоть и не нравишься мне.
— Племянница?! — взвизгнула Лидия. — Ах, племянница! Ну так полюбуйся на свою племянницу, только меня к этой особе не припутывай, — она швырнула на стол футляр с кристаллом. — Посмотри-посмотри, авось хоть теперь что-то поймешь.
Пристально глядя в глаза сестры (против обыкновения та не стушевалась; да что же там?), Екатерина брезгливо, двумя пальцами взяла со скатерти кристалл и отправилась в кабинет мужа. Ничего такого, что нельзя показать посторонним, там нет, а приглашать вскочившую на ноги Лидию к себе… вот уж дудки. Да и до кабинета от столовой ближе. Немного помедлив, младшая из сестер собралась с духом и вставила кристалл в считыва-ющее гнездо. За плечом торжествующе сопела незваная гостья. Итак…
За столиком в каком-то заведении веселится компания. Вот Маша. Между прочим, прекрасно выглядит. Вот какой-то изрядных размеров обормот в берете без кокарды. Вот разбитная девица, чей бритый череп украшен странного вида татуировками. Вот два близнеца — красавцы, кстати. Звука нет, одно только изображение, но умение капитан-лейтенанта Зарецкой читать по губам пасует: говорят не по-русски. Да и, пожалуй, не на унике. Все пятеро хохочут, оживленно жестикулируют, хлопают друг друга по плечам, чокаются огромными пивными кружками. Здоровяк говорит явную, судя по выражению лица, скабрезность. В ответ Маша с самым грозным видом подносит к его носу кулак, но не выдерживает и начинает смеяться, а точнее — ржать. Близнецы хватают каждый по раку, начинают трясти ими в воздухе, бритоголовая малышка сползает под стол… Изображение прыгает, с освещением вообще творится непонятно что, но впечатление пьяного разгула — полнейшее.
Не выдержав, Екатерина выключила запись. Мысли неслись вскачь. Маша… как она могла? Рядом, не давая сосредоточиться и разобраться в увиденном, Лидия бубнила что-то о чести семьи, и отставной каплей не стала сопротивляться захлестнувшей ее ярости.
— Вот что, дорогая! — развернулась она на каблуках, предельно ласково беря сестру за верхнюю пуговку нарядной блузки. — Ради твоей же собственной безопасности надеюсь, что это, — она мотнула головой за плечо на погасший экран; хрустнули позвонки, — единственный экземпляр. Потому что если, нет… если эта гадость где-нибудь всплывет или, не дай бог, попадется на глаза родителям… я выпорю тебя своим ремнем. Офицерским. С пряжкой. Причем там, где найду. Ты меня поняла? Пошла вон!
Лидию как ветром сдуло, а Екатерина, на бегу отдавая распоряжения приглядеть, до прихода гувернантки, Анечке — за братом, а кухарке — за обоими, вихрем взлетела по лестнице. Надо срочно поговорить с Машей, прямо сейчас, и лично, только лично. Должно быть объяснение, должно!
Мэри проснулась рано, позавтракала с дедом и поднялась к себе. Из открытого окна тянуло свежестью, в саду по соседству кто-то невидимый стриг лужайку, и бодрое, хотя и не слишком мелодичное пение перекрывало тихое жужжание косилки. Интересная штука получается. Верно говорят, что за все надо платить. Несмотря на все усилия селекционеров вывести сорт травы, одновременно приятный для хождения босиком и не вырастающий дальше определенной высоты, не удавалось. А походить босиком в пригородах Новограда любили, она уже успела убедиться в этом, наблюдая за соседями. Хотя, возможно, дело было в том, что рядом с дедом жили такие же, как он, флотские. Искусственно выведенная низкая упругая трава была очень красивой, но далеко не такой приятной, а главное, не такой живой на ощупь, как та, которую приходилось подстригать. Мэри прекрасно понимала этих людей. Да, конечно, броневые плиты палуб хороши и привычны, как и пластиковые и керамические коридоры космических станций. Чистые, аккуратные, даже элегантные порой. Но жизни в них нет, и там, среди звезд, иногда накатывает тоска по такой вот живой травке.
Она вынула из кроватной спинки то, что положила туда накануне, сунула футляр с кристаллами в карман куртки и решительно вскрыла конверт. Найти такой же не проблема, но она должна точно знать, что именно будет вручать императору. Ага. Ну что ж, совсем неплохо. Если бы еще какой-то умник не додумался перечислить все ее награды, звания и регалии… Хотя черт его знает, может быть, так и должны выглядеть верительные грамоты, она-то не специалист. Ладно, это мы покажем Ираклию Давидовичу, он человек опытный, а пока — обратно в конверт.
