Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 10
Шрифт:
«Я не влюблена в Юстэса, — подумала Динни. — Он знает это, и знает, что я не могу притворяться влюбленной. Если он согласен взять меня на этих условиях, то как мне правильнее поступить? Как я могу поступить?» Она вышла в старый сад, окруженный тисовой изгородью; там уже распускались первые розы. Динни принялась бродить по аллеям, нюхая то одну, то другую розу, а за ней с недовольным видом плелся Фош; он не любил цветов.
«Но как бы я ни поступила, — продолжала она размышлять, — тянуть дольше нельзя, нельзя его мучить».
Она остановилась у солнечных часов, где тень отставала на целый час от настоящего времени, и взглянула на солнечное око, стоявшее над фруктовыми деревьями и тисовой изгородью. Если она выйдет за Дорнфорда, у них будут дети, только ради них и стоит. Динни отдавала себе отчет (или так ей казалось) в том, какую роль играет для нее пол. Но она не могла предугадать, как он и она будут переживать все это в сокровенных глубинах души. Беспокойно переходила она от куста к кусту, давя рукою в перчатке редких зеленых мух. А Фош в отчаянии наконец незаметно уселся в уголке сада и принялся есть траву.
В тот же вечер Динни написала Дорнфорду: мама будет очень рада видеть его в конце месяца. Отец вполне разделяет его взгляды на земледелие, но совершенно не уверен в том, что их разделяет еще кто-нибудь, кроме Майкла, который, выслушав его однажды вечером очень внимательно, сказал: «Да, теперь главное — это руководство, а где его взять?» Динни надеется, что, когда Дорнфорд приедет, он уже сможет сообщить ей что-нибудь об оплате издержек. Посмотреть во второй раз «Кавалькаду» — наверное, очень интересно. Не знает ли он, что за цветок «меконопсис», если она правильно его называет? Это особый вид мака, восхитительного цвета. Его родина — Гималаи: значит, ему вполне подойдет и климат Кемпден-Хилла, который, по ее мнению, очень похож на гималайский. Если бы Дорнфорд уговорил Клер приехать вместе с ним, это очень порадовало бы всех домашних. На этот раз она подписалась: «ваша всегда». Различие было настолько тонко, что она не смогла бы объяснить его даже самой себе.
Сообщив матери о том, что он приедет, Динни добавила:
— Постараюсь заполучить и Клер. Ты не думаешь, мама, что следовало бы позвать и Майкла с Флер? Мы так долго пользовались их гостеприимством.
Леди Черрел вздохнула.
— Конечно, это нарушит наш привычный уклад жизни. Но все-таки пригласи.
— Они будут говорить о теннисе, это будет приятно и полезно.
Леди Черрел удивленно взглянула на дочь, — в ее голосе прозвучали какие-то нотки, напоминавшие былую Динни.
Когда Динни узнала, что приедут и Клер и Майкл с Флер, она стала подумывать о том, не пригласить ли ей Тони Крума. В конце концов она все же решила не звать его, хоть ей и очень хотелось. Давно ли она сама переживала такую же боль? Кто-кто, а уж она понимала, до чего ему сейчас трудно.
Отец с матерью тщательно скрывали свою тревогу за нее, и это трогало Динни. Дорнфорду, конечно, давно бы пора приехать в свой округ. Как жаль, что он здесь не живет: не следует терять связи со своими избирателями. Вероятно, он приедет на машине и привезет с собою Клер; или, может быть, за ней заедут Флер и Майкл. Такими разговорами они старались скрыть свою тревогу за обеих дочерей.
Едва Динни поставила в последнюю спальню последний цветок, как к дому подошла машина; она спустилась вниз и увидела в холле Дорнфорда.
— Знаете, Динни, у Кондафорда есть душа. Может быть, это голуби на черепичной крыше или аромат старины, но душу чувствуешь сразу…
Ее рука задержалась в его руке неожиданно долго.
— Сад очень зарос. И потом этот запах… прошлогоднего сена и цветущей вербены… А может быть, крошатся деревянные оконные рамы.
— Вы прекрасно выглядите, Динни.
— Я чувствую себя хорошо, спасибо. У вас, верно, не было времени для Уимблдона [95].
— Нет. Но Клер там бывает. Она приедет прямо оттуда с молодыми Монтами.
— Вы написали, что она «нервничает». Что вы хотели этим сказать?
— Насколько я понимаю, Клер необходимо всегда быть в центре внимания, а сейчас она этого лишена.
Динни кивнула.
— Она вам ничего не говорила о Тони Круме?
— Говорила. Она сказала, смеясь, что он шарахнулся от нее, как от огня.
Динни взяла у гостя шляпу и повесила ее.
— А что с уплатой издержек? — спросила она, не поворачивая головы.
— Я специально ездил к Форсайту, но ничего от него не добился.
— А… Хотите сначала умыться или прямо пройдете к себе? Ужин в четверть девятого. А сейчас половина восьмого.
— Лучше прямо наверх.
— Вы будете теперь в другой комнате. Я покажу вам.
Она проводила его до маленькой лестницы, которая вела в «комнату священника».
— Вот ваша ванная. А теперь — сюда, наверх.
— В «комнату священника»?
— Да. Но привидений там нет. Она подошла к окну.
— Смотрите! Здесь ему ночью спускали в корзине еду. Нравится вам вид отсюда? Конечно, весной еще лучше, когда все зеленеет.
— Чудесно!
Он стоял рядом с ней, и его пальцы с такой силой сжимали край каменного подоконника, что даже суставы побелели. Волна горечи залила ей сердце. Как она мечтала когда-то стоять здесь рядом с Уилфридом! Динни прислонилась к амбразуре окна и закрыла глаза. Когда она их снова открыла, его глаза были прикованы к ее лицу, губы дрожали, руки были стиснуты за спиной.
Динни направилась к двери.
— Я скажу, чтобы принесли ваши вещи и разложили их. Ответьте мне на один вопрос: это не вы заплатили издержки?
Он вздрогнул и отрывисто засмеялся, словно его неожиданно перенесли из трагедии в комедию.
— _Я_! Нет! Мне и в голову не пришло.
— А! — отозвалась Динни. — У вас до ужина еще много времени.
И она направилась к маленькой лестнице. Поверила она ему или нет? Не все ли равно! Вопрос будет задан, и на него придется дать ответ. «Еще одну реку, еще одну реку надо переплыть». Услышав, что подошел второй автомобиль, она поспешно сбежала по лестнице.