Мэри вставила в считыватель один из кристаллов. Так, понятно, это и есть официальные предложения Бельтайна Империи. Шон держится молодцом, говорит размеренно и спокойно. За его спиной — Генри Морган, мать Агнесса, полковник Фортескью и Лорена. Правильно, костяк обновленного Совета, те, на кого принципал О’Брайен может безоговорочно положиться. Кто-то очень постарался написать Шону прекрасную речь и как следует подогнать костюм. Мэри просто залюбовалась бывшим сослуживцем. Говорит с достоинством, коротко и по существу. Не лебезит, не фамильярничает, один властитель обращается к другому, все верно. Да, размеры подотчетных территорий и численность опекаемого населения несоизмеримы, но в статусе принципал и император почти равны. Под конец достопочтенный Шон О’Брайен рекомендует его величеству майора Гамильтон ап Бельтайн как полномочного представителя Совета Бельтайна и его народа. Отлично! Теперь посмотрим второй кристалл, там наверняка экономика. Ладно, прорвемся, что нам только не читали в Корпусе и в Академии. Однако все, что Мэри успела сделать — это вставить в гнездо второй кристалл и убедиться, что там действительно экономические, политические и военные выкладки. Дверь ее комнаты распахнулась, и на пороге возникла наспех причесанная Екатерина.
Мэри небрежно смахнула кристалл с обращением Совета и конверт в ящик стола, погасила экран и приветливо улыбнулась:
— Здравствуй, Катя!
Та быстро захлопнула за собой дверь, прижалась к ней лопатками и посмотрела на Мэри так напряженно, что племянница всерьез испугалась за душевное равновесие тетушки.
— Маша, нам надо поговорить, немедленно! — выпалила Екатерина, проносясь мимо поднявшейся на ноги девушки к столу.
— Ну надо — так надо, — Мэри спокойно пожала плечами. — Да что случилось-то?
— Это я у тебя должна спросить, что случилось! — рявкнула госпожа Зарецкая, выдергивая кристалл из считывателя, отбрасывая его в сторону и вставляя на его место принесенный с собой. — Маша, это что?!
Пару минут бельтайнка просматривала запись подряд, потом включила ускоренное воспроизведение, снова начала смотреть… Где-то глубоко внутри поднимался гнев.
— Где ты это взяла? — холодно спросила она.
— Неважно! — взвилась Екатерина. — Ты хоть понимаешь, что ты натворила, это же…
— Где. Ты. Это. Взяла, — раздельно повторила Мэри, и капитан-лейтенант вдруг отчетливо поняла, что разговаривает со старшей по званию. И эта старшая зла так, что вот-вот взорвется.
— Лидия принесла! — неожиданно почувствовавшая себя виноватой тетка решила перейти в наступление. — Маша, послезавтра ты будешь представлена его величеству, и ты позволяешь себе надираться в портовых кабаках с какими-то подозрительными личностями?! Это…
— Это моя команда, Катя. Тебе ясно? Моя команда. Мой экипаж. Мои люди. И посмей только еще раз назвать их подозрительными личностями!
На Мэри было страшно смотреть. Глаза сузились, кулаки сжались, голос напомнил Екатерине шипение попавшейся ей как-то в детстве змеи. Она поискала, куда бы присесть, и села на стол. Все было ясно, совершенно ясно, и Катенька вдруг почувствовала себя дурой.
— Извини, — пробормотала она. — Я не знала…
Вспышка миновала. Племянница отвернулась к окну, ссутулилась и заговорила глухо и отчуж-денно:
— Это мои люди, Катя. Рори О’Нила я помню столько же, сколько себя. Он громче всех кричал «полукровка!» и первый перестал меня так называть. Правда, пришлось выбить ему два зуба, но это такие мелочи… Он был в самом первом моем экипаже, мы вместе продирались через Хэйнань, и двигатели корабля выполняли мои команды еще до того, как я их отдавала. После этого рейда мой второй пилот подала в отставку… слишком сильные впечатления… я ведь тебе рассказывала про тот полет… она сейчас миссис принципал, первая леди Бельтайна… и на ее место пришла Элис Донахью. А девять лет назад ко мне попали братья Рафферти. Катя, ты ведь сама офицер, ну как же ты не понимаешь… мы вместе летали, вместе дрались, вместе горели. У нас были общие победы и общие поражения. Они могли еще служить и служить, но вышли в отставку в один день со мной, чтобы не летать с другим командиром. И после этого я не могу с ними выпить? Да в уме ли ты?!